Весенние ласточки

Правда, доктор симпатичный человек. Три года назад он среди ночи поехал спасать Жака, когда тот упал с мотоцикла и крестьяне подобрали его на шоссе в бессознательном состоянии. Опасались трещины черепа. Сервэ оказал ему первую помощь, сам отвез его в бержеракскую больницу и не успокоился до тех пор, пока не смог сообщить отцу Жака утешительные сведения о сыне. С того дня он стал близким человеком в доме. Жаку нравилась резкость, с какой этот сельский врач говорил всем правду в лицо. Во время Сопротивления доктор был в макИ; его политические убеждения и личная жизнь давали пищу злым языкам. Жак хорошо относился к Сервэ, но сегодняшнее его посещение было очень некстати.

Жак вскочил в такси, надеясь, что он все же успеет застать Жаклину.

Он очень ждал этой встречи, так как после того вечера, когда он вынужден был пойти к Брисакам, между ним и Жаклиной начались недоразумения. Тогда, конечно, ему удалось освободиться только очень поздно. Заведующий погребом был в ударе и снова вернулся к разговору о гротах в Ляско. Его интересовали не картины — в них он ничего не смыслил, — а выгода предприятия, которое мог бы там открыть молодой и расторопный человек. Лора смотрела на юношу, и ее большие глаза, казалось, молили: не обращайте внимания на то, что говорит отец. А в это время Жаклина ждала его.

Днем она как бы между прочим дала понять Жаку, что сегодня освободится в десять часов… Она вышла немного раньше времени и, не видя Жака, простояла у дверей, пока не показалась ее подруга Сюзанна. Жаклина пригласила ее выпить что-нибудь в ближайшем кафе. Так и не дождавшись Жака, она села в метро и уехала домой.

— Это не очень-то красиво с твоей стороны, — сказала Жаку на следующий день Сюзанна.

— Что?

— Жаклина тебя прождала вчера до половины одиннадцатого.

— Она тебе сказала, что ждала именно меня?

— Нет, но это ясно и так.

Жак почувствовал, как его захлестнуло счастье. Но Жаклина была с ним так холодна, что он растерялся. И спросил Сюзанну:

— Ты не подшутила надо мной?

— Зачем мне это надо? Жаклина моя лучшая подруга.

— А может быть, она ждала другого?

— До чего же ты глуп.

После этого Жак, набравшись храбрости, обратился к Жаклине:

— Не сердись на меня за вчерашнее.

— А за что я должна сердиться?

— Я знаю, что ты меня ждала.

— Я? С чего ты это взял?

— Мне нужно с тобой поговорить, и я собирался прийти, но в последний момент Брисак пригласил меня к себе…

— И ты, конечно, не мог отказаться?

— Трудно было.

— Из-за его дочери, по-видимому? Если она такая же уродка, как он, я тебе желаю счастья.

— Послушай, Жаклина…

Но Жаклина не стала слушать. Она ушла, не обернувшись, и всю неделю была с Жаком подчеркнуто холодна. Она реже заходила в кондитерский цех, не задерживалась ни на секунду и обращалась к Жаку только по делу. Зато с официантами шутила и смеялась. Жак был уязвлен. Вечерами она выходила в разное время и делала вид, что куда-то торопится. Два-три раза он ее прождал напрасно…

— Когда же вы перестанете дуться друг на друга? — сказала однажды Сюзанна Жаку и Жаклине, когда те, встретившись в коридоре, молча разошлись в разные стороны.

Жаклина сделала вид, будто не слышит подругу, а Жак нагнал Сюзанну и спросил:

— Ты думаешь, она рассердилась?

Сюзанна расхохоталась.

— До чего же вы оба все раздуваете! И еще из-за таких пустяков!

— Передай ей, что я буду ждать сегодня на мосту Ар. Только не забудь.

Он назвал первое попавшееся место.

Через некоторое время Жаклина спустилась в кондитерский цех за заказом. Она облокотилась на раздаточный стол и ждала, пока Жак не спеша отсчитывал ей пирожные.

— Сюзанна тебе передала?

— Да.

— Ну?

Она не ответила ни «да», ни «нет», но по ее глазам Жак понял, что она придет.

К несчастью, Сервэ своим приходом нарушил все планы. Жак расплатился за такси и с бьющимся сердцем бросился к мосту… Ему пришло в голову, что Жаклина могла задержаться на противоположной стороне набережной, разглядывая книги у букинистов… Не обнаружив ее, он пересек двор Лувра и прошел в Тюильрийский сад… Как-то Жак сказал ей, что ему нравится этот сад, потому что сюда служащие «Лютеции» заходят реже, чем в Люксембургский. Может быть, она об этом вспомнила? Но, как и следовало ожидать, ее там не оказалось. Еще бы, он опоздал на целый час! Что она может подумать? Оставался один выход — во что бы то ни стало дождаться ее вечером и все объяснить… Но это ему не удалось, так как она вышла в сопровождении двух подруг. Они с веселым смехом направились к стоянке такси.

— Жако, пошли с нами! — крикнула ему одна из девушек.

— Куда?

— На танцы, — сказала Сюзанна.

Но Жак танцевал очень плохо. Он вернулся домой, бросился, не раздеваясь, на кровать и предался мрачным размышлениям.

«А ведь все могло повернуться иначе, не свяжись я с этим комитетом мира», — думал Жак. Накануне его снова пригласили, но он не захотел пойти. Дело в том, что оба листа с воззванием, которые он взял, были почти чистыми… После отказа Брисака он уже не так смело предлагал их на подпись даже своим товарищам, хотя мойщики подписали все, без всяких разговоров, а их начальник похвалил Жака:

— Молодец, очень хорошо. Я и не знал, что ты наш. Ты член профсоюза?

— Нет, а разве нужно быть в профсоюзе для этого?

— Не обязательно, но это было бы лучше. Мы еще поговорим.

Товарищ Жака, МейерА, подписывая, сказал:

— Ради твоего удовольствия, пожалуйста.

— Ты не знаешь, кто бы еще согласился дать свою подпись?

— Имей в виду, что из-за этого могут быть неприятности.

Старик Жюль взял воззвание и попросил дать ему подумать.

Забавный старик. Ворчун, каких мало, но сделай ему замечание «шишка», он от страха забился бы в мышиную нору. Он был баснословно пунктуален, всегда приходил на работу за десять минут до начала, но зато вечером ничто не могло его заставить задержаться хотя бы на пять минут. Он был самым старым служащим в ресторане, проработал здесь тридцать три года и, несмотря на это, не умел прилично украсить сладкое блюдо. Он занимался только тестом и в этой области не терпел никаких указаний. Никто не мог похвастаться, что знает его политические убеждения, он гордился своим званием гражданина и по любому поводу, словно удостоверение личности, показывал свою карточку избирателя. Во время первой мировой войны — ему было тогда двадцать лет — его ранило в ключицу. Он никогда не говорил о войне, вернее, как сам объяснял, не желал о ней говорить. Но ежегодно 11 ноября[2] ровно в одиннадцать часов Жюль бросал работу, даже если она была спешной и неотложной, снимал свой белый колпак и, застыв на месте с очень серьезным видом, не обращая внимания на шум и насмешки, минуту хранил молчание. Над подобными чудачествами старика любили поиздеваться ученики…

И вот, несмотря на все, Жюль вернул Жаку воззвание и многозначительно сказал:

— Я подпишу последним, когда весь лист будет заполнен.

Жак предложил подписать воззвание еще двум товарищам по работе. Те в нерешительности спросили:

— Откуда эта штуковина? Ты показывал ее начальнику?

— Клюзо?

— Упаси боже! Нашему Веберу, шеф-кондитеру. Он эльзасец и однажды чуть не убил шеф-соусника, когда тот обозвал его «фрицем».

Жак не знал, как ему быть. В это время произошли все недоразумения с Жаклиной: он положил свои листы с воззванием в ящик и забыл о них.

Одна только Томасен напоминала ему о взятых обязательствах. Встречая его, она несколько раз возвращалась к этому вопросу.

— Ну как, мсье Жак, в ресторане подписывают? У меня уже четвертый лист…

До чего же она болтлива! Жак предпочел бы поговорить с кем-нибудь, кто смог бы ответить на его вопросы… Может быть, ему обратиться к этой симпатичной даме, секретарю комитета? Но для того, чтобы с нею встретиться, нужно пойти в комитет, а комитет, надо признаться, занимал его сейчас гораздо меньше, чем мысли о Жаклине…