Страница 159 из 168
"К кому я обращаюсь, к главнокомандующему или к моему старому другу?" спросил я. Он поглядел на меня внимательно, без улыбки.
"Ну... и к тому и к другому, сэр, - сказал он. - Садитесь, Гарри, прошу вас".
"Если я говорю с генералом Вашингтоном, то позволю себе заметить его превосходительству, что и мне, и многим другим офицерам нашей армии не очень-то по душе, что двадцатилетнего мальчишку, только потому, что он маркиз и не умеет говорить по-английски, произвели в генерал-майоры, обойдя всех нас. Если же я говорю с моим старым другом, то должен прямо сказать, что последнее время он оказывает мне очень мало доверия и дружбы, и у меня нет ни малейшего желания сидеть за его столом и выслушивать дерзкие слова его приближенных о том, что его превосходительство перестал меня жаловать".
"На какое из этих двух обвинений я должен ответить раньше, Гарри? спросил он, слегка отодвинувшись в кресле от стола, и заложил ногу за ногу, словно бы приготовившись к беседе. - Вы, как мне кажется, позавидовали этому маркизу?"
"Позавидовал, сэр? - вскричал я. - Адъютант мистера Вулфа не может завидовать какому-то пустоголовому франту, которого всего пять лет назад еще секли розгами в школе!"
"Вы же сами отказались принять более высокий чин, когда он был вам предложен", - уже разгорячась, сказал главнокомандующий, и щеки его слегка порозовели.
"Но я при этом не допускал возможности, что какой-то французик-маркиз будет мной командовать! - вскричал я. - Прежде всего я не намерен выполнять приказания этого молодого человека, и поскольку Конгрессу и вам, ваше превосходительство, угодно производить в генералы младенцев, я буду нижайше просить принять мою отставку и позволить мне возвратиться на мою плантацию".
"Воля ваша, Гарри. Вот уж, поистине, проявление бескорыстной дружбы! сказал главнокомандующий с изумившей меня мягкостью. - Когда ваш старый друг попал в беду, это, не правда ли, самое подходящее время, чтобы его покинуть".
"Сэр!" - вскричал я.
"Что ж, многие так поступают, идите и вы по их стопам, мистер Уорингтон. И ты, Брут, как сказано в одной пьесе. Так, так, Гарри, я был иного мнения о вас, но вы, оказывается, не отстаете от моды".
"Вы спросили меня, на какое из обвинений я бы прежде хотел получить ответ", - сказал я.
"О, насчет присвоения маркизу генеральского чина? Да, разумеется, я ходатайствовал об этом перед Конгрессом, хотя вы и другие господа не одобряете этого".
"Я говорил, - только от своего лица, сэр", - заметил я.
"Если вы намерены разговаривать со мной в таком тоне, полковник Уорингтон, я не стану вам отвечать! - сказал главнокомандующий, резко поднимаясь со стула. - Полагаю, что я еще полномочен представлять господ офицеров к повышению в чине, не испрашивая на то вашего дозволения".
"Поскольку я уже избрал этот тон, сэр, - сказал я, - то да будет мне позволено почтительнейше просить ваше превосходительство принять мою отставку, поводом для которой послужил тот факт, что Конгресс по представлению вашего превосходительства назначает на самые высокие командные должности двадцатилетних юнцов, не умеющих двух слов связать на нашем языке". И с этими словами я поднялся и отвесил генералу поклон.
"Милосердный боже, Гарри! - вскричал он (в вопросе о маркизе я, ясное дело, положил его на обе лопатки, и ему нечем было мне ответить), - неужели вы не понимаете, что в такое трудное время, как сейчас, могут существовать особые причины, в силу которых любому французу высокого происхождения, оказавшемуся в наших рядах, следует оказывать предпочтение?"
"Бесспорно, сэр. Если, вы, ваше превосходительство, сами признаете, что отнюдь не личные заслуги маркиза де Лафайета послужили причиной повышения его в чине".
"Я не намерен ничего признавать или отрицать, сэр! - воскликнул генерал, топнув ногой, и видно было, что он ужасно разгневан, но сдерживает себя. - Да вы, никак, явились сюда, чтобы допрашивать меня и поучать? Стойте! Послушайте, Гарри, я сейчас разговариваю с вами как человек, умудренный жизнью... более того, как ваш старый друг. Вы говорите, что это назначение ставит в унизительное положение вас и других офицеров? Пусть так! Но не должны ли мы во имя нашей родины сносить даже унижения наряду с другими тяготами войны? То, что этот маркиз поставлен над вами, господа офицеры, так же, вероятно, несправедливо, как то, что крон-принц Фердинанд или ваш принц Уэльский в Англии командует старыми заслуженными ветеранами. Но если назначением этого молодого аристократа мы можем ублажить целую нацию и привлечь на нашу сторону двадцать миллионов союзников, правильно ли это, что вы и другие господа офицеры вламываетесь в амбицию из-за того, что мы оказали ему эту честь? Ничего нет проще, как насмехаться над ним (хотя, поверьте мне, у маркиза есть немало достоинств, вами не замеченных), но, на мой взгляд, Гарри Уорингтон проявил бы куда больше великодушия, не говоря уже о вежливости, если бы оказал этому чужеземцу радушный прием, хотя бы ради той неисчислимой пользы, какую наша страна может извлечь из его пребывания здесь... Нет, не смеяться над его промахами, а помочь ему, передать этому новичку весь опыт старого боевого солдата - вот что сделал бы я на вашем месте... Вот чего я ждал от тебя, ибо это был бы благородный поступок, достойный настоящего мужчины, Гарри. Однако вы предпочли стать на сторону моих врагов и в трудный для меня час заявили, что намерены меня покинуть. Теперь вы знаете, чем я был уязвлен и чем объясняется моя холодность. Я думал, что могу рассчитывать на вашу дружбу... Ну вот... Вы сами можете сказать теперь, был ли я прав или ошибался. Я надеялся на вас, как на брата, а вы явились сюда и выразили намерение выйти в отставку. Будь по-вашему! Богу было угодно сделать меня военачальником в этом неравном поединке, и я доведу его до конца. А вы не первый, мистер Уорингтон, кто покидает меня на полпути".
Он говорил очень мягко, и лицо его выражало такую печаль, что меня охватило глубочайшее сострадание к нему, и я горько раскаялся в своих словах. Я залепетал что-то бессвязное о нашей былой дружбе и призывал небо в свидетели, что скажи он хоть слово, я никогда, ни при каких обстоятельствах не покинул бы его.