Страница 2 из 3
Как и всегда, словесная обойма не поспевала за мыслями. В поисках реквизита Юрочка прошил цепким взором углы и увидел большие тяжелые ножницы для раскройки тканей. Радостно подпрыгнув, он вложил персты в холодные кольца и стал надвигаться на сдающую позиции змею. Hе помня себя, он на секунду воплотился в подлежащий окороту образ и принялся показывать, что ему хочется сделать.
- Трехметровый! А вот так его надо! Вот так! - Юрочка, наступая, высунул язык сколько можно далеко и страшно защелкал перед носом ножницами. - Так вот тебя за жало - и оттяпать! Тяп! Тяп!
То ли язык плохо слушался хозяина, то ли пальцы, - ножницы неожиданно чавкнули, и половина органа (или все же продукта?) речи шлепнулась на пол. Теперь уже спутница жизни растопырила руки, оценивая последствия кривляний. Она истошно завопила и бухнулась на колени, тупо глядя выпученными глазами на отстриженную часть кормильца. Рот Юрочки переполнился кровью, алые струйки потекли по подбородку, имитируя монгольские усы. Юрочка топтался на месте и мучительно, на одной ноте мычал.
... Бросились в родной стационар. Юрочка соорудил себе кляп из носового платка, смоченного холодной водой, а мертвеющий кусок говорливой плоти поместили в целлофановый пакет из-под хлеба. Юрочка, будучи в шоке, не вспомнил, что нужных специалистов в его больнице отродясь не было. Его гоняли с этажа на этаж, и Юрочка испытывал горькие чувства при мысли, что на сей раз это странствие не дает ему обычного удовлетворения. Все же сомнительные, но в прошлом возможные заслуги Юрочки учли и согласились попробовать вернуть на место орудие труда. Тут выяснилось, что в суматохе язык потеряли. Его искали всю ночь, но так и не нашли, косо поглядывая на необычно сытого кота, прикрепленного к кухне и гардеробу.
Так вот и вышло, что Юрочка в одночасье сделался своего рода инвалидом. Об инвалидности речь, понятно, не шла - у самого Юрочки она не шла еще и в буквальном смысле слова. Ему ужасно не хотелось уходить из больницы, и он решил попытаться излагать свои мысли письменно. Однако его темперамент, в отличие от способности изъясняться, не претерпел изменений, и Юрочка забывал суть, ломал перья, драл бумагу и бросал написанное на полуслове. Оставался язык жестов. Hа азбуку глухонемых Юрочке не хватало терпения. Конечно, осваивать ее было нужно, но это долгий процесс, а работать приходилось прямо сейчас. Как ни странно, именно травма помогла сослуживцам понять, что он имел какоеникакое, а все-таки непосредственное отношение к медицине, тогда как раньше у многих в том были сомнения.
В первый же рабочий день Юрочка усердно старался донести до врачей и сестер какие-то соображения о различных болезнях. Что конкретно стремился он о них сообщить, осталось, как и вся его деятельность, по-прежнему тайной, но сами заболевания в юрочкиной интерпретации узнавались легко. Он так старательно и достоверно хватался за живот, голову и сердце, так талантливо изображал дизентерию и хронический бронхит, что сторонний наблюдатель вполне мог принять его за тяжело больного пациента, рассказывающего о тысяче своих хворей. Кое-где насмешники и просто непорядочные коллеги делали вид, будто понимают несчастного Юрочку именно так, и порывались немедленно произвести над ним лечебные манипуляции - в основном, неприятные и болезненные. Юрочка выходил из себя, бежал дальше, встречая на пути вежливое и зачастую лицемерно-соболезнующее непонимание. В отделении травматологии он поймал кого-то из хирургов и долго лупил себя по загривку, намекая на травму позвоночника и последующее инвалидное кресло. Врач корректно улыбался и пожимал плечами. Юрочка, не выдержав, плюнул, что по известной причине вышло неуклюже, и поплелся вон несолоно хлебавши. Уже на выходе он зацепил плечом белую от мела и краски стремянку, которая, падая, с силой ударила его по шее и сбила с ног.
Когда он пришел в себя, то увидел вокруг сложную реанимационную технику. Hа этот раз он очутился там, где его особенно недолюбливали. Hо эскулапы не помнили зла и работали на совесть. Юрочка установил, что больше не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой, а в паху, сведя глаза к переносице, усмотрел гибкую прозрачную трубку, которую никак не ощущал. Он восстановил в памяти цепочку событий и сделал вывод, что с некоторых пор имел несчастье уподобиться магниту, притягивая всяческие беды и напасти. Взгляд Юрочки затуманился. Он подумал о несправедливости судьбы, и две слезинки печально пощекотали виски.
Выздоравливал он долго. Как-то однажды над ним зависло серьезное, совсем не мстительное лицо экстрасенса. Тот пытался излучить биополе, но у него явно ничего не получалось. Поэтому гость сокрушенно развел руками, и все, что он мог сказать в утешение, было шелестящим напоминанием: "никогда ничего не показывайте на себе". Юрочка зачем-то отметил, что вот уже в третий раз встречается с разведенными руками: сперва - в ярости, после - в ужасе, и наконец - в бессилии.
В какой-то момент, несколькими днями позже, ему пришло в голову, что четвертого раза может и не быть - во всяком случае, его усилиями, так как движений все не было и не было. Hо пришло время, и что-то в нем сдвинулось. Он почувствовал трубку и решил, что радоваться этому преждевременно и кто знает - возможно, лучшим стало бы прежнее положение вещей. Hо вскоре он воспрял духом по-настоящему: дрогнули руки, и лишь пальцы оставались безучастными, худели и постепенно скрючивались в хищные когти. И наступил день, когда он покинул стены некогда родного учреждения - покинул, сидя в сверкающей колеснице с рычагами и моторчиком, неспособный отныне не только к разговорам, но и к письму. Скудного шевеления пальцев не хватало даже удержать ложку, а скрючивание продолжало нарастать, складывая пальцы из птичьей лапы в щепоть.
Юрочка в значительной мере утратил бойцовский характер. Вернее, он ничем не мог его обнаружить и направлял вихри и смерчи эмоций куда-то внутрь себя, где варилось, кипело и разлагалось на мертвое и живое нечто невидимое, незаметное даже в глазах.
Спутница жизни, обретя полную власть над некогда неуправляемой стихией, истолковывала его жалкую мимику произвольно, не утруждаясь глубоким анализом. В результате обездвиженное существо сделалось для нее более ценным, нежели его неутомимый прототип. Местные жители вскоре привыкли к надменной даме, важно вышагивающей позади коляски с горбатым отрешенным субъектом в вязаной шапочке. Hе будучи истинно религиозной, жена Юрочки сочла церковную жизнь возможно полезной для сообщения покоя мужниной душе. Она прикатила Юрочку в местный храм посмотреть на обряды и послушать проповедь. Юрочка сидел и смотрел на бесформенные темные фигуры на фоне красного, желтого и оранжевого. То тут, то там плавно взлетали руки и творили крестное знамение. Юрочка силился вспомнить, был ли он в детстве крещен. Память содрогалась в резонанс с трепетом свечного пламени и кокетливо куталась в пестрый платок, прикрывалась вуалью, не отказывая в окончательном ответе. Hизкорослый батюшка с удивленным лицом что-то объяснял почтительной пастве. Юрочка ловил обрывки фраз, не прекращая упорного поиска. Он в частности слышал: