Страница 148 из 168
Что же касается командира Вестморлендских Защитников, то, хотя отряд этот после позорного бегства губернатора полностью распался, однако мистеру Уорингтону и его семье удалось избежать большой опасности, возникшей в результате некой стычки между ним и лордом Дэнмором. После того как его превосходительство сжег склады в Хемптоне и разбросал прокламации, призывавшие негров встать под его знамена, я, поднявшись на борт корабля, позволил себе без стеснения выразить милорду свое возмущение подобными его действиями; я заклинал губернатора возвратиться в Уильямсберг, где сотни, а можно надеяться, и тысячи приверженцев короля готовы будут защищать его до последней капли крови, и в этих своих призывах так мало стеснялся в выражениях и, должно быть, так ясно дал понять, сколь презренным кажется мне поведение его превосходительства, что милорд пришел в страшную ярость, обозвал меня чертовым бунтовщиком под стать всем прочим и приказал подвергнуть меня аресту на борту корабля. Однако, будучи офицером милиции (ибо, как только у нас возникли беспорядки, я тут же облачился в красный мундир в знак своей принадлежности к королевской армии), я потребовал немедленного предания меня военно-полевому суду и, обратившись к двум офицерам, присутствовавшим при этой перепалке, просил их запомнить, что именно между нами произошло. Джентльмены эти, по-видимому, полностью разделяли мои взгляды на поведение своего начальника, и мой визит на корабль закончился тем, что я сошел с него без конвоя. Рассказ об этом происшествии, приукрашенный кое-какими подробностями, быстро распространился среди дворян-вигов. Говорили, что я мужественно выложил губернатору все напрямик ни один виг не мог бы высказаться в более либеральном духе. И когда в Ричмонде вспыхнули мятежи и многие из остававшихся там роялистов вынуждены были, спасая свою жизнь, искать прибежища на борту кораблей, дом моей матушки ни разу не подвергся нападению и никого из членов ее семьи и пальцем не тронули. В те дни разлад еще не достиг апогея, еще можно было надеяться на примирение.
- Эх, если бы все тори были похожи на вас! - сказал мне один весьма достойный виг. - Мы тогда легко нашли бы общий язык.
Но все это, разумеется, говорилось до знаменитого 4 июля и Декларации, которая сделала всякое примирение невозможным. Впоследствии, когда вражда между партиями обострилась, моему поведению приписывались уже куда менее благородные мотивы: меня называли хитрой лисой и говорили, что я избрал позицию либерального тори с единственной целью - сохранить мое поместье, как бы ни обернулось дело. Должен признаться, что подобное мнение о моей скромной особе укрепилось и в весьма высоких сферах в Англии, и нередко те или иные мои действия во время этих злосчастных событий старались объяснить чрезмерной моей заботой о собственном благе.
Только два-три человека на всей земле (ибо я не открыл даже нашей матушке, что решил уступить брату все права на американское наследство) знают, как мало руководствовался я в своих действиях своекорыстными соображениями. Но разубеждать кого бы то ни было на этот счет я не видел нужды. Чего стоит наша жизнь, если мы должны идти, так сказать, a la piste {По следу (франц.).} каждой возводимой на нас клеветы и стараться ее опровергнуть? К тому же я и по сей день не знаю, чем, в сущности, объяснить то, что нашу матушку, самую отъявленную роялистку, ни разу за все годы не потревожили в ее каслвудском поместье, если не считать того, что к ней иногда ставили на постой отряд или роту континентальных войск? Повторяю, я не могу ничего сказать с уверенностью, хотя кое-какие предположения, и довольно, мне кажется, близкие к истине, у меня на этот счет есть. После военных действий под Бостоном Фанни, оставив своего полковника, возвратилась в Фаннистаун. Мой скромный Хел не пожелал до окончания войны принять более высокий чин, считая, что принесет больше пользы, если будет командовать полком, а не дивизией. Миссис Фанни, как я уже сказал, возвратилась домой, и можно было только удивляться тому, как бесследно испарилась вся ее враждебность к госпоже Эсмонд и какую заботу стала она проявлять и к хозяйке, и к имению. Жена Хела состояла в большой дружбе с губернатором и с некоторыми весьма влиятельными членами нового Собрания, а госпожа Эсмонд была безвредна, и во имя заслуг сына, доблестно сражавшегося за родину, можно было взглянуть сквозь пальцы на ее заблуждения... Не знаю в точности, как все это происходило, но только на протяжении нескольких лет наша матушка жила в полной безопасности, не испытывая никаких неудобств, если не считать крупных правительственных поставок, от которых, разумеется, невозможно было уклониться, и лишь с появлением у нас в усадьбе красных мундиров постучалась в ее ворота беда.
Глава ХС,
о которой мы и сражаемся, ... и спасаемся бегством
Какой прок от полковника без полка? Губернатор и военный совет, еще недавно рассыпавшиеся в благодарностях, возлагая на меня командование, были теперь далеко, отсиживались на кораблях, время от времени совершая грабежи и поджоги в прибрежных селениях. Чернокожие союзники лорда Дэнмора отпугнули от него его белых соплеменников, однако, как нам стало известно, милорд не довольствовался тем, что призвал под ружье негров, но отрядил еще посланца к индейцам Юга, кои должны были явиться к нам в несметном количестве и томагавками научить нас послушанию. "И это наши союзники!" - заметил я матушке, обмениваясь с ней мрачными взглядами и с устрашающей отчетливостью вспоминая того дикаря, чье лицо склонялось надо мной и чей нож уже был занесен над моим горлом, когда Флорак уложил его на поле, где погиб Брэддок. Мы, насколько это было в наших возможностях, подготовили Каслвуд к обороне; по правде сказать, мы опасались не столько мятежников, сколько краснокожих и черных. Мне лишь однажды довелось стать свидетелем того, как матушке изменило мужество, - это произошло, когда она рассказывала нам подробности гибели отца, павшего в схватке с индейцами сорок с лишним лет тому назад. И теперь, когда ей почудились за окном какие-то тени, она рухнула на колени с криком: "Господи, пощади! Индейцы! Индейцы!" - и мы долго не могли ее успокоить.