Страница 142 из 168
Я уже упоминал о некоторой двойственности моего положения и в какой-то мере, пожалуй, и моего брата, которая поставила нас с ним по разные стороны барьера во время этого поединка, длившегося пять лет и закончившегося тем, что метрополия вынуждена была признать себя побежденной. Гарри следовало бы быть тори, а мне - вигом. В теории я всегда исповедовал более либеральные взгляды, нежели мой брат, который, особенно после своей женитьбы, сделался, по выражению наших индейских набобов, настоящим "раджой", то есть персоной величественной, чопорной и взыскующей почестей. Когда, к примеру, губернатор Дэнмор предложил освободить негров, дабы привлечь их под знамена его величества короля, Хел заявил, что губернатора следует повесить вместе с его (так он выразился) "черной гвардией", завербованной им обманным путем.
- Ежели вы, джентльмены, сражаетесь за свободу, то уж негры и подавно могут за нее сражаться, - сказал я, в ответ на что Генри закричал, потрясая кулаком:
- Чертовы мерзавцы, попадись мне хоть один, уложу на месте вот этой рукой!
И наша матушка поддержала его, заявив, что эти разговоры насчет негритянского мятежа - самые чудовищные и отцеубийственные слова, какие когда-либо слышала наша несчастная родина. Она, по крайности, была более последовательна, чем брат Хел. Она требовала одинакового повиновения властям как от черных, так и от белых, в то время как Хел признавал право на свободу только для людей с белой кожей.
Оба они, и госпожа Эсмонд и Гарри, в подтверждение своих слов опирались на пример мистера Гамбо. Получив от меня вольную в награду за его удивительную преданность и привязанность ко мне в трудные времена, Гамбо по возвращении в Виргинию не стал желанным гостем на своем старом месте, в людской моей матушки. Он был теперь свободный гражданин, в то время как другие негры оставались рабами, и это сделало его как бы средоточием всех мятежных настроений. Он напускал на себя важность и принимал покровительственный вид, хвастался своими друзьями, оставшимися в Европе ("дома", как он это называл), и своими подвигами там и первое время, подобно мартышке, повидавшей свет, собирал вокруг себя толпу восхищенных слушателей. Слуга же Хела Сейди, по собственному желанию возвратившийся в Америку, оставался рабом. Это породило зависть и неприязнь, а затем и баталии, в коих оба показывали благородное искусство кулачного боя и бодания, освоенное ими в Мэрибон-Гарденс и в Хокли-ин-де-холл. И не один только Сейди завидовал Гамбо: почти все наши слуги возненавидели синьора Гамбо за его зазнайство, и с грустью должен признаться, что даже наша верная Молли, его жена, стала проявлять недовольство и ревность. Негры не могли простить ей, что она позволила себе так унизиться, что вышла замуж за одного из их среды. Потеряв всякое к ней уважение, они перестали ее слушаться, и она начала то и дело прибегать к хозяйке с бесконечными жалобами на черных слуг, что они-де ленивы, лживы и не чисты на руку, а в конечном счете воспылала ревностью к некой Дине, или Диане, которая, от души надеюсь, была так же непорочна и чиста, как ее тезка, посещавшая в лунную ночь Эндимиона. Ну, а в вопросах нравственности госпожа Эсмонд была сущий дракон в юбке. Обвиненный был в ее глазах уже виновен. И она обрушилась на мистера Гамбо с упреками, на что он отвечал с большой запальчивостью. Забыв, что она имеет дело со свободным джентльменом, матушка приказала выпороть Гамбо, и тут на ее милость накинулась Молли, - вся ее ярость, вызванная неверностью мужа, мгновенно испарилась при мысли об унижении, которому его грозят подвергнуть, и в нашем каслвудском доме начался форменный бунт. Я тоже заступился за моего слугу, и между мной и матушкой вспыхнула ссора. Хел и Фанни, наоборот, стали на ее сторону, и в этом отношении наша размолвка принесла даже кое-какую пользу, так как привела к некоторому сближению между матушкой и ее младшими детьми. Это недоразумение довольно быстро уладилось, но одновременно стало ясно, что знамя мятежа должно быть удалено из нашего дома, и было решено, что мистер Гамбо с супругой возвратятся в Европу.
Мы с Тео, видит бог, были бы рады отправиться вместе с ними, ибо наш мальчик хворал и чах, схватив лихорадку в этой болотистой стране, но Тео в это время уже снова ждала ребенка (нашего сына Генри), и, кроме того, она знала, что я обещал остаться в Виргинии. В конце концов мы сошлись на том, что надо отправить в Англию обоих наших детей, но когда я предложил Тео поехать вместе с ними, она заявила, что место жены - возле ее мужа, а о детях сумеют позаботиться ее отец и Этти, и ни единой слезинки не скатилось в моем присутствии из ее глаз, пока она готовила наших малюток в дорогу. Помнишь ли ты эти дни, о моя дорогая, и ту тягостную тишину, что царила за рабочим столом, на котором были навалены груды распашонок, приготовленных для путешествия? И как мы заглядывали украдкой в детскую, где спали дети, еще не разлученные с нами? И страшные часы расставания, когда лодка с нашими детьми и слугами направлялась к стоявшему на рейде кораблю, а ты глядела с берега ей вслед? Сам принц Уэльский, отправляясь в путешествие, едва ли мог быть лучше экипирован, нежели наши крошки. И где же, позвольте вас спросить, сэр, те томпьеновские часы, которые подарила вам бабушка? И как удалось вам остаться в живых, вопреки необъятному количеству коробок с пирожным, которыми она загрузила вашу каюту?
Корабль увез от нас наших детишек, а из Англии доставил к нам его преподобие мистера Хэгана и леди Марию. Эта дама почла за лучшее смиренно позабыть о своем звании и в колонии нашей (которой уже недолго суждено было оставаться колонией) стала зваться просто миссис Хэган. В Вестморлендском округе освободился приход, и милорд Дэнмор, весьма в то время ко мне благоволивший, отдал этот приход нашему родственнику, вовремя прибывшему в Виргинию, чтобы окрестить нашего новорожденного и прочесть несколько проповедей на тему о грозящих нам бедствиях. Госпожа Эсмонд нашла, что проповеди были превосходны, а леди Мария завоевала, как мне кажется, сердце нашей матушки тем, что решительно отказывалась проходить в дверь первой и всегда пропускала госпожу Эсмонд вперед.