Страница 2 из 3
Чувство надменности Соколовского было пропорционально неприязни Наивенкова. Он с лёгким презрением, читавшимся в его взгляде, оглядел со вкусом обставленную комнату со множеством кресел, дубовым столом, шкафчиками и картинами. На стене, за письменным столом, висел портрет покойного Александра Второго, величественно-спокойным взглядом глядевшего куда-то в сторону. Наивенков посмотрел на повреждённую руку Соколовского, поддерживающуюся бинтами, завязанными за шеей. Граф проследил неодобрительный взгляд посетителя, скользнувший по украшенным кольцами худым пальцам.
– Рад вас видеть в своём доме. Позвольте представиться, Александр Константинович, граф Соколовский, – граф слегка наклонил голову перед гостем.
– Леонтий Михайлович.
– Прошу, присаживайтесь. Так что же это за дело, в котором могу помочь только я?
– Прежде чем я начну, вы можете обещать, что наш разговор останется сугубо конфиденциальным?
– Если вы хотите признаться в преступлении, предупреждаю – я не святой отец, и Таинство исповеди не совершаю.
– Нет-нет. Ни в чём преступном я сознаться не хочу. Но то, что я вам расскажу, является информацией личного характера.
– За это можете не беспокоиться. Я не из тех сплетников, что готовы стереть себе язык, обсуждая чужую личную жизнь.
– Значит, я могу вам довериться. Видите ли, я и моя супруга живём гражданским браком, – начал Наивенков.
От глаз молодого человека не ускользнула лёгкая усмешка, появившаяся на лице графа, при слове «супруга». «Обычно все называют таких гражданских супруг любовницами, – подумал Соколовский, – суть не изменится от того, что подобрали другое слово».
– Её зовут Софья Дмитриевна Красненская. Последний раз я видел Соню в прошлый понедельник. Она выглядела встревоженной, но я не придал тогда этому значения.
– Где вы с ней виделись?
– В Александровском саду. После я проводил её домой, а сам уехал на нашу квартиру. Во вторник она должна была вернуться, но она не пришла. Я помчался к её матери. Она сказала, что Соня ушла от неё во вторник, около одиннадцати.
– Значит, пропала она всё-таки во вторник, ровно неделю назад. Кто её родители?
– Её отец скончался от туберкулёза больше года назад. К сожалению, у нас катастрофически не хватало денег на его лечение. Мать, Ольга Ивановна, служит гувернанткой у какого-то генерала.
– Вы с ней живёте вместе или нет?
– Да, вместе. Она иногда ночует у матери, и я не запрещаю этого – каждый человек имеет право на личную свободу. Я искал её своими силами, но безрезультатно. Я оббегал всех наших друзей, но никто её не видел. Я подозреваю, что её удерживает у себя силой ростовщик Стаевский. Он подлый процентщик и развратник. Я уверен – он похитил её и удерживает где-нибудь насильно, – Наивенков не выдержал и ударил кулаком по подлокотнику. – Скотина!
– А как познакомилась мадам Красненская со столь неприятной личностью?
– Я их, получается, и познакомил. Больше месяца назад. Нам нужны были деньги, и я уговорил её заложить кольцо. Хорошее кольцо, Стаевский за него шесть рублей тогда дал. Он постоянно поглядывал на мою жену, всё подмигивал. Он смотрел на неё так ъ плотоядно, что мне стало противно.
– Почти всякий мужчина смотрит на красивую девушку плотоядно, как вы выразились, – ухмыльнулся Соколовский. – Это наши животные инстинкты, от которых никуда не деться.
– Разум должен стоять превыше животных желаний…
– О-о это несомненно. Или хотя бы помогать исполнять эти желания так, чтобы это не вызывало в обществе недовольства.
Граф подметил, что его собеседник посмотрел в этот момент на его повреждённую руку.
– Итак, вы считаете, что всё рассказали? Не желаете объяснить, почему вы пошли ко мне, а не в полицию? Нет? Тогда я сам скажу, почему. Дешёвые брюки, низ которых весьма изношен, чужой пиджак, презрительный взгляд на портрет Императора, ваш «гражданский» образ жизни, невозможность обратиться в полицию, постоянная нехватка денег говорят о том, что вы – революционер. Я уверен, что и вы и ваша «супруга» состоите в запрещённой организации. Мне стоит задержать вас и вызвать жандармов.
– Вы этого не сделаете. Я пришёл к вам не только потому, что боюсь полиции, но и по рекомендации нашего общего знакомого – Ламсона. Он уверял меня, что вы отличаетесь от остальных дворян и буржуев.
Граф невольно дёрнулся.
– Ламсон? Ах да, помню. Интересный господин. Очень умный, и очень благородный. Но если вы помните, благодаря мне его и отправили в ссылку.
– Да, его сослали на пять лет, в Сибирь, – молодой социалист поджал губы и на секунду примолк. – Он недавно вернулся в столицу, пересмотрел свои взгляды (не все согласны, что в лучшую сторону). Впрочем, я не знал прежнего Ламсона, но то, что он говорит сегодня, я считаю разумными идеями. Он уважает вас и считает, что отошёл от террористической тактики благодаря встрече с графом Соколовским.
– Какие кульбиты совершает порой судьба. То есть вы решили, узнав, что у нас есть общий знакомый – социалист, которого отправили в ссылку благодаря моему таланту, я не стану вас выдавать полиции? Что за ерунда!
– Наша организация называется «Время труда», мы не совершаем терактов и никого не грабим. Наша главная задача – самосовершенствование общества, его обучение. Вам не за что нас судить.Мы стремимся поднять интеллектуальный уровень пролетариата выше уровня вашего класса. Или, хотя бы, достичь вашего. И тогда правящий класс лишится своего преимущества и уступит место новому господствующему классу. Диктатура царизма сменится диктатурой пролетариата.
– Думаю, у очень многих будет иное мнение, – цокнул языком граф, в душе насмехаясь над утопическими представлениями молодого человека.
– Александр Константинович, Ламсон сказал мне, что вы человек совести и большого ума. Но он ошибся, я вижу ваше нежелание помочь мне и считаю, что мне пора уходить.
Наивенков встал, но тут же был остановлен властным мановением руки графа.
– Ламсон бесспорно прав. Хорошо, я вас не выдам. Если не узнаю, что вы совершили что-либо неприемлемое для моей совести. Сядьте, и честно отвечайте на мои вопросы.
За время их короткого разговора графу удалось выяснить, что в организации «Время труда» пропавшая девушка не состояла. Она помогала сожителю по хозяйству, выполняла всю женскую работу, включая готовку и уборку. Социалист подробно описал, как она выглядит. Жили молодые и мечтательные люди, по большей части, на зарплату Наивенкова – инженера-технолога на Невском паровозостроительном заводе. Львиная доля его заработка уходила на «благо революции». Когда «соратникам по борьбе» срочно понадобился гектограф3 для тиражирования листовок и брошюр, Наивенков, не раздумывая, отдал все свои сбережения, из-за чего им и пришлось в прошлом месяце заложить золотое кольцо девушки. Соколовский выяснил адреса семьи девушки и ростовщика, а вот адреса членов организации остались для графа загадкой. Боязнь выдать своих товарищей оказалась сильнее любви.
Александр Константинович простился с молодым человеком и пообещал сегодня же взяться за дело. Открыв двери, Леонтий Михайлович едва не столкнулся с экономкой графа – женщиной энергичной и словоохотливой. Марфа виновато поклонилась уходящему гостю и проникла в кабинет.
– Это кто же был, Александр Константинович? Какой-то оборванец, судя по виду, – рассуждала она, усаживаясь в кресло, где недавно сидел Наивенков.
– А ты за дверью не расслышала, как его зовут? – поинтересовался граф, остановившись у напольного зеркала.
– Да куда там, – махнула рукой Марфа и созналась в своей неудаче. – Меня твой Мелентий загонял. Ладно он, я уже привыкла к его придиркам, так ещё и эта повариха! Возомнила себя главной на кухне и ничего не хочет слушать. А этот старик целиком на её стороне. Я уж бедная не знаю, что и делать. Замучают меня…
Марфа говорила и говорила. Граф, не обращая внимания на её болтовню, поворачивался к зеркалу то одним боком, то другим. Наконец он остановился и почти вплотную к поверхности зеркала приблизил своё лицо.
3
Гектограф (от греч. hekaton – сто и grapho – пишу) – копировальный аппарат, печатающий оттиски с рукописного текста.