На шхерахъ

Наконецъ, хозяевамъ удалось снять съ злополучнаго моряка мокрое платье; они прикрыли его одѣяломъ и принесли горячаго молока и водки.

Сначала они пытались его растолкать, а потомъ надзиратель приподнялъ маленькое тѣло и медленно влилъ молоко въ широко открытый ротъ. Когда же невѣстка хотѣла дать водки, запахъ спирта подѣйствовалъ на инспектора, какъ сильно дѣйствующій ядъ; онъ оттолкнулъ рукой стаканъ и открылъ глаза. Очнувшись и придя въ себя, какъ послѣ укрѣпляющаго сна, онъ спросилъ, гдѣ его комната.

Комната, конечно, не приготовлена, но черезъ часъ, если онъ будетъ добръ полежать здѣсь и подождать, она будетъ совсѣмъ убрана.

Инспекторъ лежалъ и весь этотъ томительный часъ занимался разсматриваніемъ обстановки и обитателей унылой хижины. Это была казенная квартира надзирателя маленькаго отдѣленія таможни въ Восточныхъ шхерахъ. Въ избушкѣ было тѣсно, неуютно — лишь бы имѣть какой-нибудь пріютъ. Бѣлыя голыя стѣны были абстрактны, какъ понятіе о государствѣ; четыре бѣлыхъ прямоугольника замыкали пространство комнаты съ боковъ и были прикрыты сверху такимъ же бѣлымъ прямоугольникомъ.

Здѣсь было неуютно, холодно, какъ въ номерѣ гостиницы, предназначенномъ не для постояннаго жильца, а для проѣзжающихъ.

Повидимому, ни этотъ надзиратель, ни его предшественники не имѣли охоты за свой счетъ оклеивать комнату обоями для своего преемника или для казны.

На мертвой бѣлизнѣ стѣны выдѣлялась темная мебель плохой фабричной работы, но съ претензіей на модный фасонъ. Круглый обѣленный столъ изъ сучковатаго сосноваго дерева, выкрашенный подъ орѣхъ, былъ весь уставленъ посудой. Такого же дерева и пошиба — стулья съ высокими спинками, — нѣкоторые уже сломанные, на трехъ ножкахъ, — выдвижной диванъ, скроенный, какъ готовое мужское платье, на скорую руку, изъ самого сквернаго и дешеваго матеріала. Все было нелѣпо; ничто, казалось, не исполняло своего назначенія, не сулило отдыха и удобства; вотъ почему все было некрасиво, несмотря на украшенія изъ папье-маше.

Когда надзиратель во всю свою ширину разсаживался на стулѣ и опирался могучей спиной о спинку стула, его движеніе сопровождалось невыносимымъ скрипомъ и каждый разъ вызывало сердитое замѣчаніе хозяйки объ осторожномъ обращеніи съ чужими вещами. Надзиратель отвѣчалъ ей грубой лаской и взглядами, которые не оставляли сомнѣній въ характерѣ ихъ отношеній.

Непріятное чувство, вызванное у инспектора видомъ комнаты, усилилось при этомъ открытіи.

Какъ естествоиспытатель, онъ не придерживался ходячихъ взглядовъ относительно границъ дозволеннаго, но зато обладалъ сильно выраженнымъ инстинктомъ разумности извѣстныхъ законовъ природы. Онъ внутренно страдалъ, видя, какъ преступаются завѣты природы. Ему казалось, что онъ открылъ въ своей лабораторіи кислоту, которая отъ сотворенія міра всегда соединялась съ однимъ элементомъ, а теперь, вопреки своей природѣ вошла въ соединеніе съ двумя.

Это подрывало его представленіе объ эволюціи человѣка отъ безпорядочнаго полового общенія къ моногаміи.

Ему казалось, что онъ наблюдаетъ возвращеніе къ первобытнымъ временамъ, въ среду дикой человѣческой орды, которая жила массовой жизнью, какъ колонія коралловъ, когда естественный подборъ еще не положилъ основанія индивидуальной жизни.

Онъ увидѣлъ двухлѣтнюю дѣвочку съ огромной головой и рыбьими глазами. Она кошачьей походкой двигалась по комнатѣ, какъ бы боясь, что ее кто-нибудь увидитъ, и инспектору стало ясно, что сомнительное происхожденіе этого ребенка было причиной семейнаго разлада, что въ будущемъ этой дѣвочкѣ предстоитъ расплата за чужую вину.

Бъ это время дверь открылась, и вошелъ хозяинъ.

Онъ приходился роднымъ братомъ надзирателю, и по службѣ состоялъ въ подчиненномъ положеніи таможеннаго стражника. Онъ былъ еще крѣпче сложенъ, чѣмъ надзиратель, но у него было открытое, пріятное лицо, внушавшее довѣріе.

Привѣтливо поздоровавшись, онъ сѣлъ за столъ рядомъ съ братомъ, взялъ ребенка на колѣни и поцѣловалъ.

— У насъ гость! — сказалъ надзиратель, указывая на диванъ, гдѣ лежалъ инспекторъ. — Это инспекторъ, онъ будетъ жить наверху.

— А, вотъ какъ, — сказалъ Вестманъ и поднялся, чтобы поздороваться съ гостемъ.

Не выпуская ребенка изъ рукъ, онъ подошелъ къ дивану. Хозяиномъ здѣсь былъ онъ, — холостой братъ жилъ у него нахлѣбникомъ, — а потому Вестманъ считалъ себя обязаннымъ поздороваться съ гостемъ.

— Мы живемъ попросту, — сказалъ онъ послѣ нѣсколькихъ привѣтственныхъ словъ.

— Сварить кое-что моя старуха можетъ, она раньше служила въ хорошихъ домахъ, года три тому назадъ, когда еще не была замужемъ. Теперь у насъ ребенокъ, и у нея другія заботы. Да, да, дѣти скоро появляются, когда начинаешь помогать другъ дружкѣ — то есть не то, чтобы я нуждался въ помощи...

Инспекторъ удивился обороту, который приняла его рѣчь; онъ спрашивалъ себя, знаетъ ли этотъ человѣкъ или только догадывается, что у него въ домѣ не все благополучно. Ему понадобилось всего десять минутъ, чтобы узнать, въ чемъ дѣло; неужели же тотъ, кого это непосредственно касается, ничего не замѣтилъ въ теченіе двухъ лѣтъ.

Его охватило отвращеніе, и онъ отвернулся къ стѣнѣ, чтобы закрыть глаза и на оставшіеся полчаса отдаться созерцанію болѣе пріятныхъ картинъ собственнаго воображенія. Однако, онъ не могъ не слышать и противъ воли прислушивался къ разговору, который только что былъ такимъ оживленнымъ, а теперь вяло поддерживался, — казалось, будто эти люди тщательно взвѣшивали каждое свое слово. Мужъ, какъ видно, избѣгалъ молчанія и, когда наступала тишина, старался прервать ее, какъ бы боясь услышать что-нибудь страшное для себя, и только потокъ собственныхъ словъ успокаивалъ его.

Когда прошелъ условленный часъ, а о комнатѣ ничего не было слышно, инспекторъ поднялся и спросилъ, готова ли, наконецъ, комната.

— Да, комната, конечно, готова, — сказала хозяйка, — да только...

Инспекторъ повелительнымъ тономъ приказалъ тотчасъ проводить его, заявивъ, что онъ прибылъ сюда не въ гости, а по служебнымъ дѣламъ. Онъ требуетъ только того, на что имѣетъ право. На это у него есть соотвѣтственное распоряженіе департамента гражданскихъ дѣлъ, переданное главнымъ таможеннымъ управленіемъ королевской таможнѣ въ Даларе.

Вопросъ былъ исчерпанъ. Вестманъ со свѣчой въ рукѣ проводилъ строгаго господина по лѣстницѣ наверхъ въ его комнату, уборка которой, повидимому, не требовала и часа.

Это была очень большая комната съ такими же бѣлыми стѣнами, какъ и внизу.

Большое незавѣшенное гардинами окно по срединѣ самой длинной стѣны зіяло, какъ черная пастъ, и въ него струилась темная мгла ночи.

У стѣны стояла приготовленная постель, очень простая, — скорѣе возвышеніе, чтобы не спать просто на полу.

Столъ, два стула, комодъ. Инспекторъ оглянулся съ отчаяніемъ; онъ привыкъ къ богатству впечатлѣній, а теперь ему придется довольствоваться этими предметами первой необходимости въ пустой комнатѣ, гдѣ свѣтъ сальной свѣчи боролся съ темнотой ночи, гдѣ огромное окно, казалось, готово было поглотитъ слабый свѣтъ, бросаемый горящей свѣчей.

Онъ чувствовалъ себя покинутымъ, какъ будто послѣ комфорта и удобствъ, завоеванныхъ цѣной половины жизни, онъ снова вернулся къ бѣдности низшихъ классовъ; и его душу, поклонявшуюся уму и красотѣ, посадили въ темницу и лишили насущной пищи.

Эти голыя стѣны напоминали келью средневѣковаго монастыря, въ которой пустота стѣнъ и скудость обстановки заставляли работать голодную фантазію, углубляться въ самого себя и вызывать свѣтлыя или темныя видѣнія, лишь бы выйти изъ этой пустоты. Бѣлое, безформенное, безцвѣтное ничто этихъ голыхъ стѣнъ порождало такую жажду зрительныхъ впечатлѣній, какую не можетъ вызвать видъ пещеры или шалашъ дикаря, — ту жажду, которой нѣтъ мѣста ни въ лѣсу съ его мѣняющимися красками и вѣчно подвижными контурами, ни въ равнинѣ, ни въ степи съ ихъ богатой игрой красокъ, ни въ вѣчно новомъ безбрежномъ морѣ.

Онъ вдругъ почувствовалъ сильное желаніе сейчасъ же украсить стѣны свѣтлыми ландшафтами съ попугаями и пальмами, развѣсить персидскій коверъ въ видѣ балдахина, разбросать на разлинованномъ досками, какъ приходо-расходная книга, полу шкуры животныхъ, въ углу поставитъ кушетку съ маленькимъ столикомъ, повѣсить лампу надъ круглымъ, заваленнымъ газетами и журналами столомъ, у меньшей стѣны поставить пiанино, а большую заставить книжными полками.