Страница 10 из 16
Энгелису Георгиевну я хорошо знаю, сотни раз вёл теле и радиорепортажи из коридоров и залов ЦДРИ, помню и тот разговор, который упомянул сейчас Мягченков, даже помню чувство некоторого… недоумения. Мне тогда показалось, что беседа в нескольких местах стала пробуксовывать. Энгелиса Погорелова – человек необычайно эмоциональный, прекрасный полемист и рассказчик, она могла бы вспомнить десятки интересных случаев из жизни дома, чудесным образом объединяющего художников, композиторов, поэтов, режиссёров, актёров. Но в какую бы сторону ни повернулась беседа, она опять выруливала на ту же дорогу – как быть со старым зданием, что можно сделать для его спасения.
И сейчас, кутаясь в шарф и согревая пальцы о горячую чашку, я начинаю понимать, что Мягченков был прав, ещё и ещё раз возвращая зрителя к страшноватой перспективе: «Москва – без ЦДРИ», а точнее говоря, «Россия без ЦДРИ». Ведь в тесных залах пристройки, где сейчас проходят все «мероприятия», без перспективы возвращения главного дома, ЦДРИ просто угаснет, задохнётся. Тут, конечно, была у Мягченкова и ещё одна «сверхзадача»: а вдруг да увидит интервью кто-то из тех, «от кого всё зависит».
Художественный руководитель ЦДРИ Энгелиса Погорелова в передаче «Разговор с Александром Мягченковым»
Да, как и в беседе с Леонидом Эрманом, о которой я рассказал вам в первой главе, так и здесь Александр Васильевич верен себе: эфир – это не развлекаловка. Да, интервью должно, обязано быть интересным и занимательным, но прежде всего оно призвано помогать доброму делу, доброму человеку.
– Александр Васильевич, а что сейчас, где ваш «Разговор»? – спрашиваю я, ожидая в ответ получить рассказ о том, как всё плохо и безнадёжно. Но нет, актёр-журналист носится по разным студиям, сейчас завязался роман с неведомым мне новым каналом «Точка ТВ»:
– Вы знаете, там моя передача будет называться «Разговор с многоточием». Здорово, да? Вообще слово «точка» можно очень интересно обыгрывать. «Точка встречи», «Точка, точка, запятая» – это если на канале сделать передачу для детишек.
– Скажите, а вы пробовали подсчитать, сколько всего на тех или других каналах вышло «Разговоров с Мягченковым»?
– Кажется, тысячи полторы.
– Стало быть, к вам приходило полторы тысячи…
– …героев.
– Это как?
– Ну, понимаете, ведь я всегда произношу такую фразу: «Сегодняшний герой нашей передачи». Именно – герой.
– Вопросы вы, конечно, заранее показывали вашим «героям»?
– Да ни в коем случае! Больше того. Я даже никогда не выхожу их встречать. Это делает администратор. Иначе пропадёт «свежесть», естественность этой встречи. Больше того, я не предупреждаю гостей о начале записи. Если вы заметили, у нас каждая беседа начинается с этакого своеобразного пролога, я задаю «для затравки» какой-то любопытный или забавный вопрос, а уж потом, обращаясь к зрителю, произношу «сегодня герой нашей передачи такой-то». И бывали случаи, когда гость спрашивал: «А что, мы уже в эфире?»
– Как это – «в эфире»? Ваши «Разговоры» всегда идут в записи.
– Это не совсем так. Всех гостей мы всегда предупреждаем: «Знаете, нам монтировать передачу негде и некогда, поэтому всё будет происходить так, будто мы идём «вживую». Тут, конечно, мы хитрим, монтажка у нас есть, но ведь, согласитесь, каждая вырезка, даже если она сделана очень ювелирно, нарушает естественность разговора, его темп, логичность. Хотя, конечно, некоторые нелепости мы убираем. И то не каждый раз.
– Например?
– Ну, вот пришел к нам на передачу Иосиф Кобзон. Как всегда, беседу я начал «плавно», без особых предупреждений. И он, конечно же, не выключил свой мобильник. И этот мобильник вот возьми и зазвони. Иосиф Давыдович вынул телефон из кармана и сказал в трубку: «Извините, я сейчас в эфире, потом перезвоню». Мы с нашим администратором Ириной Меркуловой вырезали было этот «огрех», но потом она убедила меня всё оставить, как есть. И это придало передаче достоверность, безыскусственность.
– Всё это так, но ведь бывают и такие собеседники, которых никак не «раскачаешь». Тем более, если вы не встречаете его, не «готовите» к эфиру.
– Ну, во-первых, гостей у нас всегда встречает администратор – с чаем, бутербродами. Потом он, гость, сидит минут десять в кресле гримёра, которого, как правило, мы предупреждаем, «кто есть кто» и о чём стоит с этим «кто» поговорить. А во-вторых… Вот, знаете, был такой случай. Я пригласил в студию Марину Голубкину. Дочь знаменитой Ларисы Голубкиной, да и сама известная артистка, явилась к нам в каком-то… заторможенном, что ли, состоянии. Начался «Разговор», а она на каждый вопрос – «да – нет – да – нет». И всё. Тишина. Сидит, в кресле развалившись. Я не выдержал и спрашиваю: «Зачем вы сюда пришли?» – «Как это?» – «Нет, действительно, зачем вы сюда пришли? От вас зритель ждёт интересного рассказа о театре, творчестве, о судьбе, наконец, а что вы?»
Надо сказать, что Александр Васильевич рассказывает этот эпизод так увлечённо, что я, которому не раз доводилось брать интервью у не очень-то разговорчивых собеседников, искренне сочувствую ему:
– Неужто помогло?
– Ещё как! Она будто очнулась от чего-то. Знаете, иногда человека надо, что называется, встряхнуть. И передача состоялась в лучшем виде. И только в самом конце она вдруг да говорит: «Вот вы спросили меня, зачем я сюда пришла». – «Ну, да». – «Наверное, для того, чтобы сказать…» Тут она оборачивается на камеру и произносит: «Коля, я тебя люблю!»
– Ничего себе!
– Понимаете, у неё в жизни такая трагедия случилась…
Тут у Мягченкова в кармане трезвонит телефон, он извиняется, коротко бросает в трубку: «Да, да. Как договорились». Спрашиваю:
– Вам, наверно, ехать пора?
– Да, меня ждут в театре, тут неподалёку. Если ещё что-то уточнить надо будет – не стесняйтесь, звоните.
Он уходит, а я снова беру кофе, записываю те моменты его рассказа, которые могут пригодиться для книги, и радуюсь востребованности этого человека, целыми днями он вертится в калейдоскопе встреч, премьер, фестивалей, на которых непременно числится во всяких жюри и комиссиях. Но… главное-то, главное! Почему опытнейший, талантливый мастер интервью не нужен со своим «Разговором» на федеральных или хотя бы московских каналах. И почему телеканал «Театр» не входит в общедоступный государственный пакет как социально важное вещание – ведь при нынешних ценах на билеты огромное количество людей вообще отлучено от зрительных залов, но… подобное «скажите, почему» надо обращать к социологам, а не к авторам учебных пособий по телевизионным жанрам.
А мне остаётся только заметить, что отнюдь не все приёмы, изложенные здесь со слов моих коллег, годятся для безоговорочного подражания. Например, я знаю интервьюеров, которые действуют совсем не так, как Мягченков, они-то как раз обязательно встречают собеседника, обязательно оговаривают ход разговора: «А как же иначе, ведь человек должен привыкнуть к вам, освоиться, продумать ответы, даже что-то записать».
Но, во всяком случае, вот уж что остаётся правилом непреложным. В ходе любой беседы будьте готовы к самому неожиданному повороту событий. Особенно если вы идёте в прямой эфир. Тот же Мягченков рассказал мне, как на первой минуте эфирной передачи его собеседнику, известному учёному, стало плохо, горло перехватили спазмы, и пока он приходил в себя, Александру Васильевичу пришлось целых три минуты говорить одному, стараясь делать так, чтобы зритель ни о чём не догадался.
А вот что приключилось недавно на передаче «Отражение». Вели её Оксана Галькевич и Константин Чуриков, а среди приглашённых был некий молодой историк. Человек он, безусловно, интересный, со своим оригинальным взглядом на давние или недавние события. Так вот, «отправной точкой» для разговора послужила установка памятников Ивану Грозному и Сталину. Историк, чувствуется, готовился к беседе, даже принёс копии каких-то документов. Но… меня с самого начала насторожила в нём какая-та нервозность, может быть, даже закомплексованность, будто он приготовился к какому-то подвоху, что ли, будто ожидал встретить в студии отчаянных сталинистов с усами и иваногрозненцев с посохами. По ходу разговора ведущие вывели на экран петербургскую писательницу, психолога, которая начала говорить о том, что, дескать, в нелёгкие периоды жизни народ пытается сплотиться вокруг авторитетного отца нации. При слове «отец» историк взорвался, стал кричать, что он «не подписывался» на передачу с неведомыми психологинями, которые ничего не понимают, ну и вообще ему жалко тратить на всё это своё драгоценное время. Константин резонно и, надо отдать ему должное, спокойно заметил, что «у нас на передаче не принято прерывать собеседников». Тут историк вскочил и, перекрыв на секунду камеру, выбежал из студии.