Страница 13 из 21
Глава пятнадцатая
В отчаянном бессилии жестикулируя руками, губами, челюстью, благородных кровей полковник Динстон выскочил из особняка Теневого, донельзя расстроенный и недовольный. Он таращил глаза по сторонам, не зная, на чем сорвать свое профессиональное бешенство. То, что сказал ему переводчик, сухо считывающий с вялых губ полуживого экс-властелина, делало все отвратным и непонятным. С досады у полковника болезненно выпучивались глаза, нервно кривились губы.
"А-ах, чтоб он раньше сдох, этот живой трупик, – выговаривал в сердцах про себя Динстон, выискивая, что еще найти в своем небогатом лексиконе, чтобы быстрее согнать с себя накопившуюся за время беседы энергию. – Видите ли, какой нашелся: искатель миролюбивой истины. С колеи мщения бывший судорожно переполз на гнилую философию миротворчества. Каков, а: морда, жить хочет. Слюнтяй. Его, понимаешь ли, больше интересует состояние демократии в Соединенных Штатах. Ну, что ты тут скажешь? Одной ногой в могиле и на тебе. Вмешивается негодяй во внутренние дела суверенных могущественных государств. Кто его просит? Кого он представляет? Крыша у него не в ту сторону поехала. А может и вообще протекать начала. Паралитику о монахах твердишь, информацию выпрашиваешь: а он восковой рожей крашеной мумии несет дребедень о правах человека, бесстыжую чушь про законность, анекдоты прошлых веков о взаимоотношениях. Что делает с людьми старость и болезнь. И он, полковник спецслужб Соединенных Штатов, самолетом срочно летел в эту прокисшую Поднебесную, чтобы потоптаться у кровати долго-умирающего. Жалко зря потраченного времени. Что-то мир быстро и не в ту сторону искривляется. Непонятно, кто чего хочет.
Динстона круто заносило на поворотах. Если бы не подчиненный, много антикварных ваз разлетелось бы от энергичных рук обиженного полковника. Но он, не обращая внимания на кажущиеся мелочи, почти бежал к стоянке автомобиля.
Быстро впрыгивая в машину, так лягнул дверцей, что она снова открылась. От такого своеволия бесчувственного металла засадил ногой в обшивку двери. Та прогнулась во внешнюю сторону, да так и осталась болтаться, жалобно поскрипывая на завесах.
– Это у нас так машины делают! – дико заорал он. Конкретно выругался, вылез из машины и снова долбанул ногой по двери.
Дверца щелкнула затворным движением карабина, закрылась… Теперь Динстон не мог ее открыть.
– Закажи новую машину, водила! – гаркнул он во все горло шоферу-телохранителю, – если не можешь смотреть за старой. Двери проверяй. За что жалованье получаешь? Козел.
Сам сел на заднее сиденье, дрожащими пальцами достал сигарету из пачки. Оставшиеся, вместе с пачкой вышвырнул в открытое окошко.
– Мир блефует, сволочится. – Орал он в затылок шоферу. – Если такие титаны, как Теневой, сдаются, вся Вселенная завязнет в болоте пошлого либерализма. Лучше бы он сдох еще тогда, телячья душа. Сволочь, книжки печатает. Чему может учить безнадежно больной, оторванный от жизни, который дышит воздухом своей вонючей постели. Микробными парами. У него мозги-сплошная брюзжащая червоточина, рассадник бацилл и вирусов. Крест на нем нужно ставить осиновый, а он еще пальцем куда-то тычет. Живой труп. Кормчий для слепых и глухих. Жить хочет, сволочь партийная. Правильно монахи его пауками потравили. Туда ему дорога. Героин дать, чтобы успокоился. Черт возьми, – Динстон задумался, – поддерживает ли он отношения с членами правительства и прочими влиятельными силами. Мао еще держится и свою политику тянет без всяких сомнений и изменений. Здесь все нормально. Но кто на смену придет? В верхах функционеров никто ничего определенного предсказать не мог. Все затаились: толкаются у постели Великого и также непредсказуемы, как и их высказывания. Кто левей, кто правей-невозможно определить при общей пустоголосице преданности идеям и пути Великого Вождя. Для самого Динстона Мао ассоциировался не столько, как вождь великой нации, но скорее как хитрый и ловкий, староста слишком большой деревни. Вождизм все же требует интеллекта, а у Мао его очень недоставало. Зато указов, подсказок, как жить, куда идти, этого пропаганда лила с избытком.
"Каждый только для себя"-неожиданно и как-то досадно дошла до Динстона банальная истина. Вернее не то, что каждый за себя, а то что именно вообще все, кого ни спроси, от мала до велика только о себе и думают и на всех им одинаково наплевать: президент ты или какой бомж с ближайшего двора. Он не заметил, как с мыслей снова перешел на слова и ругательства. – "Шкурные сволочи. Бабьи подъюбочники. Больше они никто и ни на что не способны. Поэтому с ними так трудно вести переговоры. Не мужики-слюнтяи".
От таких крутых казарменных мыслей у Динстона заломило в висках. Он расслабился и тут же подскочил. Не заметил, как выпустил из рук дымящуюся сигарету, и она странно и подло закатилась ему под зад.
Снова ужасно выругался, отряхнулся, заорал на бедного шофера:
– Живей гони в посольство. Документы еще не оформлены. Самолет через два часа.
– Полицейских много на дорогах, – Спокойно и даже, как показалось Динстону, небрежно бросил шофер.
– Ай, – махнул рукой полковник, – и ты такой же баран, как эти язвенные китайцы. С вас даже шерсть некачественная на валенки в Сибирь.
На этом горевая судьбинушка полковника не закончилась. Он затерял какую-то важную бумажку и его долго не могли признать в родном посольстве. И только звонок из Вашингтона вернул бравому полковнику его доброе имя и заставил чиновников подчиниться.
– Вы у меня еще горько пожалеете за свой бюрократический цинизм, бумажные черви. Заготавливайте для себя места в очередях на биржу и лучше в малых странах, негодяи. Самолет его уже давно улетел, и полковник до следующего рейса три часа усердно распекал напуганных сотрудников за их неуважение к американскому флагу и его подданным.
Чисто по-солдатски он, конечно, был прав: намного правее многих. Но и дальше какая-то злая напасть преследовала его. Такого с ним отродясь не случалось: оступился при подъеме по трапу самолета, вывихнул сильно ногу и мешком покатился вниз. Спасибо хладнокровным подчиненным: вовремя подхватили. А так до самого низа еще катиться и катиться. В самом салоне лайнера одна древняя старушенция уж совсем нечаянно пролила ему горячий кофе на сорочку. Надо отдать должное полковнику: он молча перетерпел издевательство судьбы над собственной персоной. Но от переизбытка напряжения, чувств, накопившейся черной энергии неожиданно и срамно запустил долгого дурно пахнущего журавля.
После чего сник, съежился, злобно подумал о тайных проделках монахов, исчез в своем кресле и старался не показываться на глаза понятливым и деликатным пассажирам. Но все же нашелся какой-то негодяй остряк из задних рядов и, посмеиваясь, потребовал выйти указанному господину из помещения на свежий воздух. Хорошо, что телохранители не сплоховали.
Подошли к весельчаку, заехали ему кастетом и он до конца рейса успокоился.
Уснул и полковник. Благо, что с самолетом никаких неприятностей не произошло. Динстон вяло захрапел, забыв и себя, и окружающих, и все свои срочные важные дела, и все то, что так настырно досаждало ему в последнее отчетное время.
Часть II. Приют
«По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
И зачем я на свет появился,
И зачем меня мать родила?»
из к/ф "Республика ШКИД"
Глава первая
Большое грязное солнце медленно поднималось над громадной кучей городской свалки бытовых отходов. Смердячая вонь ядовитым туманом стойко висела над заброшенной землей. Иногда порывистые толчки утреннего ветерка вихрем разносили ее в разные стороны.