Страница 10 из 26
Да только мало кто покупал. Огурцов на базаре и без того хоть пруд пруди.
На четвертый день с самого утра Савва опять стоял около своих кадок – продавал огурцы. А рядом с бочками лежала большая краюха хлеба. Савва по куску от нее отламывал и ел. Вдруг видит: чья-то рука тянется к краюхе хлеба. Схватил он руку. Обернулся – мальчишка. Посмотрел – Митька.
Признал и Митька Кривого Савву – растерялся.
– Жив! Ить те жив! – вскричал Савва. – Ух, радость-то какая! А мы тебя похоронили. Еще в тот год узнали, что ты от господ убег. А потом сказывали: уже по весне нашли в лесу замерзшего мальчишку. Так мы думали… ан нет, жив-таки!
И рассказал Савва Митьке и про отца, и про мать, и про всю Закопанку.
– Жизнь-то в Закопанке совсем расстроилась, – говорил Савва. – Распродали господа мужиков. Старосту Степана Грыжу – так и того продали. А родителев твоих, – говорил Савва, – сосед, князь и генерал Юсуповский, купили. Помещик-то у них добрый. А наши-то господа совсем разорились. Лесок, что по ту сторону речки, продали. Землицу, что от старой баньки шла, тоже продали. И из дворовых всего два человека осталось – девка Маланья да я. Кривой – никто не берет. Эхма, было времечко! – закончил свой рассказ Савва. – Другие нонче пошли времена.
– А вы тут чего, дядя Савва? – спросил Митька.
– Как – чего? Я теперь на месяц кажин раз в Питер езжу. Барыня посылают. Пшено вожу, редьку, огурцы. Оно дороже выходит… Да ты о себе расскажи, о себе.
Митька рассказал.
– Ить дела! – проговорил Савва. Потом подумал, сказал: – Митька, завезу-ка я тебя до родителев. Вот уж радость будет! А там, глядишь, князек ваш тебя и выкупит. Вот и заживете все вместе!
Всю дорогу Митька только и думал, что об отце и матери.
Ехали по талому снегу. Бурлили ручьи. Светило солнце.
И Митьке было легко и радостно.
– Дядя Савва, – спрашивал Митька, – а кот Васька жив?
– Жив, жив, – отвечал Савва. – Чего ему не жить!
– Дядя Савва, а барин – он добрый? Выкупит?
– Выкупит, – отвечал Савва. – Вот крест – выкупит!
Как и обещал, привез Савва Митьку домой.
– Аксинья! – позвал. – Аксинья! Принимай гостя.
Выбежала Аксинья, увидела Митьку, онемела от счастья. А потом как заголосит, как заплачет! Схватила Митьку, целует…
– Ох ты, мой родненький! – причитает. – Похудал… Ох ты, мой ненаглядный!
Вышел Кузьма, посмотрел на сына, признал не сразу…
– Что стоишь? – крикнула Аксинья. – Чай, сын прибыл… Митя, Митенька! – и снова заголосила.
На шум выбежал кот Васька. Посмотрел на Митьку, мяукнул; подошел, выгнул спину, задрал хвост и стал тереться о Митькины ноги.
– Признал, признал! – воскликнул Савва. – Ить ты, паршивец, признал!
А Митька стоял вытирая рукавом намокшие глаза. И не знал, плакать или смеяться.
Митька был счастлив.
Блаженный
Князь Гаврила Захарьевич Юсуповский был генералом русской армии. Под Фокшанами генерал получил тяжелое ранение в голову, вышел в отставку и поселился в своем новгородском имении. Занялся генерал хозяйством. Усадьбу привел в порядок, дом перестроил. Накупил дворовых, тягловых мужиков прикупил. Выписал садовника из Петербурга и повара. И пошло генеральское хозяйство в гору. Барин был добр. Мужиков не обижал, на Пасху и Рождество гостинцами баб одаривал, а в день святого Гаврилы раздавал всем по пять копеек медью и бочку браги выкатывал.
Только стали мужики вскоре замечать за барином какие-то странности. Забываться стал временами, на себя всякое наговаривал. То зажмет зубами кинжал, бегает по двору и кричит: «Турок я! Турок!» То положит на порог голову и заплачет: «Пугачев я, Емелька, рубите мне, вору и разбойнику, буйную голову!» А еще, когда грянет, бывало, гром, бледнел барин и начинал шептать: «Война, война, снова турка в поход идет!»
В день приезда Митьки побежал Кузьма к князю, бросился в ноги.
– Не откажи, барин! – просит. – Уж пожалей, откупи сынка у графа Гущина!
Рассказал Кузьма генералу про Митьку, стоит на коленях, просит.
– Вот оно как! – удивился генерал. – На войне, говоришь, был?
– Был, был! – зачастил Кузьма. – Медаль с той войны привез.
– Меда-аль? – протянул генерал.
Приказал князь привести к нему Митьку.
– Падай, падай барину в ножки! – подталкивает Кузьма Митьку.
А Митька по-солдатски отбил шаг, подошел к генералу и докладывает:
– Солдат гренадерского Фанагорийского полка Дмитрий Мышкин прибыл!
У Кузьмы от удивления рот раскрылся. «Ну, всё испортил», – решил.
Оказывается, нет. Взглянул генерал на Митьку, сказал: «Вольно». Потом обошел вокруг Митьки, осмотрел со всех сторон, медаль пощупал и ответил: «Ладно. Откуплю».
Кузьма бросился целовать барскую руку. А генерал вдруг как закричит: «Не трожь, не трожь, сейчас взорвется!» Отскочил Кузьма, стал неловко кланяться и пятиться к выходу.
– Что с ним, тять? – спросил потом Митька.
– Блаженный, – ответил Кузьма.
И вот снова живет Митька в родительском доме. И снова помогает отцу и матери.
А вечером все соберутся в светелке. Отец что-то стругает, мать веретено крутит. А на печи сидит кот Васька и, как прежде, смотрит на Митьку хитрым взглядом. И всем хорошо. И мирно трещит лучина, и от каждого вздоха, словно живое, колышется яркое пламя.
Карты
Неделю Митька прожил спокойно, а потом вызвал его к себе барин.
– Давай, – говорит, – играть в карты. Я тебя этому искусству враз обучу.
Вначале стал генерал Митьке карты показывать.
– Это, – говорит, – двойка, это тройка, это семерка. Так что старше, – спрашивает, – двойка или семерка?
– Семерка, – отвечает Митька.
– Правильно, – говорит генерал. – Молодец!
Потом стал объяснять картинки.
– Это, – говорит, – валет, это дама, это король. Кто старше?
– Король, – отвечает Митька.
– Правильно, – говорит генерал. – Ну, дело у тебя пойдет.
Потом объяснил генерал про масть. Треф и пика – черные, бубен и червь – красные.
– Треф и пика – черные, – повторяет Митька, – бубен и червь – красные.
И стал генерал учить Митьку играть в «подкидного дурака». А чтобы было интереснее, договорились бить проигравшему по носу тремя картами.
Вначале Митька только проигрывал. Набил ему за эти дни барин нос так, что нос стал у Митьки вроде красной свеклы. И так пристрастился генерал бить картами, что игре еще и конец не пришел, а он уже приготовится и приговаривает:
– Вот я тебя сейчас! Будешь знать, шельмец, как со мной в карты играть!
А когда лупил, тоже приговаривал:
– Так тебе и надо, так тебе и надо! Не берись играть, коль не умеешь.
Но вот наступил день, когда Митька выиграл.
– Как это так? – проговорил генерал. – Ты, шельмец, небось карты подмешал?
А Митька ничего и не подмешивал. Так оно само вышло. Ну и пришлось генералу подставлять свой нос.
Митька бил осторожно.
Опять сыграли. Барин проиграл снова. И снова Митька бьет по генеральскому носу. Только теперь Митька осмелел и бьет посильнее. И третью партию проиграл барин. На этот раз Митька ударил во всю силу.
Начал барин кипятиться. А чем больше он кипятится, тем и играет невнимательнее. И стал у генерала нос краснеть. Видит барин – дела плохи. И как Митька выиграл снова, схватил палку и Митьку по мягкому месту – раз, два! «Ты, – говорит, – шельмец, плутуешь».
И только Митька выиграет, барин за палку и бьет.
Вернулся Митька домой – весь зад в синяках. Лег спать, думает: «Проиграл – плохо, выиграл – плохо! Пойми ты ее, барскую душу!»
Решил Митька на следующий день больше у барина не выигрывать, поддаваться. Все же по носу, решил, не так больно.
А генералу, видать, понравилось бить Митьку палкой. Решил он тоже поддаваться и за каждый выигрыш его драть. Блаженный был генерал.
Вот сели они играть на следующий день. Митька поддается, и генерал поддается. Так они и играют в «дурака» на проигрыш. И все Митька проигрывает. Хотел барин Митьку палкой бить, а теперь, выходит, нельзя: нужно картами по носу. А это генералу уже наскучило.