Волчья стая

Когда грузовик вывернул на ровную колею, Вадим решился – на цыпочках, ныряя всем телом в такт рывкам машины, добрался до заднего борта, в два счета размотал брезент. Взрезанная крышка торчала в сторону, словно высунутый язык. Он осторожненько засунул внутрь руку, гнутое разлохмаченное железо черкнуло по запястью, но рукав подбитой ватой геологической фуфайки защитил.

Под пальцами скользнуло, оставив весьма неприятные ощущения, что-то невероятно холодное и мягкое – то ли кожа, то ли плотная материя. Кончики пальцев уперлись в россыпь холодных, явно металлических кусочков, издавших тихий хруст. Вадим загреб в кулак, сколько удалось, вытащил руку и ссыпал добычу в карман, пошарил на ощупь, поглубже – там, судя по ощущениями, было два мешка, плотно вбитых в металлическую коробку. Еще пригоршня монет перекочевала в карман, и он с трудом подавил желание продолжать, покуда в карманах есть свободное место. Не стоит терять голову, уже забрезжило нечто вроде плана…

Если нагрести слишком много, обязательно заметят, и тогда события завтра утром будут развиваться непредсказуемо. Как это говорил Гейнц? Лучше взять триста тысяч без риска, чем миллион – с проблемами? В конце концов, не стоит уподобляться мелкому воришке, перед ним – два плебея, на которых нежданно-негаданно свалился куш, а вот он – другое дело, чуть ли не вся его сознательная жизнь как раз и была посвящена у м н о м у и серьезному добыванию денег. Неужели не обыграет на своем, знакомом поле?

Когда впереди показалась деревня – нигде не горел ни один огонек – Вадим, не торопясь, перелез через борт и выпрыгнул. Не удержался на ногах, упал на четвереньки, в карманах тяжело звякнули монеты – но его, конечно, не заметили, уж сейчас-то, ручаться можно, они и вовсе не смотрят по сторонам, оглушенные удачей…

Прячась в тени, огородами обошел Пашин дом – а впрочем, и заметят, вряд ли сопоставят и забеспокоятся, – добрался до своей избы. Трое сотоварищей безмятежно дрыхли, Мухомор, как всегда, заливисто храпел. Вадим забрал со стола догоревшую до половины свечку и прокрался в старую сараюшку. Зажег свечу, поставил на пол в дальнем углу, подальше от крохотного окошка, положил рядом, стволом к двери, заряженное ружьишко Мухомора и выгреб из обоих карманов добычу.

Дореволюционные золотые червончики с профилем незадачливого государя императора. Непонятная золотая монета со всадником на вздыбленном коне, нацелившимся мечом на дракона… Ага, это и есть знаменитый английский соверен, восемьсот девяносто четвертый год, «Виктория регина»… Снова червонцы… Непонятно чей золотой, надпись вроде бы испанская, а этот – с иероглифами… Даже если сдавать золотишко на вес, то, прикинув общее количество… Если в обеих цинках монеты…

Черт… Очень похоже, во втором мешке было только серебро – слегка потемневшие, гораздо большие по размеру монеты, конечно же, серебряные: кто прятал бы никель? Если тогда вообще делали монеты из никеля… Ведь подначивал же Кирсанов начать по его примеру вкладывать лишние деньги в старые монеты, уверял, отличное помещение капитала. Так и не занялся, сейчас, болван, не таращился бы так тупо, как баран на новые ворота…

Впрочем, примерно он цену представлял. Если та монета – кайзеровские пять марок столетней давности, из которой Ника по западной моде заказала себе перстень, – обошлась в двадцать долларов, при том, что раритетом отнюдь не была… Если по весу или через Кирсанова столкнуть антикварам… В общем, не надо разочаровываться – и с серебра предвидится неплохой навар.

Николашкины рубли… Александр Третий… Мать честная, тысяча восемьсот двадцать девятый… Доллар – восемьсот девяносто первый год, надо же… Большие монеты с иероглифами и каким-то лысым японцем с непонятными погонами и жирным затылком… Еще иероглифы, а тут написано «доллар», но не указана страна, зато тоже есть иероглифы и арабская вязь – что за чудо? Вдруг это небывалая редкость, которая сама по себе стоит бешеных баксов? Кирсанов хвалился, что ему чертовски повезло, по дешевке, всего за четыре штуки баксов купил какой-то «семейный» рубль Николая Первого. Вдруг и среди этих невидных кругляшков отыщется некая редкость?

Он долго возился с монетами, раскладывая, перекладывая, разглядывая. Лишь сделав над собой усилие, оторвался от этого занятия. И задумался: не подкрасться ли к Пашиному дому и не продырявить ли «хонде» покрышки? Вдруг этот Витек нынче же ночью сорвется в Шантарск с кладом?

Нет, сомнительно. Паша ни за что, как любой бы на его месте, не отпустил бы сообщника одного со всеми ценностями. Не настолько ему Паша доверяет, они там, в поле, явно друг друга опасались… И вряд ли они прямо сейчас, при Нике, в четыре часа утра засядут вскрывать вторую цинку и делить клад то ли поровну, то ли по справедливости. Собственно, куда им спешить и кого бояться? Ни одна живая душа – это им так кажется – их там не видела, никто и не свяжет яму со скелетами с увезенным кладом. Все шансы за то, что они выберут самый простой и надежный способ: завтра Паша объявит о закрытии участка, все уедут в Шантарск, где работяги с превеликой радостью устроят месячный запой, вытряхнув из головы все воспоминания о странностях. А эти двое в Шантарске преспокойно поделят хабар. На месте Паши или Витька Вадим для пущей надежности разделил бы клад пополам – одну цинку в машину Паши, другую – Витьку. Скажем, кинул бы жребий, кому которую цинку везти. Быть может, и они придумают что-то в этом духе. Как бы там ни было, следует их опередить. План практически готов, осечки быть не должно, ибо там всего два варианта – если не пройдет первый, просто-таки автоматически вступает в действие второй, третьего варианта попросту нет…

И все же он не выдержал, охваченный классической, многажды описанной золотой лихорадкой. Отыскал подходящую тонкую палку, тряпье, прокрался к Пашиному дому. Свет там уже не горел – ну так и есть, завалились спать, набраться сил перед завтрашней дорогой…

Вадим, сидя на корточках и вздрагивая при каждом ночном звуке, старательно напихал тряпок в глушитель грузовика, утрамбовал их там насколько мог качественно. Потом проделал ту же процедуру с выхлопушкой «хонды». Э т о т ответ в случае чего придет Паше с Витьком в голову в самую последнюю очередь, долго будут возиться с чем угодно, кроме глушителя…

Глава шестая

Становится шумно…

Он подхватился ни свет ни заря, сквозь сон услышав какую-то возню. Оказалось, это Иисус проснулся еще раньше и одевался, собираясь проверять верши. Когда за ним захлопнулась дверь, Вадим босиком прошлепал к висевшей у входа фуфайке, торопливо запустил руку в карман, всерьез опасаясь спросонья, что пережил вчера лишь алкогольный сон.

Все оказалось на месте – и золотые кругляшки с последним императором, и соверен, и лысый японец, и прочие загадочные монеты, неисповедимыми дорожками гулявшие по миру, чтобы осесть в купеческой захоронке, которой Калаурову так и не удалось попользоваться. Гайдару, впрочем, тоже – к слову, где это, любопытно, наш Аркадий Петрович организовал себе тот великолепный старинный перстень, о котором столько вспоминали опосля собратья-писатели? С чьего трупа снял?

Он вышел во двор. Погода стояла великолепнейшая – из-за озера вставало солнце, все вокруг было свежим и словно бы новехоньким: небо, близкая тайга, даже прогнавшие невеликий овечий табунок бичи в такое утро выглядели просто-таки картинно.

Вадим прошелся по улице – слава богу, «хонда» и грузовик стояли на прежнем месте, к ним прибавился Васин «уазик», изрядно заляпанный грязью, – в Бужуре, надо полагать, дождит.

– Вадик!

Он обернулся. Оказалось, Томка, зевая и поплотнее запахивая куртку, бредет к магазину, хотя время предельно раннее, и этакий трудовой энтузиазм ей вроде бы не был свойственен.

– Ты куда это в такую рань?

– Похмелиться, – безмятежно сообщила она. – У бабки «какава» вся вышла, а мы с квартирантом вмазали вчера добре…

– С каким еще квартирантом? – без интереса осведомился он для чистого поддержания разговора.