Страница 6 из 6
— Хорошо?
— Да, о, да, о, пожалуйста, Мерлин, не мучай.
— Тогда решай.
С этими словами мужчина резко отдаляется от меня.
Распластанная по кровати, измученная желанием я не сразу поняла, что происходит. Люциус уже застегивал брюки.
— Но, — недоуменно рвется с губ.
— Так будет всегда. Ты должна слушать, что говорю я.
========== Часть 8. ==========
***
Водоросли, спорыш, пиявки, сушеные златоглазки. Палочка зачехлена на обе недели отпуска. Я в грусти — так незаметно пролетел год. Расставляю колбы с ингредиентами по местам — они мне больше не понадобятся. Блестящие дорожки слез золотятся под нечаянно выглянувшим солнцем, я вхожу в атриум Министерства — первый рабочий день.
— Почему ты меня избегаешь? — нежный шепот в самое ушко, свернутый вчетверо пергамент с тем же вопросом. В служебной записке та же зациклившаяся печаль, — Грейнджер, схожу с ума, я скучаю.
Но нет ответа у меня, лишь короткий взгляд на дно его печали, отразившихся в непогожем сером море глаз.
Шторм.
Становится чуть легче под гнетом рутинной работы и километров пергаментов. Бегут из-под пера строчки, и кляксы садятся на свои места, время успокаивает ход. Все приходит в норму. И теперь возможно дышать.
Черная папка с серебристыми кубиками уголков — так положено, ему нравится, а рука почти без дрожи выводит строчку за строчкой, за строчкой, за строчкой. Хитросплетение букв и цифр — сложно выводящаяся формула новой жизни в одиночестве.
Перед тем, как отправиться с отчетом к Люциусу Малфою, долго рассматриваю себя в зеркале.
Плюс год и большее количество опыта, чем хотелось бы. Я теперь не сделаю никаких ошибок, от которых так страшно становится жить. А сейчас еще есть шанс устроить «нормальную» личную жизнь, ведь на меня из зеркала выглядывает все та же Гермиона, с копной спутанных кудрей, пытливым взглядом карих глаз. Поправляю прическу, тяну вверх декольте, в попытке сделать его более невинным.
Стук в дверь.
— Да-да.
— Добрый день, мисс Грейнджер, — голос Люциуса, и сам он за моей спиной.
Не хватает смелости обернуться, когда он почти вплотную подходит ко мне.
— Отличное платье, мисс Грейнджер, — замечает он, — темное, точно ночь.
— Да, — отвечаю я, понимая, что пора уже прекратить дакать.
— Вот только чего-то не хватает… — голос его становится едва различимым, — возможно висельной петли?
У меня подкашиваются ноги, и я пытаюсь найти опору, хватаясь за край стола. Разворачиваюсь к нему. Как в замедленной сцене из кино, падает на пол папка с отчетом. Из ее разверзшейся пасти летят белые птицы страниц. Летят и тут же падают к ногам Люциуса. Тяжелый ботинок из змеиной кожи оставляет след на их белых перьях. Шаг, еще шаг и его руки сомкнутся на моей шее.
Что будет делать он теперь? Задушит? Бросит «Аваду»?
Мужчина останавливается в паре дюймов от меня так, что я чувствую на лице его дыхание. Неровное, беспокойное, как пульс венки на виске. Жду, не в силах пошевелиться, а его руки ложатся на мою голову, убирая с лица разметавшиеся волосы. Медленно-медленно он приближается и касается моих губ своими. Пульс — пульс разрывает кожу, когда я хватаюсь в надежде спастись за его плечи.
Разорвав поцелуй, я вопрошаю с мольбой в голосе:
— О-о-о, только ответь мне! Как ты догадался? Откуда ты знаешь?
— Это называется аналитический ум, мисс Грейнджер, — голос его хранит остатки знакомого Люциуса, сохраняя бесцветность, — и знаю я больше, чем Вам хотелось бы. Я знаю историю Джин Грайн, которая спала со мной, и Гермионы Грейнджер, которая трахается с моим сыном.
— Но…
— Это не имеет значения, — делает паузу, будто решаясь на что-то, — не имеет, ибо без тебя я не могу, кем бы ты не являлась. Телу все равно, а разум требует твоего присутствия в жизни.
— То есть?
И он не дает мне договорить, сминая губы новым поцелуем.
— Это будет нелегко. Мне нужно привыкнуть к внешней оболочке, понимая, что внутри ты моя Джин и пахнешь так же, как она.
— Тогда я помогу тебе, — тихо молвлю я, снимая широкий черный пояс с платья. Как змеиное кольцо, он ложится на глаза Люциуса, лишая его возможности видеть. Здесь место только чувствам…
И он замирает в ожидании, пока мои пальцы трепетно и нежно избавляют любимое тело от одежды. Мантия, строгий меланж костюма. Рубашка — преграда, через которую прощупывается его жаркое тело. Но вот я избавляюсь и от нее. Его кожа увядает, ведь возраст упорно подбирается к отметке сорок пять.
Не нажимая, ногтями слегка провожу по его груди. Мурашки разбегаются там, где прошлись пальцы. Нажимаю сильнее — остаются алые дорожки, по которым следует мой язык. Ниже — ниже, только ниже.
Я легко справляюсь с пряжкой ремня и освобождаю его от брюк и белья. Он абсолютно наг, но не беззащитен. Обхватив мою голову руками, Люциус уверенно показывает то, что ему сейчас необходимо. Пока мой рот ласкает его возбужденную плоть, я с удовольствием отмечаю, как он скучал, и как от того теперь отзывается его тело. Зарываясь в волосы глубже, он направляет меня до конца.
Стоны наполняют комнату, и я не могу понять, где мой, и где теперь его голос. Крепко сжав ягодицы, я двигаюсь быстрее, быстрее. Он отстранят меня:
— О, Гермиона, не сейчас, подожди, — дышит тяжело, рывком усаживая меня на стол… Теперь его руки раскрывают занавес одежд, обнажая страстную драму название которой: «Я скучала». Входит.
— Отец, Гермиона?!!! — откуда-то из другого мира голос Драко, но мы оба слепы, и я в беспомощности озираюсь, пытаясь понять, откуда доносится голос. Но вокруг только красно-серые пятна, как ритм толчков Люциуса во мне.
Руки Драко на моих запястьях, в отчаянии пытающиеся оттащить их, крепко вцепившихся в плечи Люциуса. Подбородок, плечо, между ними моя голова.
— О, Драко, прости, милый, о, Мерлин, прости.
Люциус неуклюже стаскивает повязку со своего лица. Немая пауза, несколько секунд растянувшихся вечность, но решение приходит неожиданно.
Я нахожу губы Драко, солоноватые, холодные на вкус. Неужели слезы? Мои? Его? Люциуса? Нет, все же мои, я плачу, боясь, что он оттолкнет, ударит, запретит прикасаться к тебе. А мне он нужен. Так же сильно, как и второй мужчина, который все еще во мне, и тихо начинает двигаться опять.
Вдруг язык Драко сплетается с моим, и он начинает отвечать мне, еще немного и руки, отпустив мои, обхватывают грудь, теребя, поигрывая сосками. Оставив их на миг, он через голову стаскивает рубашку. И вот уже два разгоряченных тела касаются моей кожи.
Я выгибаюсь на столе, пока Драко освобождается от брюк, готовая губами принять его, ведь внутри продолжает Люциус. И он не заставляет меня ждать.
Так хорошо, так глубоко. И теперь. Неведомо чьими руками на мои глаза накладывается повязка. Наступает моя личная счастливая ночь, где я не понимаю, чьи руки теперь ласкают меня, и кто внутри. Важно только, что нет в этом никакой разницы. Ибо эти руки одинаково желанны.