Страница 22 из 89
— Здравствуй!
— Э-э, а что ж у тебя такие грязные руки? — спросил вдруг отец.
— Варенье ел, — коротко ответил мальчик.
— Надо было помыть.
— А воды нету, — развел мальчик ручонки и указал на кран.
— Почему-то не течет, — все так же тихо пояснила девочка.
— Опять эта водокачка! — Синицын опустил сына на пол. — Садитесь, Борис Андреевич. — Он пододвинул мне стул. — Посмотрите пока газеты, а я принесу воды. — Он взял ведро и вышел.
Я развернул «Красную звезду», но читать не хотелось, да и вряд ли я смог бы сосредоточиться на чтении. Невольно стал рассматривать комнату. Здесь все было скромно, чисто и уютно, без намека на роскошь: диван-кровать в парусиновом чехле, круглый стол под льняной скатертью, полумягкие стулья, большой, во всю стену, книжный шкаф. Сквозь стекло виднелись корешки книг. Сочинения В. И. Ленина, К. Маркса, «Политэкономия», тома Горького, Гоголя, Чехова, военные журналы… На небольшом письменном столе у окна лежали общая тетрадь, учебник по самолетовождению и «Педагогическая поэма» А. Макаренко. Шелковая голубая тесемка, служившая закладкой, говорила о том, что книгу только начали читать. Мальчик, перехватив мой взгляд, подошел к письменному столу и, глядя на книгу, серьезно сказал:
— Это папа читает. Для детей не интересно. — Как бы желая убедить меня, дополнил: — Про то, как надо воспитывать невоспитанных ребят. А я и Лена — воспитанные.
— Я не мог сдержать улыбку:
— А тебя как зовут?
— Вова.
— Молодец, Вова. Значит, слушаешься папу и маму?
— Слушаюсь.
— И любишь книжки читать?
— Я еще не умею. Мне читает папа. Про Конька-горбунка, про ковер-самолет. — Мальчик вдруг сосредоточил взгляд на моем нагрудном знаке и подошел ко мне. — А ты летчик? — спросил он.
— Да, летчик.
— И папа мой летчик. — В его голосе было столько гордости. — Истребитель! Ты видел его самолет?
— Видел.
— И я. Правда, папа здорово летает?
— Правда.
— Я тоже, когда вырасту, буду летчиком. Вначале солдатом, а потом летчиком.
— А зачем же солдатом? — удивился я.
Мальчик задумался.
— Чтоб быть таким сильным, как папа, — наконец сказал он.
— А кем ты будешь? — повернулся я к притихшей, но внимательно наблюдавшей за мной девочке.
— Учительницей, — ответил за сестру Вова. — Она уже в школу ходит, во второй класс.
— А учишься как? — Я хотел, чтобы она не смущалась.
— Хорошо, — ответила Лена. В глазах ее загорелись маленькие огоньки: видно, ей нравилось говорить о школе.
— На пятерки, — опять дополнил ответ сестры Вова. — А я, когда пойду в школу, буду учиться на шестерки, — вполне серьезно заверил он.
— А шестерок совсем и нет, — рассмеялась довольная Лена.
— Есть, — не сдавался Вова, — папа говорил. — Я понял, что отец для него — непререкаемый авторитет. — Это только вам, девчонкам, таких отметок не ставят.
— Папа пошутил.
— А где же мама? — спросил я, желая выручить Вову из неудобного положения.
— В больнице, — ответил Вова. — Поехала мне братика покупать.
— А если братиков не будет?
— Тогда сестричку. Мы все равно будем ее любить.
В это время дверь открылась, вошел Синицын. Глянув на нас, он понял, что между нами идет оживленная беседа, и улыбнулся:
— Познакомились?
— Познакомились, — ответил я. — У вас сын прямо-таки герой. Летчиком, говорит, буду и учиться хочет на шестерки. Хороший мальчик. На мать очень похож.
— И вовсе не на маму, — запротестовал Вова. — Это у Лены губы мамины, а я весь — вылитый папа.
— Ладно, ладно. — Отец обнял его и похлопал по плечу, как взрослого. Ты почему все же не помыл руки? Ведь в умывальнике есть вода.
— Так ее ж Ленка нагрела, — снова горячо возразил Вова, — посуду мыть.
— Ну и что же?
— Как что? Ты сам говорил, что горячей и теплой водой умываться нельзя: вредно для здоровья.
— Ах да, я совсем забыл, — сделал Синицын серьезное лицо. — Ну хорошо, теперь я принес холодной воды. Леночка, иди ему помоги.
Вова и Лена убежали на кухню.
— Да, Леночка, — крикнул отец вслед, — включи, пожалуйста, плитку и поставь чайник, мы с дядей чайку попьем.
— Хорошо, — ответила Лена.
Из этих разговоров мне ясно представилась жизнь Синицына. Я бы хотел жить так, как Синицын, хотел, чтобы у меня были такие же смышленые и послушные дети, чтобы они любили меня…
— Как Лаптев?
Лицо Синицына стало серьезным.
— Плохо. Доктор сказал, что не летать ему больше.
— Да, — Синицын вздохнул, — так-то оно, брат. Летное дело не прощает ни малейшего отступления от требований «Наставления по производству полетов». Каждая фраза тут написана кровью. Вот почему с тобой разговаривали так строго.
— Я это понял.
— Вот и хорошо. А как насчет гражданки? Слыхал, демобилизоваться хочешь?
— Нет. Я буду летать!
— Правильно решил. Умел сорваться, умей и выкарабкаться. На ошибках учатся. Главное — не повторять их…
В гостиницу я возвращался под вечер, думая о Мельникове и Синицыне. Оказывается, не всегда под суровой внешностью кроется злая душа.
Я вошел в гостиницу и направился к дежурной за ключом. Открыл дверь и встал как вкопанный. Столько за эти дни было пережито, что, казалось, ничто меня не удивит. А тут новая неожиданность — в комнате дежурной сидела Инна.
Она быстро встала и подошла ко мне.
— Мне Дуся позвонила, — сказала она.
Я понемногу пришел в себя. Взял ключ и пригласил ее в комнату. Кровать у меня была не убрана, книги разбросаны по столу, на тумбочке и на окне лежали газеты. Мне стало стыдно за беспорядок.
— Ты извини, — невнятно пробормотал я и поспешил заправить кровать.
Инна принялась складывать в стопку книги.
— Не надо, я сам все сделаю.
Она подошла ко мне, провела ладонями по моему лицу и улыбнулась. На сердце у меня сразу полегчало.
— Хорошо, что ты приехала. — Я обнял ее. — Оставайся у меня.
Она подняла на меня улыбающиеся глаза, теплые и ласковые. Покачала головой.
— Послушай, Инна, я вполне серьезно. Мы должны быть вместе навсегда!
Лукавые огоньки в ее глазах погасли. Инна задумчиво посмотрела на меня и доверчиво прижалась к моей груди.
Глава четвертая
ТУМАН
Кругом, вверху и внизу, блещут звезды. Большие, как электрические лампочки. Истребитель будто застыл в каком-то громадном звездном шаре. Лишь стрелки приборов говорят о его стремительном полете.
Внизу подо мной облака, плотные и черные, как океан, и звезды отражаются в них, словно в зеркале, Я возвращаюсь на свой аэродром после перехвата учебной цели. Изредка с командного пункта поступают команды штурмана наведения. Он отлично меня видит — радиолокационная станция на КП теперь новая, работает превосходно. Невольно приходит в голову пословица: «Гром не грянет, мужик не перекрестится». Гром прогремел.
Командиром полка у нас теперь полковник Щипков — немолодой, высокий и сутулый. Глаза умные, проницательные. Он уже проводил предполетную подготовку, полеты и разбирал их. В вопросах тактики, аэродинамики и техники разбирается отлично. От него не ускользнет ни малейшая ошибка. При перехватах «противника» некоторые летчики из третьей эскадрильи действовали по старинке. Щипков, просматривая фотопленки, обнаружил, что они атаковали шаблонно, огонь вели с дальней дистанции.
— Вы учитесь не фотографировать, а уничтожать противника, — отчитывал он провинившихся летчиков. — Почему вы атаковали только с задней полусферы, на попутных курсах? Легче так? А в бою тоже будете выбирать положение?.. Современное оружие позволяет бить врага под любым углом, и надо учиться этому…
Синицын наш — заместитель командира полка, а командиром эскадрильи стал капитан Дятлов. Теперь все на своих местах. И учение пошло интереснее. Только нет с нами Юрки. Месяц назад он уехал в Москву. Провожали его почти все летчики третьей эскадрильи; разумеется, и мы с Геннадием. С нами были Инна и Дуся. Юрка шутил, смеялся, а в светло-серых глазах его была тоска, глубокая и неизгладимая. Он думает устроиться на завод и учиться в юридическом институте. Не представляю себе, каким Юрка будет судьей или прокурором…