Страница 25 из 31
Этот новый друг не только был совершеннейшим юнцом – он даже не пытался косить под интеллектуала, как Пол. Джордж Харрисон – так звали друга Пола – был самым настоящим, до мозга костей «тедди-боем». Айвен никак не мог понять, на черта он сдался The Quarrymen.
5
Джордж
Джордж Харрисон – единственный из «Битлз», кто вырос в большой семье, где жизнь текла спокойно и безоблачно. Самый младший из «Битлз», он был и младшим из четырех детей Гарольда и Луизы Харрисон. Родился он 25 февраля 1943 года в доме номер 12 по Арнольд-Гроув, Уэйвертри, Ливерпуль.
Миссис Харрисон – женщина коренастая, веселая, добродушная и общительная. Мистер Харрисон – худощавый, задумчивый, педантичный и осмотрительный. Оставив школу в четырнадцать лет, он устроился на работу в фирму, выпускавшую катки для белья. На ручной тележке развозил эти катки и заволакивал в дома, получая за это семь шиллингов шесть пенсов в неделю.
Он хотел поступить в военно-морской флот, но мать воспротивилась. Его отец погиб при Монсе в Первую мировую, и у матери, считает мистер Харрисон, завелось стойкое предубеждение против любой военной службы. Однако в торговый флот она сына отпустила. С 1926-го по 1936 год он работал стюардом на линии «Уайт стар».
С Луизой, своей будущей женой, он познакомился в 1929 году. «Нет, дайте я расскажу, – говорит Луиза. – Вы в жизни не слыхали ничего смешнее. Как-то вечером мы с подружкой шли по улице, и к нам стали клеиться незнакомые парни. Один говорит: дай адрес, я завтра ухожу в Африку, пришлю тебе оттуда флакон духов. Ладно, думаю, духи мне пригодятся, и тут Гарольд вырывает бумажку с моим адресом и уходит… От первого его письма случился настоящий переполох. На конверте был флаг „Уайт стар“ – я сразу поняла, от кого оно. У нас на кухне как раз сидел глухонемой – зашел попить, мама была ко всем очень добра… В те дни письма были редкостью; по крайней мере, мы еще ни разу писем не получали. Этот глухонемой наклонился и подобрал конверт, хотя читать не умел. Я увидела на конверте надпись: „Мисс Луизе Френч“ – и попыталась забрать у него письмо. Но письмо выхватил кто-то другой. Ко мне оно пришло в последнюю очередь, и все хохотали над поцелуями, которые мне посылал Гарольд. Прежде чем прочесть, пришлось бумагу утюгом проглаживать».
Гарольд и Луиза поженились 20 мая 1930 года. Не в церкви, а в бюро записи актов гражданского состояния на Браунлоу-Хилл. Невеста была католичкой, а жених нет.
Отец Луизы происходил из Ирландии, из Вексфорда, и поначалу писал свою фамилию на ирландский манер с двойным «ф». Ростом он был шесть футов два дюйма, одно время работал швейцаром в «Нью-Брайтон тауэр», а потом стал фонарщиком.
«Когда в Первую мировую его забрали в армию, мать сама стала фонарщицей. Однажды она забралась на фонарный столб, а кто-то случайно унес стремянку. Она повисла на перекладине, в конце концов упала. Мама была тогда беременна, восемь месяцев. Но ребенок родился прелестный. Девять фунтов».
После свадьбы Гарольд и Луиза переехали в дом номер 12 по Арнольд-Гроув в районе Уэйвертри и прожили там восемнадцать лет. Стандартная ленточная двухэтажка, по две комнаты на этаж, стоила десять шиллингов в неделю. Всего в нескольких милях от районов, где тогда жили Джон Леннон и Пол Маккартни.
Гарольд по-прежнему ходил в море, и Луиза устроилась продавщицей в овощную лавку, где проработала почти до рождения первого ребенка, Луизы, в 1931 году. Сын Гарольд родился в 1934-м. А вскоре Гарольд-старший решил оставить торговый флот. Ему до смерти надоели моря, но главное – хотелось почаще видеть детей.
«Я был стюардом первого класса и получал семь фунтов семь шиллингов в месяц. Домой я отсылал двадцать пять шиллингов в неделю. Мне вечно не хватало денег, даже когда нам перепадали „чистокровные“ пассажиры. Я часто работал на круизах – мы так называли людей при деньгах, кто давал большие чаевые. В свободное время я подрабатывал стрижками. Откладывал деньги, чтобы спокойно списаться на берег и искать работу».
«В письмах он рассказывал, как ему тяжело, – вспоминает миссис Харрисон. – Писал, что повесит перед сном штаны на веревку, они еще раскачиваются, а уже пора снова надевать».
Гарольд уволился с флота в 1936 году. Была Депрессия. Пятнадцать месяцев он прожил на пособие. «С двумя детьми я получал двадцать три шиллинга в неделю. Десять отдавал за дом, а ведь еще нужно было покупать уголь и кормить всю семью».
В 1937-м Гарольд устроился кондуктором, а в 1938-м стал водителем автобуса. В 1940 году родился Питер, а в 1943-м – Джордж, четвертый ребенок и третий сын.
«Я в первый день поднялся в спальню посмотреть на малыша, – вспоминает мистер Харрисон, – и не поверил глазам. Он был я в миниатюре. Ну надо же, думаю! До чего же он на меня похож».
«Джордж всегда был очень самостоятельным, – рассказывает миссис Харрисон. – Помощи от других детей не принимал. Мы посылали его к миссис Квёрк в мясную лавку и давали записку, но он ее выбрасывал, едва выходил за порог. Увидев его детское личико над прилавком, миссис Квёрк спрашивала: „Где твоя записка?“ А Джордж отвечал: „Мне она не нужна. Дайте, пожалуйста, три четверти фунта лучшей свиной колбасы“. Ему тогда вряд ли было больше двух с половиной лет. Его все соседи знали».
Отдать Джорджа в начальную школу оказалось непросто. Начался послевоенный демографический взрыв. Все школы были переполнены. «Я попыталась пристроить его в католическую школу, он был крещен католиком. Но там сказали: пусть сидит дома до шести лет – потом, может, мы его возьмем. Джордж был таким смышленым и развитым – ну и я отдала его в обычную государственную начальную школу».
Школа была в Давдейле. Там уже учился Джон Леннон. Но Джон был на два с половиной года и на три класса старше Джорджа. Они не были знакомы. В одном классе с Джоном Ленноном и с Джимми Тарбаком, будущим ливерпульским комиком, учился Питер Харрисон, брат Джорджа.
«В первый день я отвела Джорджа в школу по Пенни-лейн, – вспоминает миссис Харрисон. – Он с самого начала захотел на обед оставаться в школе. Назавтра я сняла с вешалки пальто, а он говорит: „Нет, мама, не надо меня провожать“. Я спросила почему. А он мне: „Не хочу, чтоб ты была как эти любопытные мамаши, которые сплетничают у ворот“. Он всегда был против любопытных мамаш. Ненавидел, когда соседи сплетничали».
Самое первое воспоминание Джорджа – как он с братьями Гарольдом и Питером за шесть пенсов купил цыплят и принес домой. «Мой цыпленок и цыпленок Гарольда подохли, а тот, которого купил Питер, жил на заднем дворе, все рос и рос. Стал огромный и очень злой. Люди боялись заходить к нам через двор и пользовались только парадной дверью. Мы съели его на Рождество. Пришел парень и свернул ему шею. Помню, как тушка висела на веревке».
Когда Джорджу исполнилось шесть, семья переехала из Уэйвертри в муниципальный дом в Спике. «Хороший, современный дом. После типового дома, где мы жили, – просто мечта. Из коридора выходишь в гостиную, оттуда в кухню, затем снова в коридор, а потом назад в гостиную. В первый день я так и бегал кругами».
Новый дом был на Аптон-Грин, номер 25. В очередь на него семья встала восемнадцатью годами раньше, в 1930 году.
«Дом был абсолютно новым, – рассказывает миссис Харрисон, – но я возненавидела его с первой же минуты. Мы пытались разбить садик, но его губили соседские дети. По ночам вырывали все, что мы посадили. Дом строился на месте бывших трущоб, и власти нарочно перемешали благополучные и неблагополучные семьи в надежде, что благополучные зададут тон».
В начальной школе Джордж учился неплохо. «После экзамена, – вспоминает он, – учитель спросил нас, кто считает, что хорошо сдал. Руку поднял только один – жирный коротышка, от которого воняло. Грустная история, вообще-то. Оказалось, он-то и срезался – чуть ли не единственный в классе… Учителя подсаживали тебя к таким вот вонючим детям в наказание. Бедным вонючкам туго приходилось. И все учителя такие. Чем больше у них самих мозги наперекосяк, тем сильнее достается от них детям. Все невежды. Я всегда так считал. Но поскольку они старые и все в морщинах, полагалось верить, что они умные».