Двойная жизнь Алисы

О-о, да, чуть не забыла: пусть теперь бухгалтерша оформляет его книги! Я оформила сорок три книги. Свой художник, не тот, кто дан издательством и безразличен к книге, часто даже не прочитал ее, а тот, кому книга прочитана, кто любит персонажей и понимает замысел, – это благодать и удача для автора. А уж художник, который бесконечно делает рисунки, обсуждает варианты обложки (и на двадцать пятом варианте слышит «вот теперь, кажется, что-то начинает получаться, попробуй еще…»), – таким художником-благодатью может быть только жена… Вот пусть теперь бухгалтерша рисует!

Я хотела рассказать Братцу Кролику о невероятных совпадениях этого дня (я ведь привыкла все ему рассказывать). Как Аннунциата случайно устроилась консьержем в дом на Мойке, как я случайно заменила ее именно в тот день, когда Господин в пальто выносил мусор, как случайно заглянула в пакет из магазина «Лэнд» и обнаружила там потерянный фрагмент знаменитой картины Татьяны Глебовой и Алисы Порет… А Братец Кролик улыбнулся бы: «Как сказал Пастернак, чем случайней, тем вернее…» и «Ну, блин, ты даешь, Лис!». И спросил (мы все же детективщики с ним, не упускаем деталей): «А два других холста с квадратами и треугольниками, это – что? Может быть, все-таки Малевич?..» Ох, Малевич… у меня мурашки побежали по коже.

Кстати, о ценности находки. Надо ли вернуть холсты Господину в пальто?.. Вопрос теоретический: не верну ни за что! Он отдал мне фланелевый халат, значит, и содержимое фланелевого халата мое! Он и знать не хочет, что с ним, также как не хочет проследить за судьбой ботинок. Ботинки я вынесла во двор, и через минуту их будто корова языком слизала.

Мне очень хотелось рассказать, но я не рассказала: теперь у меня есть личная жизнь.

… – Ну, Братец Лис, удачи тебе на твоих глупых путях…

Сердце мое сжалось от жалости. Как сильно он скучает по мне, по нашему дому (не знает, что там в каждой комнате студент с девочкой), по нашим вечерам: как мы работаем вдвоем, и вдруг кто-то из друзей постучится к нам, и мы переглядываемся: «Ну что, будем выпивать или работать?» – «Выпивать, конечно».

И тут со мной случилось озарение. Я посмотрела на вещи с другой стороны: я должна помочь Братцу Кролику достойно выйти из этой ситуации. Должна помочь ему вернуться. Дать ему время достойно завершить отношения с бухгалтершей. Сорок лет жизни не стоят моей женской гордости! Тем более у меня ее не так уж много. Еще папа замечал, что у меня с женской гордостью проблемы, в том смысле, что не так уж ее и много… А как обрадуются наши друзья, что мы опять вместе и можно постучаться к нам в любую минуту! А что он к ним приходил с бухгалтершей, так я прощу, уже простила…

К нам подбежал мальчик и сказал: «Папа, я уже и первое мороженое съел, и второе, а ты все меня не зовешь. Чья это такая крутая машина? Красная!» Мальчику лет восемь или девять, от восьми до девяти. Сколько лет он не решался мне рассказать, от восьми до девяти?

Мальчик восторженно разглядывал «мерседес». Он у меня и правда особенный: мой друг юности, теперь один из первых людей страны, не просто так подарил мне красный «Мерседес кабриолет SL500» (год выпуска – год нашего с ним романа), – это тонкий подарок в память о мечте. Красный «мерседес»-кабриолет был недостижимым для нас воплощением других миров… А теперь вот – катайся, сказал он своим подарком.

Я подумала: возьму и отдам Братцу Кролику «мерседес». Сделаю царский подарок – нате вам, Братец Кролик и мальчик, «мерседес», самый длинный, самый красный… Мальчик посмотрит восхищенно на папу, Братец Кролик благодарно на меня… Красиво было бы.

Фига! Не подарю. Во-первых, царский подарок делают на рождение ребенка, а ребенок родился восемь-девять лет назад. Во-вторых, я не люблю детей, особенно не люблю мальчиков.

И я вдруг очень пожалела Братца Кролика – за то, что у него этот мальчик: будет любить его, чувствовать его душу, видеть, как он радуется снегу, красному «мерседесу», мороженому. Будет радовать его, утешать, когда он упадет, ударится, подарит ему хомячка… а потом тот станет ему чужим или еще как-нибудь разобьет ему сердце. Мы с ним решили не иметь детей, думаю, мы так веселились, потому что у нас не было детей и все веселье оставалось нам. Разве Братец Кролик ходил бы по дому в костюме пчелы – за спиной крылья, на голове антенна, – если бы у нас были дети? Или в тоге из простыни, специально сшитой Аннунциатой, чтобы он выходил в ней к завтраку? Если бы у нас были дети. А теперь у него мальчик. Бедный Братец Кролик.

Мальчик держал за руку еще одного мальчика. Наверное, у меня потемнело в глазах, раз я не сразу разглядела, что за спиной у мальчика еще один мальчик.

– Не смотри так, Братец Лис, это же просто дети, мальчик и мальчик. Не переживай, Братец Лис…

Не переживай? Он же, черт возьми, писатель, а не водопроводчик! Мог бы сказать: «Не терзайся, Братец Лис, не уступай невыносимым мукам, не изнывай». Да и какой же я теперь Братец Лис? Я Железный Дровосек – мне нельзя плакать, а то заржавею.

ОООО. УУУУ. Теория розовых клеточек не работает. Вокруг черная реальность, ее не перекрасить в розовый цвет… Так больно, что, может быть, лучше сразу головой в Неву? Столько лет уже был мальчик, а мы были вместе. Уже были два мальчика, а мы все были вместе. Все знали про мальчиков, приходили к нам с вином и гитарой, пили, пели и знали, что есть мальчики. Хочется дико хохотать или завыть, но улица Некрасова не место для воя.

И как же мне дальше жить с такой болью? Спрашивать себя перед завтраком: «За что это мне?», а после завтрака: «Почему это именно со мной?» – и выть, выть… Но жизнь – это не место для воя.

Мы с Братцем Кроликом договорились, что он придет завтра и мы займемся третьей главой. Я договаривалась о встрече в бессознательном состоянии… Знаю от друга-хирурга: иногда человек под наркозом отвечает на заданные вопросы, и кажется, что он связно ведет беседу.

Глава 5

Ничто

Любимое Илюшкино выражение «тебе-то хорошо, Алисочка…», тянет «Али-исочка» противным девчачьим тоном, как будто он плохо воспитанная третьеклассница, а не стройный, благородной наружности мужчина шестидесяти одного года в дорогих рваных джинсах.

Даже в советское время, когда преподаватели читали лекции в униформе костюм – белая рубашка – галстук, Илюшка выходил на кафедру в джинсах и грубом свитере крупной вязки, – то ли он у костра, то ли на кафедре… От него веяло духом свободы, сигаретами «Мальборо», заграничными конференциями – и костром, песнями под гитару; это сочетание свободы от официоза и официального успеха сводило студенток с ума… Только официальных жен-студенток у Илюшки было пять, а неофициальных уж и не помню… Сто?

Илюшка до сих пор не сменил имидж: джинсы, длинный кашемировый свитер, проволочные очки, хоть садись на них – не сломаются, мягчайшей овечьей шерсти шапочка, прикрывающая лысину. Илюшка, во всем своем кашемировом, мягком, гений лени, он бы и лекции читал с дивана. Теперь у этого стиля есть название – «хюгге», как будто удобство, уют и любовь к себе и своему дивану выдумали лишь сейчас.

Илюшка только что вернулся из Америки, читал лекции в университетах нескольких штатов.

– Я во время поездки встретил много русскоязычных коллег, обменивался с ними визитными карточками, – значительно сказал Илюшка.

Я кое-что приписала на его визитках перед отъездом, пока он собирал вещи: «Доктор физ. – мат. наук, профессор Гарвардского университета USA и Оксфордского университета UK Илюшка». Но зачем сердиться? Ведь именно так его зовут?

– А от кого я получил эсэмэс «Дорогой папочка, я уронил твой подарок в унитаз. Плод твоей любви Мустафа»?! А? Я думал, ты таким образом даешь мне понять, что опять уронила свой телефон в унитаз… Как дурак, купил седьмой айфон прямо в аэропорту, а теперь ты говоришь, что шестой лучше, просто сил никаких нет с тобой…

Сидя на диване с рюмкой ликера (его машину поведу я, потому что ему так уютней), Илюшка настраивал новый телефон и монотонно бубнил: «Тебе-то хорошо, Али-исочка, у тебя-то есть седьмой айфон… Тебе-то хорошо, Али-исочка, у тебя-то нет лысины…» и с тем же выражением «Тебе-то хорошо, Али-исочка, у тебя-то есть лысина…». Ленинградские мальчики шутят с серьезным лицом, чтобы ни намека не проскользнуло, что шутят. Такое чувство юмора, дождливо-туманное.