Страница 79 из 89
Вначале он рассматривал танцующих. Коллеги его не растерялись, разобрали лучших. Потом скользнул взглядом по группке девиц, выстроившихся вдоль стены. Нет, там тоже такие — глаз не отвести. Особенно златокудрая, в кружевном декольте с блестками, с изумрудным медальоном на длинной шее и такими же изумрудными серьгами в ушах, стройная и грациозная, как сама богиня. Она стояла одна и тоже смотрела на танцующих как-то вызывающе, с превосходством. К такой и подступиться было боязно. Но когда она взглянула на Лесничука и он понял, что выдал свое любопытство, отступать было равносильно трусости и он шагнул к ней:
— Разрешите?
Она чуть заметным кивком, с достоинством поблагодарила его и положила на плечо руку.
Танцевала она, как пушинка, и в глазах ее, показавшихся ему тоже изумрудными — столько в них было блеска, — озорных и задорных, он без труда прочитал, что произвел на нее хорошее впечатление.
Она первая завела разговор, смело, непринужденно, как со старым знакомым:
— Разрешите поздравить вас с успешным окончанием. Представляю, как надоели вам аудитории, лекции, семинары.
— По себе судите? — посочувствовал и он ей, гадая, в каком же вузе учится она. Кто-то из офицеров говорил, что на выпускной вечер пригласили девушек из медицинского института. Похоже, она медичка: руки белые, ухоженные, без маникюра, на безымянном пальце перстень с изумрудом…
— Что вы! — развенчала она его догадку. — Я уже забыла, когда отвечала последний раз преподавателям.
Он внимательнее посмотрел на нее. Лицо без единой морщинки, у носа, под глазами по нескольку едва приметных веснушчатых крапинок. Если бы не уверенная манера держаться, непринужденность да вот эти изумруды, дорогое платье и Золушкины туфельки на золотом каблучке, она, наверное, выглядела бы девчушкой лет восемнадцати, а так ей можно было дать двадцать два, не более. Он решил уточнить:
— Вы хотите сказать, что давно стали самостоятельным человеком?
— Вот именно. Пятый год тружусь.
— Серьезно? — не поверил он. — Наверное, не очень-то охотно идут к вам пациенты.
— Интересно, — насмешливо протянула она, — это по каким же признакам вы определили, что я врач?
— А у вас на лице написано, на руках.
— Ах вон оно что! — Она посмотрела на кончики своих пальцев. — Разрешите в таком случае огорчить вас — вы ошиблись. Я не врач, а почти ваш коллега — авиационный инженер. Окончила МАИ. Работаю в одном очень интересном НИИ. Так что мы, возможно, еще не раз с вами встретимся.
— Буду очень рад. Только туда, куда я еду служить, вряд ли вы согласитесь отважиться в командировку.
Он ожидал, что она спросит, куда именно, но она пожала плечиком:
— В таком случае вы к нам пожалуете.
— Это может быть. И я обязательно вас разыщу.
Она рассмеялась искренне, заразительно.
— Не правда ли, смешно: еще не познакомились, а уже договариваемся о встрече.
— Это хорошее предзнаменование. А познакомиться долго ли? Григорий.
— Елена…
Они танцевали весь вечер, обмениваясь шутками, комплиментами. Григорий был покорен своей новой знакомой, ее остроумием, обаятельной непосредственностью, простотой и в то же время недоступностью. Стоило ему чуть допустить вольность, она тут же строгим взглядом ставила его на место.
В половине одиннадцатого она, взглянув на часики, вдруг засобиралась домой.
— Я вас провожу, — сказал он.
— Нет, нет, — категорично запротестовала она. — Вы еще потанцуйте. У меня срочные дела.
— Как же так? — Он не отпускал ее руку. — Только познакомились, договаривались встретиться…
— А мы и встретимся. Вы завтра свободны?
Завтра он собирался ехать к родителям за женой, побыть там денька три и отправляться в назначенный полк. Но ради этой златокудрой девушки он конечно же останется.
— Свободен. Где и когда прикажете?
— «Влюбленные встречались, как обычно, у памятников, в парках, у метро…» — с улыбкой продекламировала она. — Хотите посмотреть украинский балет? Завтра, кажется, «Черевички».
— С удовольствием. Но с билетами, наверное, не просто.
— Это я беру на себя — у меня подруга работает в театре. — Она нежно пожала ему руку: — Итак, до завтра. В восемнадцать ноль-ноль, в скверике напротив Большого театра.
Ее рука неслышно выскользнула, и пока он раздумывал, как ему поступить — подчиниться не очень-то категоричному приказу или настоять на своем, пойти проводить ее и отвезти на такси домой, — Елена исчезла.
Что-то в ее поспешности ему не понравилось, даже как-то неприятно заныло сердце, словно она ушла к другому, и вот это новое, еще ни разу не испытанное им чувство толкнуло его следом за ней. Но шел он осторожно, прячась за колоннами, как последний жалкий ревнивец.
Он увидел ее сразу, едва пересек фойе, — улица перед подъездом Дома офицеров была залита электрическим светом громадных шарообразных плафонов, — она легко, вприпрыжку сбегала по ступенькам к черной «Волге».
От неожиданности и досады он прикусил губу: «Вот так невинное создание! С одним флиртует, а с другим…» Кто же он, этот состоятельный и не иначе высокопоставленный соперник? Генерал, может, один из начальников кафедр, у которого учился Григорий?
Елена нагнулась к окошечку машины, что-то спросила и, разочарованная, распрямилась, стала смотреть в сторону фойе. Григорий вынужден был встать за колонну. Недавней радости, распиравшей грудь, будто не бывало. Ее сменили обида, оскорбление: а он, простофиля, принял все за чистую монету! Она, скорее всего, лишь утешала свое уязвленное самолюбие; может, поссорилась с мужем или еще что. Посмеялась над ним, как над мальчишкой. И поделом! Сколько раз слышал он рассказы товарищей о высокомерии и коварстве московских красавиц, сам предостерегал: не доверяйтесь этим ветреным попрыгуньям. И влип, как муха в сладкую приманку.
Из подъезда к «Волге» шел солидный, невысокого роста генерал. По одной походке было видно, что ему под шестьдесят. «Может, отец? — обрадованно шевельнулась мысль. — К отцу вряд ли она так торопилась бы, — тут же опровергло логическое суждение. — Нынче, говорят, генералы — самые модные женихи у красавиц».
Григорию было противно и стыдно подсматривать за случайной, мимолетной своей знакомой, но уйти раньше, чем отъедет машина, он не мог.
Генерал что-то сказал, Елена улыбнулась и сама открыла себе заднюю дверцу. Генерал сел на переднее сиденье.
«Не жена, — облегченно вздохнул Григорий. — Перед такой женой этот старый пень расшаркивался бы поэнергичнее молодого — не только бы открыл и закрыл дверцу, на руках бы посадил…»
Григорий не уехал ни на второй, ни на третий день. Елена водила его по музеям, по художественным выставкам, по театрам. С ней было интересно и весело, время пролетало незаметно. О том, что Григорий понял, кто она, он не признался, и она не особенно распространялась о себе: работает инженером в авиационном НИИ, живет с родителями, простыми и добрыми людьми. Вот и вся ее биография. К себе его не приглашала, к нему в гостиничный номер пойти наотрез отказалась.
О себе он тоже не стал откровенничать. Окончил академию, попросился на Дальний Восток. Просьбу его удовлетворили. Через неделю должен явиться в часть.
Он видел и чувствовал — пришелся Елене по душе, и хотя держала она себя с ним подчеркнуто строго, вспыхивающие при встрече или при случайном прикосновении изумрудные глаза выдавали ее волнение.
Поцеловались они лишь в день его отъезда. Обещали друг другу писать, и она писала ему до востребования часто, длинно — о новостях на работе, о том, где побывала, что видела. Чувствовалось, что она хочет поделиться с ним своими впечатлениями, думами, скучает по нему.
Осенью дали ему отпуск, и он впервые поехал один, убедив жену, что резкая перемена климата может плохо повлиять на ее не окрепшее еще после преждевременных родов здоровье.
По пути в Крым он залетел в Москву, встретился с Еленой и уговорил ее взять за свой счет отпуск и поехать с ним. Там, под южным солнцем, где еще цвели розы, лилии, гладиолусы, где все было наполнено спокойствием и благополучием, где все проблемы, заботы и волнения оставлены на потом, а то и совсем забыты, где земля, небо, море и все живое и неживое дышало любовью, они переступили последнюю, разделяющую их черту. И, добившись признания, что она любит его и согласна последовать за ним на край света, он открылся, что женат. Он ждал негодования, бурной сцены и стал объяснять, почему совершил ошибку; к своему удивлению, увидел, что Елена слушает его с олимпийским спокойствием. И не обиделась, не огорчилась. Лишь досада промелькнула на ее лице — то ли из-за того, что с ним случилось, то ли из-за того, что длинно и не по-военному рассказывает. Помолчала немного.