Волчья стая

Причудливые зигзаги выписывает порой мысль… У него ни с того, ни с сего пронеслось в голове: теперь только стала предельно понятна и чем-то близка строчка из «Трех мушкетеров», то место, где лицо миледи исказилось в ожидании выстрела… Или это оно у Атоса исказилось? Черт, какая чепуха в голову лезет…

Ника рывком бросилась вперед, прежде чем он успел отшатнуться. Обхватила его ноги и принялась тыкаться лицом в грязные и мятые брючины. Он инстинктивно дернулся, пытаясь освободиться, и только потом дошло: да она ж целует ему ноги в слепом ужасе! Тычется, как побитая собачонка…

Это и разрядило обстановку. Стоя с наганом в руках, пошатываясь от ее рывков, он все отчетливее понимал, что не сможет нажать на спуск и пустить пулю в это жалкое, едва слышно скулящее создание. Не выйдет, и все тут…

Он поджал ногу, потом другую, выдираясь. Ника висела на ногах, обхватив коленки, скуля и хныкая.

– Хватит! – сказал он злым шепотом. – Не буду…

Она не слушала. Зло сплюнув, Вадим сунул револьвер в карман, не без усилий разомкнул ее руки, размахнулся, отвесил пару оглушительных пощечин, отпихнул в угол. Повторил громче:

– Хватит тебе, не буду…

И направился в дальнюю комнату. Там все осталось по-прежнему – позы лежащих ничуть не изменились. Он нагнулся, попробовал перевернуть Эмиля, крепко взяв за плечо. И отступился, чуя неестественную, м е р т в у ю тяжесть тела. Охваченный приливом ярости, вновь подступил к трупу, уперся ногой в плечо, на сей раз перевалил на спину.

Крови почти что и не было – только два опаленных пятна на грязной рубашке, белой в синюю полосочку, обведенные темной, скорее буроватой, чем красной, каемочкой. Лицо почти спокойное. И э т о – смерть?

Не было смерти. Был хорошо знакомый человек, лежавший в нелепой позе, не дышавший, не шевелившийся. И все. Кукла, пустая оболочка. Вадиму прежде казалось, что убийца непременно должен испытывать некий взрыв эмоций, раздирающую мозги коловерть мыслей, сожалений, страхов. Но, как ни копался в себе, чувствовал лишь облегчение и усталость. Опасаться больше было нечего, проблема решилась. Даже удивительно, до чего спокойно на душе…

Выскочил в комнату, услышав подозрительную возню. Ника, с совершенно белым лицом, возилась у двери, пытаясь повернуть ключ.

– Куда?! – шепотом рявкнул он, отдирая ее слабые пальцы от ручки. – Иди в комнату, я же сказал – живи, стерва…

Взял ее за шиворот, затолкнул в комнату, старательно запер дверь еще на один оборот, спрятал ключи в карман. Подумав, взял содрогавшуюся в спазмах Нику за руку, затолкнул ее в тесный совмещенный туалет, пихнул к унитазу:

– Хочешь, проблюйся…

Прошел к столу, где лежали найденные Эмилем деньги. Долго, сбиваясь, считал бумажки – старого и нового образца, чуть ли не половину составляли тысячные, пятисотки и даже двухсотки с сотками. Шестьдесят девять тысяч двести. По-новому – шестьдесят девять двадцать. Не хватает совсем немного, это уже гораздо проще – когда «немного не хватает», совсем другое дело…

Судя по звукам, Нику все же вытошнило. Не обращая на нее внимания, Вадим принялся по второму кругу обыскивать квартиру, благо мебелишки здесь было мало и с первого взгляда ясно, где нужно искать.

Он нашел две мятых двухсотрублевых бумажки и новенькую рублевую монету. Негусто. Зато в уголке ящика, в серванте, отыскалось обручальное кольцо, мужское, судя по размеру. Уж его-то можно было свободно толкнуть за десятку… Старательно упрятав добычу в карман, пошел посмотреть, как там супруга.

Проблевалась, ухитрившись почти не испачкаться. Вадим поднял ее с пола, привел в комнату, усадил на стул и сунул в вялую руку стакан с портвейном:

– Ну-ка, выпей.

Она послушно осушила, как необходимое лекарство, даже не передернувшись.

– Ну, оклемалась? – безжалостно спросил он.

Ника закивала, глядя на него с прежним страхом.

– Ладно, не скули, – сказал он с великолепным ощущением превосходства. – Он ведь сам собирался меня прикончить… Правда? Вот видишь. Так что драчка была честная. Кому повезло, тому и повезло…

– Откуда у тебя…

– От верблюда, – отмахнулся он. – Слушай внимательно. Когда мы пришли в город, разделились. Пошли искать калым. Договорились встретиться на автовокзале, но он не пришел. Некогда нам было его ждать, сдали в киоск по дешевке наши баксы и поехали в Бужур. Уяснила? Хорошо уяснила, спрашиваю? Ну-ка, повтори!

Она повторила все тусклым, безжизненным голосом, пожала плечами:

– Но мы же еще здесь…

– Все равно, – сказал он твердо. – Утром уйдем. Лучше запоминай все заранее. И смотри у меня в Шантарске… Если подумать, все для тебя обошлось как нельзя лучше, остаешься на прежнем месте в прежнем положении, другой бы тебя пристукнул, не поведя…

Замолчал, инстинктивно пригнувшись. В дверь громко постучали. И еще раз, и еще. Трясущимися пальцами он достал наган и, погасив по дороге свет, на цыпочках подкрался к двери. Стучали уже беспрерывно. Судя по звукам, на площадке топтались как минимум двое.

– Коля! Коль, открывай! Это мы с Борей! Открывай, водяра в гости едет!

Вадим замер. На площадке топтались, как слоны, шумно обмениваясь мнениями:

– Говорю тебе, свет горел!

– Да брось, он уже ужрался, скоко ему надо… Пошли к Лидке! Хоть потрахаемся…

– Н-нет, я с Колей хочу вмазать… Колян, так твою!

Дверь сотрясалась от ударов. Это продолжалось невероятно долго – стук, призывы, маты. В конце концов хлопнула дверь напротив, послышался раздраженный, стервозный, женский голос:

– Ну чего барабаните, алканавты? Не открывает, значит, нету дома никого!

– Да дома он, свет горит…

– Полдвенадцатого ночи, а вы расстучались тут!

– Ты не ори, мы с ним вмазать хотели… Во!

– На улицу иди и вмажь, пьянь нелюдская! Сейчас в тридцать первую к участковому сбегаю!

– Да он сам квасит по причине воскресенья, мы шли, они литру брали…

– Вот и ты иди квась, а не барабань тут! Мне на работу к шести, да тут свой такой же до сих пор где-то шастает… Пошли отсюда, кому говорю! Раз не открывает, нечего и долбиться!

Незваные визитеры лениво отругивались, но довольно скоро отступили под напором разъяренной соседки и потащились вниз, шумно матерясь. Вадим закрыл глаза, прижался затылком к стене и долго стоял так, мокрый от пота. Спрятал наган, вернулся в темную комнату, свет включать не стал. Когда привыкли глаза, рассмотрел, что Ника хнычет, уронив голову на руки.

Взял ее за плечо и как следует встряхнул:

– Хватит ныть! Еще налить?

Она помотала головой. Вадим крепко стиснул ее локоть, подвел к застеленной постели и толкнул туда:

– Ложись и дрыхни. Утром разбужу рано. Нам еще автовокзал искать…

– Ты меня правда не убьешь?

– Сказал же… – досадливо поморщился он. – Вообще-то, руки так и чешутся, честно говоря, да уж ладно, черт с тобой… Только имей в виду: если начнешь в Шантарске распускать язык – уж непременно что-нибудь придумаю. Анзора попрошу, он придумает. – Протянул руку и небрежно похлопал ее по щеке. – Ладно, Вероника, не бери в голову. Все равно, как выражались деды, это был человек не нашего круга, и было от него сплошное беспокойство. А зачем тебе беспокойство, киса моя холеная? Тебе нужны брюлики, бермудские пляжи, горничные, презентации и прочие удовольствия. И любое правдоискательство выглядит смешно, поскольку ничегошеньки не меняет. Это убедительно? А?

Она едва слышно прошептала:

– Убедительно…

– Вот и прекрасно, – сказал он почти весело и почти дружелюбно. – Ложись и спи, завтра будет нелегкий денек.

Сел к столу, налил себе полный стакан, усмехнулся в темноте: за помин души…

И только теперь окончательно поверил, что выиграл смертельный поединок. Даже предстоящая дальняя дорога, окутанная полнейшей неизвестностью, пока что не заботила.

Часть третья

РУССКИЙ КЛОНДАЙК

Глава первая

Странствия продолжаются

Жизнь лишний раз доказала, что незатейливое и прагматичное сибирское бытие конца двадцатого века (и, соответственно, второго тысячелетия) имеет мало общего с готическим романом, равно как и с бессмертным творением Ф. М. Достоевского, теплохода и классика. Вадим, поставив старое, но удобное кресло так, чтобы Ника не смогла шмыгнуть в прихожую, уснул в нем почти сразу же и спал без потрясений в виде кошмаров, не просыпаясь. Должно быть, организм включил какие-то предохранители в виде крепкого и здорового сна. В соседней комнате до самого утра не произошло ничего жуткого – не слышалось тяжелых шаркающих шагов, покойники не появились на пороге, гонимые жаждой расплаты. Они и утром, впрочем, никак не дали о себе знать – иными словами, утопленник не стучался под окном и у ворот.