Райские сады

– Знаете, господа, – прервал паузу король, – мне сегодня сон приснился. Лечу это я во сне и вижу дерево, а на ветке сидит покойный министр тайной полиции, сидит, грустный такой. Я подлетаю к нему и говорю: «Привет, Алекс, о чем грустишь?» А он мне: «Что-то жизнь совсем не мила». А я ему: «Да ты же умер давно». А он мне: «Вот по этому-то и не мила».

Король обвел гостей взглядом. Все молчали.

– Помнишь Алекса, сынок? – обратился король к принцу.

– Помню, – сказал принц, – редкая сволочь.

– Конечно, сволочь, но юморист же был. Неужели он сейчас в аду?

Никто королю не ответил.

– Если бы я был Богом, я бы простил Алекса только за его чувство юмора, – заявил король.

– У Бога нет чувства юмора, – вступил в разговор доктор.

– Как нет? – удивленно спросил король и повернулся к шуту. – Это правда, Вольдемар?

– У Бога прекрасное чувство юмора, – ответил карлик.

– А анекдотик можно? – попросил король.

– Запросто. Посмотрите в зеркало и смейтесь, сколько хотите, – сказал карлик и засмеялся.

– Хамить верховной власти? – нахмурился король.

– Как можно. Я имел в виду не вас лично, а вас, как человека, потому что человек и есть воплощенное чувство юмора Бога, – ответил карлик. – Молись Ему или проклинай – без разницы. Небесный хохот не умолкает. Поверьте, то, что мир театр, а люди в нем актеры – неправильное умозаключение. Правильней сказать «мир – цирк, а люди в нем клоуны». Миллионы клоунов и один зритель, умирающий со смеху. Людям глупо боятся наказания за свои проказы. Каждый из нас после смерти получит по конфетке….

Через несколько минут королевский завтрак был окончен. Катя с Иванко вернулись в покои принцессы. У Кати начались уроки танцев. Перед началом занятий принцесса нашла Аленку и дала ей поручение показать графу замок.

– Хорошо, – кивнула фрейлина, откладывая выкройки платья, – только я не умею показывать замки.

– Приличные девушки должны уметь показывать замки, – ответила Катя.

Аленка пошла к себе переодеваться, и вернулась через пять минут в нарядном голубом платье. Они вместе с графом отправились на прогулку. В залах было многолюдно. Дамы и господа не спеша прогуливались. Иванко с Аленкой тоже никуда не торопились.

– Сейчас много людей, а бал пройдет никого не будет. Идёшь куда-нибудь, идёшь, и никого нет, – сказала Аленка. – Даже не знаю, что вам показать. Тут смотреть-то особо нечего. Можно было бы в парк сходить, там интересно, но Ее Высочество не разрешила. Пошлите, картины посмотрим?

– Пошлите, – согласился Иванко.

Вскоре они пришли в Картинную галерею, состоявшую из нескольких вытянутых комнат, по стенам которых висели картины. Людей было много. Иванко и Аленка стали ходить от картины к картине время от времени перебрасываясь впечатлениями. Одна из картин заинтересовала графа. Она была странной. На ней был нарисован не то сад, не то просто большой зал. Он был весь в цветах, одни цветы. В центре картины стоял стол. На белой скатерти стоял гроб, обитый в белое, в котором тоже вся в белом лежала маленькая девочка. Глаза у девочки были закрыты. Руки сложены на груди. Девочка была засыпана цветами. Что-то было в этой картине очень странное. Граф никак не мог понять что именно.

– Узнали? – спросила Аленка.

– Что? – не понял граф.

– Это я.

Иванко посмотрел на фрейлину. Фрейлина показала на картину.

– Я нарисована, – уточнила она.

– Да вы что, – удивился граф и внимательней посмотрел на нарисованную девочку, потом перевел взгляд на фрейлину. Аленка, кривляясь, закрыла глаза и сложила руки на груди.

– И, правда, вы. Чудеса какие-то, – сказал Иванко.

– Какие чудеса? – засмеялась Аленка. – Это дядя Георг рисовал. Я ему уже раз сто позировала. Ему больше рисовать некого, приходится терпеть. Там же не просто так. Надо не шевелиться долго.

– А что он вас в гроб уложил? Глупая шутка.

– А я не лежала в гробу. Я на лавке лежала.

– Все равно глупо. Вам не было страшно?

– Конечно, нет. Это же, как бы не я. На самом деле это какой-то персонаж, какой-нибудь карапуз из античного мифа. Я точно не знаю какого.

Граф посмотрел на подпись под картиной. Было написано «Георг Лейбниц. Райский сад».

– Ерунда какая-то, – повторил Иванко.

– Жаль, что вам не понравилось, – вздохнула Аленка.

– Жаль, – согласился граф и улыбнулся. Фрейлина улыбнулась в ответ. Она ничуть не расстроилась.

Принц Артур сидел в своем рабочем кабинете и просматривал утреннюю печать. Вошел слуга.

– Извините, – сказал слуга, – господин обер-прокурор уже полчаса ждет.

– Ах да, – вспомнил принц о назначенной на полвторого встрече и посмотрел на часы. На часах было без пяти три.

– Просите, – сказал принц и отложил газету. Слуга вышел и почти сразу вошел обер-прокурор.

– Здравствуйте, Афанасий Никитич, – сказал пристав в кресле принц. – Простите, что заставил вас ждать. Садитесь, пожалуйста.

Обер-прокурор сел на указанный ему стул.

– Какое у вас дело? – сказал принц, попытавшись улыбнуться.

– Ваше Высочество, – сказал обер-прокурор предельно серьезно, – я пришел вас просить об одном законе, который на днях будет представлен в Совет Министров на утверждение.

– «За» или «против?» – уточнил принц.

– Против. Очень, – еще больше нахмурился обер-прокурор.

– И что же это за закон? Хотя дайте угадаю. Закон об обязательном образовании?

– Конечно. Абсолютно бредовый закон. Такое чувство, что вы не ведаете, что творите.

– Ну-ну, давайте поспокойней, – сказал принц и достал из ящика ножнички для ногтей. – Не надо эмоций. Поконкретней можно? Хотя дайте угадаю еще раз, вы против перевода Закона Божьего на факультатив?

– Да. Вы все сами знаете. Но это не самое ужасное, самое ужасное это ваши новые учебники. Что еще за равенство всех религий? Что еще за единый Бог для всех?

– Нет, вы неправильно поняли, – принц положил ножнички на стол. – Никто не говорит про равенство. Просто у каждого человека должна быть свобода выбора. Пускай каждый человек сам решает для себя, во что ему верить. По-моему это называется свободой совести.

– Мне все равно как это называется, – стал горячиться обер-прокурор. – Церковь категорически против такой позиции.

– Боитесь конкуренции? – усмехнулся принц.

– Нет. Хотя, если хотите, да. Поверьте, свобода совести – это не добродетель. С помощью этого закона и с помощью всех этих модных словесов вы хотите в открытую, на государственном уровне, сеять ложь в незащищенных детских умах. А знаете ли вы, что нет больше греха, чем соблазнить ребенка? Так почему же строго наказывая за развращение детей, государство собирается само заниматься этим.

– Стоп. Вы не правы.

– Нет, Ваше Высочество, я абсолютно прав. Кто дал нам право сеять плевелы на Божьем поле? Кто дал нам право ставить сети и петли детским сердцам на пути к истине? Разве их мало и без нашей помощи? Кто дал право нам, призванным охранять истинное учение Христово, самим искушать? Или мы не боимся суда Божьего?

– Еще раз стоп, Афанасий Никитич, – принц стал раздражаться, – вы передергиваете. Если ваше, точнее, наше вероисповедание – истинно, в чем я и сам убежден, то чего нам бояться? Те, кто от истины, как написано, найдут истину сами, но свободно, без принуждения. По-моему с помощью этого закона мы как раз избавляем поле от плевел. Разве не так?

– Не так. Давайте тогда во имя вашей, так называемой, свободы начнем учить разврату, извращениям, садизму и всё компетентно, без навязывания. Пускай дети сами выбирают, чем заняться после уроков. Бойтесь язычества. Падать всегда легче, чем подниматься. Посеяв свободу совести, вы пожнете бунт, агонию и смерть, ибо всякий Вавилон будет разрушен. Таков закон.

– Перестаньте разговаривать со мной в таком тоне, – принц зло стукнул кулаком по столу.

– Я вас понимаю. Как пойдешь против всемогущего шута, – сказал обер-прокурор, оскалив редкие зубы.