Страница 5 из 8
— Присядь рядом, Грейнджер, прошу.
Ее плечи вздрагивают, и она поворачивается ко мне. В руках ее аккуратной стопкой сложено белье. Девушка откладывает всю эту ерунду в сторону и садится рядом.
Мы долго молчим, не зная, с чего можно начать разговор, но она, как всегда находит слова первой.
— Я вижу, тебе немного легче.
Что это? Она не уверена, но ее голос наполнен надеждой. Теплом.
— Сегодня почти не больно, но я даже не знаю хорошо это или плохо.
— Почему?
— Внутри все осталось на своих местах. Лучше ведь жизнь не стала.
— Скажи, Драко, а что случилось с твоими родителями?
— Мамы нет, отец в Азкабане. Его срок — десть лет, что значит — живым ему оттуда не выйти.
— Почему?
— Как долго можно сосаться с дементорами, а Грейнджер, как ты думаешь?
— Я работаю в Министерстве. И знаю, что дементоров изгнали из Азкабана навсегда.
— Ты уверена в своих словах?
— Я работаю секретарем в Аврорате.
— Не сомневался, — волна раздражения вновь будит старый шторм внутри.
— Это теперь не важно, Малфой.
— Не важно?! А что тогда имеет значение?
— То, что тебе лучше, и что сегодня уже поздно, а завтра будет новый день.
— То есть, по-твоему, ты мне помогла? И сколько я так продержусь? Чтобы не побежать за новой дозой? Пойми ты, наивная дура, эти физические страдания ничто, по сравнению с тем, что творится в душе.
— Я знаю, поэтому и не оставила лежать тебя там, на снегу.
— Откуда тебе это знать? Такие как ты в почете, вам теперь открыты все дороги! Вы же герои! Где теперь Поттер? Уизли? Греются в лучах славы, пока такие, как мои родители гниют в тюрьме?
— Откуда мне знать? Малфой, я пью. Пью, как скотина, ныряя в бутылку на несколько дней, а порой, даже недель. Потом прихожу в себя, и ни о чем не думаю…, но мыслям свойственно возвращаться. И ночным кошмарам тоже. И тогда я устраиваю новые алко-марафоны. Я не могла оставить тебя там, потому что мне нужно было попросить прощения, объяснить, что я очень сожалею. Я не предусмотрела всего, не смогла помочь раньше.
Она не лгала, и воняло от нее чем-то крепким. Взгляд девушки был усталым и затравленным — таким, что мои руки не спросив разрешения у хозяина, ухватили ее за плечи и резко уложили сверху. Я неуклюже обнимал ее, пытаясь прижать теснее, пальцы безнадежно запутались в крупной вязке грубого серого свитера, натыкались на ее горячую кожу. Я чувствовал, как она вздрагивает, сдерживая рыдания.
— Ну-ну, успокойся, не вздумай сдаваться. Ты же… если ты сдашься, остальным тогда что делать?
Она задышала ровнее, чуть зарывшись носом в плед, прикрывавший мою грудь.
— Почему ты начала пить?
— Мантия славы оказалась не по размеру и горло давила, — тихо прошептала она, — я верила, что смогу сделать мир лучше, защитить тех, кто в этом нуждается, а вышло наоборот. Знаешь. Я боролась за каждого, кто мог избежать Азкабана, но правосудие нового режима оказалось жестоким к тем, кто хотя бы подозревался в пособничестве Волан-де-Морту. Я и тебе пыталась помочь еще тогда. Именно благодаря моему ходатайству ты избежал суда. Я хотела найти тебя после этого, но ты словно в воду канул. И потом…
Она высвободилась из моих рук и сползла на пол. Ее лицо оказалось рядом с моим. В полумраке, царившем в комнате, я впервые заметил, какие у нее больные глаза. Нет, мне, поверьте, не так уж плохо. Грейнджер кто-то жрет изнутри, и я могу ее понять.
— Я всегда знал, что ты будешь стоять передо мной на коленях, — пытаюсь придать голосу шутливый тон, — вот только надеялся, что ситуация будет иной.
— Мерзкий хорек, — улыбается она, — встал бы ты с дивана и помылся. От тебя несет, как от кучи навоза.
— Деревенская жизнь, Грейнджер, научила тебя разбираться в оттенках запаха дерьма или ты посещала специальные курсы?
В этой перепалке ни грамма злости, и тучи на ее лице расступаются, обнажая солнце взгляда: «Давай, я помогу тебе встать, обними меня за плечи».
— Говоришь, как дешевка, не слишком ли много объятий за вечер?
Но я с готовностью опираюсь о предложенную мне руку.
Надежда.
В душевой пахнет сыростью и дешевым мылом, я улавливаю в этом аромат самой Грейнджер. Ее мочалка и щипчики для ногтей. Я стараюсь хоть немного привести себя в порядок, не глядя в зеркало.
Через полчаса плесканий в кипятке я все же решаюсь.
Проведя ладонью по запотевшей поверхности, вижу отразившегося в нем незнакомца с безумным взглядом и спутанными серыми патлами, ниспадающими ниже лопаток.
Грейнджер колотится в дверь:
— Ты там живой?
— Да, минуту.
Облачившись в предложенный ей розовый халат, я выхожу в комнату.
Она не теряла времени даром. Перед диваном стоял сервированный на двоих столик. Девушка вздохнула и жестом пригласила меня сесть.
Мы ужинали молча, понимая, что, в сущности, нам не о чем говорить, хотя тем для обсуждений достаточно. Гермиона то и дело смотрит на настенные часы и собственные пальцы. На мой подбородок, но никак не выше.
— Неплохо готовишь, — нарушаю я затянувшееся молчание.
— Спасибо. Все очень простое.
Она снова надолго замолкает и вдруг, решившись, частит на одном дыхании:
— Расскажи мне от и до. О том, как ты подсел, и где твоя волшебная палочка. Скажи, что теперь ты намерен делать. И… пожалуйста, просто говори, не молчи.
Мы засиделись за полночь за этим разговором, и она, затаив дыхание, не перебивая, слушала. А я был предельно откровенен с ней, рассказав без утайки обо всем, кроме того, чем мне пришлось платить Блейзу за наркотики. Я рассказал, что потерял способность к колдовству почти сразу, как подсел, а потом лишился и простых навыков. Я предположил, что способности утрачены безвозвратно, и палочку свою я выкинул в одном из приступов наркотического бреда. На следующий день я, конечно, нашел ее в траве возле дома. Разыскал и убрал. Насовсем. Но и сейчас она, наверное, пылится где-то в моей квартире, если хозяйка еще не выкинула вещи на помойку, ведь не платил я за жилье уже давным-давно.
Я пропустил тот момент, когда пальцы Грейнджер оказались в моих волосах и теперь разгуливали в них, пытаясь добраться до затылка. Она гладила меня по голове, и на щеках ее вновь прокладывали русла соленые ручейки. Что-то странное и непонятное зашевелилось внутри, но продумать эту мысль я не успел:
— Тебе нужно постричься, вот так, — и она указала длину, изобразив ножницы пальцами. — Я хочу увидеть тебя таким, каким ты был на шестом курсе в школе.
— Это не смешно, Грейнджер.
— Можно я сама попробую тебя постричь?
…
Она умела делать даже это. Убрав мои волосы собственными заколками, Грейнджер принялась за дело. Быстрыми точными движениями она отсекала лишние пряди. Когда все было готово, и она высушила прическу, я с трудом узнал себя. Нет, я не стал выглядеть намного лучше, но во взгляде появилась жизнь… И дело было вовсе не в стрижке.
Грейнджер улыбалась, опустив ладони на мои плечи.
— Так лучше?
— Так лучше.
…
Я порывался уйти из ее дома несколько раз, лелея надежду, что она попросит меня остаться. И она просила. Не вслух, но молча, она тянула меня за рукав рубашки, а я…
— Грейнджер, зачем я тебе здесь? Ты и так не слишком роскошно живешь. Нравится тебе еще и меня кормить?
— Останься, пожалуйста, — подобно листопаду шуршит ее голос.
И я, ворча раздраженно, возвращался на свой диван, но внутри меня все ликовало. Хотя, признаться, чувство стыда за то, что от меня нет никакой прибыли подгрызало меня изнутри.
…
— Ты не говоришь даже, что я должен работать.
Она не поворачивается ко мне и продолжает смотреть, как огонь танцует над углями в камине.
— Если чувствуешь, что ты готов появиться на людях, я могу попробовать устроить тебя на какую-нибудь незначительную должность в Министерстве. Так, ничего серьезного, но ты сможешь делать что-то.
— Готов, — горячо заверяю я Грейнджер, — но о каком Министерстве может идти речь? Я же Малфой, и думаю, что моя фамилия не позволит мне даже приблизиться к этому месту. К тому же…