На острове нелетная погода

— И что мы доложим?

— Что не справились. Вам все равно на пенсию, а мне — не по Сеньке шапка оказалась…

Дверь отворилась, и в кабинет вошли Синицын и Дятлов, а секунду спустя за ними неслышно проскользнул Вологуров.

— Машина у подъезда, Николай Андреевич, — сказал Синицын.

Ганжа взял расчеты Октавина.

— А что по этому поводу думает командир? Мог Октавин заняться проверкой этого маневра?

— Думаю, что нет, — спокойно и лаконично ответил Синицын.

— На этот раз я с вами согласен. — Теперь в голосе Ганжи не трудно было уловить примиренческие ноты.

— Пора, Николай Андреевич. — Синицын не обратил внимания на тон инспектора.

Зазвонил телефон, и Мельников взял трубку.

— Слушаю. Полковник Мельников… Так… Так. — Он вдруг оживился и радостно взглянул на Синицына. — Где?.. Хорошо… Хорошо… Спасибо, батенька! Спасибо! Сейчас вертолет вышлем. — Он положил трубку. — Октавина нашли, — выдохнул он, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. — Геологи. Жив, жив, бродяга. Шара-шпиона срезал. Своим новым маневром. Вынужден был применить его, чтобы не упустить. Потом решил проследить, куда упадет, да не подрассчитал. Шар разрушился, и в двигатель, видно, попал кусочек оболочки. Пришлось катапультироваться. Ветром Октавина в тайгу отнесло.

На минуту все онемели от такого потрясающего известия.

— Но почему он не доложил, когда увидел шар? — спросил наконец Синицын скорее у себя, чем у нас.

— Ясно почему, — ответил Дятлов. — Не хотел командира эскадрильи подводить: ведь Вологуров доложил, что сбил шар.

— Я весь боекомплект израсходовал, — виновато пролепетал Вологуров. — И нигде больше его не видел.

— Поднимай, Александр Иванович, вертолет, — напомнил Мельников, — Октавин ногу подвернул.

— Разрешите мне, товарищ командир? — встрепенулся Вологуров, заискивающе глядя в глаза Синицыну. — Я виноват… очень виноват. Но я искуплю свою вину.

— Нет, Борис Борисович, — задумчиво, но твердо ответил Синицын. — Искупить вину — не таблетку горькую проглотить. Да и таблетка не каждому помогает. А мне летчики нужны здоровые, надежные, чтоб в бою не бросали. — Полковник повернулся к Дятлову: — Ты прав, замполит: талант быть Человеком — от самого себя. А это важнее.

И вот я снова в небе. Снова иду на перехват. Нет ничего прекраснее полета! Земля, одетая в яркую весеннюю зелень и залитая солнцем, проносится подо мной, сверкая озерами, речушками, извивающимися у подножия сопок. Кажется, и здесь, на высоте, ощутим запах весеннего аромата, которым напоен воздух. И двигатель моего самолета поет торжественный гимн и земле, и небу, и нам, людям, оберегающим эту красоту и спокойствие. Светло, чудесно вокруг! Умчался куда-то тайфун, сделав свое дело: встряхнул наш авиационный городок, его воинский люд; покрутил в своем вихре и унес кое-кого, как легковесную шелуху. Не получил должности старшего инспектора подполковник Ганжа, перевели от нас и Вологурова. Дятлов оказался прав: Октавин не доложил о шаре, чтоб не выдавать командира эскадрильи. Сейчас старший лейтенант находится в госпитале. Он поправляется и скоро должен выписаться. Я принял эскадрилью. Работы и забот прибавилось. Но я доволен — иначе нельзя. Командиром у нас по-прежнему Синицын. Его и Октавина маневр (они единодушно согласились на соавторство) получил высокую оценку военных специалистов. Вот и ответ на вопрос Парамонова о славе. Если бы люди думали только об удовольствиях, они никогда не оторвались бы от земли. Правда, не у каждого хватает сил нести нелегкое бремя славы. Одних, кто наделен умом, выдержкой и скромностью, слава возвышает, других, кто вдруг приходит к мнению, что только он все видит, все может и изрекает истину, она ломает…

Синицын выдержал бремя славы. Однако кое-какие выводы и он для себя сделал. Завтра у нас в клубе состоится вечер молодых офицеров, и на нем будет выступать Синицын. Дятлов посоветовал ему рассказать о своем брате-фронтовике, сбитом в первом воздушном бою, и командир согласился.

Я тоже буду выступать. Правда, я еще не решил, что буду говорить. Надо, чтобы было интересно и поучительно, ведь меня будут слушать мои подчиненные. Но это завтра. Вечером у меня найдется время обдумать свой рассказ. А сейчас… сейчас впереди «противник». Надо перехитрить его, не упустить. Иду на перехват!

Часть 3

НА ОСТРОВЕ НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА

Глава первая

ВЕДУЩИЕ И ВЕДОМЫЕ

Ранняя осень — самая прекрасная пора на Дальнем Востоке. Небо — от горизонта до горизонта — как первозданная лазурь, без пятнышка и крапинки. Воздух, напоенный едва уловимыми запахами горного кедрача, черемухи, дикой яблони и других таежных растений, недвижим; и все вокруг — и деревья, и пожухлая, в рост человека, трава, и даже речка, — кажется, дремлет в благостном умиротворении, навевая сладостные воспоминания, раздумья…

Мы с Инной любили бродить в такую погоду по тайге, сидеть на берегу речки с удочкой, блеснить, а потом варить уху, вести всякие разговоры о делах, о друзьях — строили планы, мечтали… И все опрокинулось, оборвалось разом… Надо было пять лет назад, когда мне предложили замену в Белорусский военный округ, уехать, но Инна не захотела и уговорила остаться… Если б знать, где упасть…

Истребители летят журавлиным клином, звеньями, весь полк. Возвращаемся с полевого аэродрома, откуда ходили на полигон на отработку стрельб по наземным мишеням и на перехват скоростных целей — радиоуправляемых мишеней. Непростые и нелегкие упражнения. Особенно уничтожение скоростных целей. Малая высота, большие скорости, строго ограниченное время… Американские военные стратеги возлагают на низколетящие цели большие надежды, поставили производство на конвейер, оснащают их совершенной радиоэлектронной аппаратурой, начиняют мощными ядерными зарядами…

Снова вдоль нашей границы летают разведчики, в Японском море и на Тихом океане, недалеко от берегов Камчатки и Сахалина, курсируют американские авианосцы и подводные лодки…

Снова неспокойно в мире. Снова то там, то здесь поднимаются в небо облака войны…

Полк наш и по наземным и по воздушным мишеням отработал отлично. Правда, стрелять по низколетящей цели боевыми снарядами довелось лишь старшему лейтенанту Черенкову — остальные довольствовались кинопулеметом, — но справился он с задачей по-снайперски: с первой атаки разнес мишень в клочья…

Полк ведет командир подполковник Лесничук, прибывший к нам два с лишним года назад из академии. Синицын ушел в запас — устарел для современной техники. За мое многолетнее пребывание на Дальнем Востоке мы уже дважды переучивались на новые самолеты. И теперь у нас не те длиннотелые стреловидные красавцы «миги», на которых мы гонялись за шарами-шпионами, а на первый взгляд неуклюжие и несуразные, похожие скорее на утюги, чем на самолеты-перехватчики: толстые, короткие, с квадратными по бокам фюзеляжа воздухозаборниками, и не серебристые, а серо-матовые, из особого металла, способного выдерживать высокие нагрузки и температуры и быть плохо видимым для радиолокационных лучей вражеских радаров.

Мы полюбили эти самолеты и окрестили их громовержцами: когда они взлетают или проносятся на небольшой высоте, земля содрогается от грохота турбин, как от громового раската. Скорость — за 3М[3], поистине «миги»: не успеешь глазом моргнуть, как его и след простыл. Вооружение — ракетно-пушечное. Пушки — на всякий случай; ракеты нынче такие, что бьют без промаха за много километров. Сумей только произвести «захват» цели радиолокационным прицелом и упредить противника в пуске ракеты. И снова приходится искать новые тактические приемы воздушных боев, отрабатывать новые способы перехватов, борьбы с воздушными и наземными целями. Стрельба на полигоне, которую полк только что завершил, — как бы предварительная итоговая оценка нашей летной работы за год. Предварительная потому, что впереди полк ожидают летно-тактические учения. Вот там уже будет подведен окончательный итог тому, как мы учили летчиков и чему их научили…

3

3М — 1М = скорости звука.