Страница 26 из 89
— Поезжайте вместе, — посоветовал я. — Ты устроишься на квартире.
— Вдвоем мы не можем, — возразила Дуся. — Один билет сколько стоит. Я прошу его о другом. Скажи ему, Борис, что в том плохого, если я пойду поработаю на овощном складе? Там сейчас так нужны рабочие: картошку перебирать, капусту засаливать.
— Видал, надумала? — усмехнулся Геннадий. — Тильки ее там и не хватало. Не наработалась в колхозе. Мать пише, шоб отдыхала, а она…
— Да пусть поработает, тебе-то что? — спросил я.
— Мне ничего, — ответил Геннадий. — Так другие-то не идут. А она чем хуже?
— Другие рассуждают точно так, как ты: мол, жене летчика унизительно в земле ковыряться. Слишком важными персонами некоторые считать себя стали.
— Ты говоришь так потому, что Инны это не касается.
— Нет. Я никогда не стал бы навязывать ей свою волю, тем более в выборе профессии.
— Вот именно… в выборе профессии. Ладно, не будем спорить. Ты на ужин?
Он снова решил уйти от этого разговора, и я замолчал: не стоит обострять их отношения. Сами разберутся. Геннадий — не глупый мужчина и поймет, что Дусе, как никому другому, надо быть среди людей. В одиночестве мельчают даже сильные натуры, а Дусю я не мог отнести к сильным. Другая бы сумела настоять на своем, а она нет. К тому же Дуся впечатлительна и легкоранима. После Юркиной аварии недели две не могла без ужаса смотреть на летящий самолет…
— Да, на ужин.
— Я сейчас. — Геннадий сложил газеты и стал одеваться.
Когда мы вышли на улицу, я не сдержался и сказал:
— Твоя забота становится ей в тягость. Если ты не дашь ей отдушину в работе, она найдет ее в другом.
Я еще не знал, как был близок к истине.
В воскресенье мы уезжали в Сочи. До Хабаровска — поездом, а там возьмем билеты на самолет Инна и Дуся поехали с нами в Нижнереченск. До отправления поезда оставалось более двух часов, и мы зашли в вокзальный ресторан. За столиком, недалеко от входа, сидели Кочетков и Винницкий. Завидев нас, они поднялись навстречу.
— Привет отпускникам! — помахал рукой Кочетков — Прошу к нашему шалашу. У нас сегодня тоже торжественное событие. Вот этому юноше, — он кивнул на Винницкого, — исполнилось двадцать три. Правда, знаменательное событие?
— Извините, — приложил к груди свою тонкую холеную руку Винницкий. — Прошу.
Он выглядел великолепно. Стройный и тонкий, в отлично сшитом и отутюженном костюме, с длинными волнистыми волосами. Голубые глаза сияли то ли от выпитого вина, то ли от того, что он увидел Дусю. Он не отрывал от нее взгляда, и Дуся, заметив это, зарделась румянцем. На Инну он тоже, кажется, произвел приятное впечатление. Но что-то в Винницком мне не нравилось. В полк он прибыл немного позже нас из другого училища и до сих пор ни с кем не сдружился. Кочетков — не в счет, это его ведущий, так сказать, начальство. Не прослужив в полку и года, Винницкий уже рвется в академию. Может быть, такое стремление и похвально. Говорят: плох тот солдат, который не стремится стать генералом. Но у меня на этот счет свое мнение для летчика главное не должность и звание, а мастерство.
Отказываться было неудобно, и мы, подставив к столу еще два стула, сели. Винницкий, как гостеприимный хозяин, принялся ухаживать за женщинами. Но к Инне он обращался лишь для видимости. Все его внимание было приковано к Дусе. Она, понимая это, трепетала под его взглядом. Да, Винницкий был ей не безразличен. Теперь я убедился окончательно. Кажется, заметила это и Инна. Лишь Геннадий ничего не замечал. Он был уверен в своей Дусе.
— Нам пора, — сказал я, поднимаясь из-за стола.
— Мы вас проводим, — вызвался Винницкий.
— Нет, нет, — категорически запротестовала Инна. — Дайте нам возможность побыть с мужьями одним.
Винницкий снова театрально приложил к груди руку:
— Извините.
Уезжал я с каким-то неприятным осадком на сердце. И мысли мои были не о нас с Инной. Впервые я был спокоен за свою жену и не спокоен за Дусю, эту деревенскую женщину, которая любит намертво.
Глава пятая
ШАР-ШПИОН
Как быстро бежит время! Вот и еще год остался позади. В жизни моей никаких изменений не произошло, если не считать, что я досконально изучил и освоил новый самолет, стал летчиком второго класса и допущен к боевому дежурству. «Дельфин» по-прежнему нередко появляется у нашей границы, и мы вылетаем ему наперерез. Но границу он больше не нарушает. Наши летчики ведут себя с ним осторожно, помня случай с Лаптевым.
Юрка изредка пишет. Учится в юридическом институте и с тоскою вспоминает о полетах, о Дальнем Востоке.
Геннадий теперь командир звена, и я у него в подчинении. Он стал еще серьезнее и будто постарел на десять лет: всегда озабочен чем-то, внимателен и вездесущ. Он первым узнает, кто из солдат был в самовольной отлучке, кто имел замечание в увольнении, кто из молодых летчиков допустил в воздухе ошибку… Дятлов на него не нарадуется, но кое-кому из старых летчиков такое усердие не по душе, и они острят по этому поводу. Геннадий не обращает на это внимания. Почти все свободное время он пропадает на службе — либо в казарме среди солдат, либо в библиотеке за учебниками. На полеты приходит первым и уходит последним…
Мы с Геннадием лежим рядом на койках в дежурном домике. На нас летное обмундирование и противоперегрузочные костюмы. Напротив домика в полной боевой готовности стоят наши «ласточки». На стене перед нами висит динамик. В нем слышатся слабые шорохи, изредка откуда-то издалека доносятся короткие доклады и команды. Где-то идут полеты. Стоит только услышать нам «Двадцатый и двадцать первый — воздух!», как мы пулей вылетим из домика и в считанные секунды поднимемся в небо. Но такие команды бывают не всегда. Сегодня вряд ли нас побеспокоят: день на исходе, через два часа придет смена.
Я поглядываю на Геннадия и думаю о нем. В последнее время с ним творится что-то неладное: ходит задумчивый и хмурый, сильно похудел, под глазами появились темные круги. Не помогла и недавняя поездка в Сочи. На этот раз он ездил с Дусей, у нее тоже ни с того ни с сего разболелись поясница и ноги. Сейчас Дуся чувствует себя хорошо. Про нее и про Игоря Винницкого в гарнизоне ходят нехорошие слухи, но, скорее всего, это сплетни. Возможно, кто-то, как и я, заметил, что Дуся при встречах с Винницким смущается, а может быть, он когда-то проводил ее домой после репетиции, их увидели, вот и пошло… Как бы там ни было, Дуся теперь в самодеятельности не участвует, и Геннадий с нею почти нигде не показывается.
Дружба наша с Геннадием тоже начала затухать. Правда, на службе мы говорим по-приятельски, но в гости друг к другу не ходим. То ли он считает, что командиру не следует быть с подчиненными запанибрата, то ли тому причиной Дуся, которая почему-то стала избегать Инну.
Как-то я спросил у Инны, в чем дело. Она испытующе посмотрела на меня, подумала, а потом ответила загадкой:
— Людей сближают общие интересы и взгляды на жизнь. Видимо, так лучше для Дуси — не встречаться, особенно теперь…
Она чего-то недоговаривала, а я допытываться не стал: если не хочет говорить, зачем принуждать ее?
К дежурному домику подъехала легковая автомашина. Мы встали. Вошел полковник Щипков. Геннадий отдал ему рапорт. Щипков поздоровался и посмотрел на часы.
— Наверное, домой уже настроились? — улыбнулся он.
— Никак нет, — ответил Геннадий. — Еще два часа дежурить. Можно не раз подняться в воздух.
— Это верно, — согласился полковник. — В наше время и минута — срок немалый. Ну-ка, дайте вашу карту.
Геннадий отстегнул наколенный планшет, достал полетную карту. Щипков развернул ее.
— Вот здесь, — он указал пальцем точку неподалеку от крупного города, — на большой высоте летит шар. Запущен он с одной из военных баз, вот с этого острова. Проследите путь его движения. — Щипков прочертил линию от нашей южной границы. — Как видите, маршрут получается довольно удачный. Шар ни в коем случае не должен вернуться к тем, кто его запустил. Понимаете, ни в коем случае… Ракетчики просят доверить это дело им, но командующий разрешил испытать наши «ласточки». Надо не подкачать. Вам первым выпала такая ответственная и, скажу прямо, трудная задача…