Страница 42 из 89
Синицын говорил правду. Я тоже вспомнил этот случай.
— Ну и память у вас, — сыронизировал Ганжа.
— Не жалуюсь, — в тон ему ответил Синицын. — А у кого плохая, надо рыбу есть, говорят, очень помогает.
Синицын вернул летную книжку Мельникову и пошел из кабинета. Я последовал за ним.
Глава третья
В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
По небу, чуть ли не касаясь крыш домов, неслись хмурые косматые облака. Окружающая природа и поселок казались от этого угрюмыми, словно придавленными несчастьем. Шквалы ветра обрушивались из-за сопок, ломая деревья, срывая крыши домов, обрывая провода. Вой и стон стояли вокруг, словно на похоронах, терзая и без того растревоженную душу. Такого шторма здесь давненько не видывали.
Я шел домой, с трудом преодолевая ветер, и в памяти всплывал весь разговор, свидетелем которого я оказался: иронические вопросы Ганжи, короткие, как строки телеграмм, с долей яда ответы Синицына, реплики Мельникова. Я пытался осмыслить их, понять истину. Подполковник Дятлов учил нас в любых случаях принимать во внимание настроение человека. Сам я не раз подмечал, что с плохим настроением летчик в полете действует намного хуже, чем с хорошим. И на себе убеждался — иногда настроение задавало всему тон. А если это так, то почему бы не попытаться развязать узелок происшествия, используя не только факты, но и психику людей? Ганжа нашел верные нити, но распутать их до конца, на мой взгляд, ему мешает предвзятость. У него еще до происшествия сложилось мнение, что в полку много нарушений и отступлений от летных законов — найденная в каптерке фотопленка, полеты в сложных метеоусловиях, когда рядом бушевал тайфун. А уж если что засядет ему в голову, не так-то просто потом заставить его изменить мнение. В этом я убедился еще в Сочи.
СОЧИ. ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД
Утром, пока Петр спал, мы с Геннадием сбегали на физзарядку, поплескались в прохладной водице, и когда пошли на завтрак, Геннадий с усмешкой спросил, с кем это я вчера так допоздна загулял. Видимо, он что-то знал, и я рассказал ему о ночных приключениях с Варей и ее прозрачных намеках.
— А чого, жинка она гарна, — засмеялся Геннадий. — Може, и в самом деле с Петром породничаетесь?
— Вот и займись ты, если такое желание появилось. И на папашу ты больше похож.
— Ни, — захохотал Геннадий, — она к тебе льне. — Он помолчал. — А вообще, Петр — добрый парень. Вчера всю дорогу байками нас веселил, а на душе у него было невесело. Вот и напился потому вечером.
После завтрака мы снова собрались на пляже. На этот раз Варя привезла сочных золотистых груш, угостила нас и, поглядывая с усмешкой на Петра, справилась, как он съездил на Рицу.
— Хорошо, — бодро ответил Петр. — Только дорога очень извилистая. Так укачало, что голова до сих пор трещит.
— Вечером я тебя полечу, — пообещала Варя. — Приглашаю вас всех на мой юбилей: сегодня исполнилось десять лет, как я преподаю музыку.
Несмотря на большую внешнюю несхожесть, у Петра и Вари было что-то общее — в характере, в склонностях, — видно, это и сблизило их, но не сроднило.
— Ты сегодня молодчина, — похвалил Петр жену. — Давно пора вытащить этих целомудренных однолюбов. А то прокисают они в палате. — Петр смотрел на жену испытующе, желая, видно, по выражению лица удостовериться в своих предположениях. Но Варя не клюнула на его крючок, тогда он подбросил новую приманку: — Может, ты им подружек подыщешь?
— Если б они хотели, давно сами нашли б. — То ли она не поняла его намека, то ли не подала виду.
— Это точно, — согласился Петр. — А правда, хорошие мальчики?
Я встал и пошел в воду. Геннадий — за мной. Минут пять спустя ко мне подплыла Варя.
— Одобряешь мое предложение?
— Зачем это тебе? Петр тебя любит.
— Пожалел… От его любви у меня синяки на душе. Вечные подозрения, ревность… Так пусть хоть не напрасно.
— Не напрасно?
Варя не ответила.
— Для этого ты и устраиваешь ужин?
— Нет. У меня в самом деле юбилей. И… я хочу побыть с тобой, потанцевать. Ведь мы скоро разъедемся. — Она помолчала. — Или ты хочешь, чтобы я в любви тебе объяснилась?
Только этого мне не хватало!
— Не пойму, на кого ты больше похожа, — с подчеркнутой насмешкой сказал я, — на ветреную амазонку или на расчетливую куртизанку.
Варя не обиделась.
— Потом поймешь. Разве плохо, когда женщина — загадка? Попытайся разгадать ее.
У меня была Инна, и разгадывать чужие женские души мне было ни к чему. Мы с Геннадием в ресторан не пошли. А на следующее утро встретили Петра, хмурого, с мешками под глазами, словно он не ложился еще спать. Он поздоровался и повернулся ко мне с виноватым видом.
— Прости, — сказал он глухо. — Я на тебя грешил, а она, оказывается, с моряком путалась… Укатили куда-то.
Вечером уехал и Петр. Так закончилось наше сочинское знакомство.
В ПОИСКАХ ИСТИНЫ
Инна еще не пришла, и я сидел дома один, погрузившись в размышления. Итак, Ганжа, несмотря на свою прозорливость, путался, по-моему, в своих подозрениях из-за предвзятости точно так же, как шесть лет назад, когда заподозрил жену в связи со мной. Тогда он тоже опирался только на факты: раз я был с ней, значит, не может быть и сомнения относительно нашей близости, хотя знал, как я отношусь ко всякого рода пляжным знакомствам. Вот и в истории с фильтром он не только не брал во внимание характер техника, его старательность и опыт, он не хотел учитывать и показания кладовщика, считая, что тот лжет, выгораживая сослуживца. Я же к этим фактам старался подойти, как учил Дятлов, с психологической точки зрения.
Парамонов в беседе с Ганжой и Мельниковым вел себя очень странно — нервничал, путался и даже сказал неправду относительно срока замены фильтра. Все это говорило не в его пользу. Но нельзя было не учитывать и другое: впервые за службу, можно сказать, у него на глазах погиб человек, тот, с которым он накануне разговаривал, шутил, докладывал ему о готовности самолета; тот, которого он провожал в полет. Не у каждого хватит выдержки и хладнокровия. Парамонов, несомненно, переживал случившееся, искал в этом долю своей вины, ломая голову, где и в чем он мог допустить ошибку. И нервы его не выдержали, вечером он напился так, что не смог утром явиться на построение. И тогда он решил самостоятельно взять обещанный командиром выходной. Вызов Ганжи еще больше встревожил его. Потому и запинался он, как нашкодивший мальчишка.
Но мог ли опытный авиаспециалист не заменить на самолете фильтр? Записать накануне, а на следующий день из-за спешки забыть? Мог. И в этом случае Парамонов конечно же не сдал бы на склад старый фильтр.
Ниточка уводила на склад, к старшине Лиходееву. Ганжа, разумеется, мог заподозрить техника и кладовщика в сговоре. Но не мог заподозрить этого я. И опять-таки подходя к этому вопросу с чисто психологической точки зрения. Я хорошо знал характер Лиходеева: он-то и за родного брата в трудную минуту не вступится. Мне припомнился такой случай. Начальнику технико-эксплуатационной части присвоили очередное воинское звание. Отмечал он это событие в ресторане, пригласив своих коллег — авиаспециалистов, в числе которых оказались старшины Лиходеев и Шаповалов, земляки и однокашники. Земляки изрядно набрались и вместе со всеми обратно не поехали, решив побродить по городу. Вернулись они очень поздно, и ревнивая жена Шаповалова устроила мужу такой скандал, что дело чуть не дошло до развода. Шаповалов вынужден был обратиться к Лиходееву с просьбой подтвердить, где они были. «Нет уж, — категорически отказал Лиходеев. — Выкручивайся сам, а меня в эту историю не впутывай».
Он не захотел помочь своему товарищу, ничем не рискуя. А чтобы он пошел на выручку подозреваемому чуть ли не в убийстве человеку, понимая, чем это грозит ему: ну нет, Лиходеев не из таких!