Мир на продажу

   Игнат с интересом покосился на оперативника, который, казалось, впал в транс от высокомудрой болтовни Павла. Философ же, обрадованный, что его не прерывают, рассказывал, что небытие, скорее всего, тоже относительно и "вложено" в ещё более общую субстанцию. И вообще, по выводам Павла, для любой субстанции есть границы, за пределами которых она становится акциденцией ещё более субстанциональной субстанции. Онтология - раздел философии, который изучает бытие, а для изучения инобытий нужен обобщающий надонтологический раздел - всеведение, панология. Изобра даёт людям онтронику, управляющую онтологией, а придуманная Павлом производственная цепочка, вероятно, порождает какую-нибудь пантронику, способную управлять инобытийными категориями и свойствами.

   Когда до Изобры осталось около километра или семи, абсурд начал превращаться в сумбур. Нелепы начали смешиваться, складываться, вычитаться и обрушиваться на окружающий мир двойной и тройной мощью алогий. Их уже невозможно распознавать и классифицировать. Стреноженный Фил вцепился в направу, стараясь не потерять направление в царстве почти сумбурного абсурда.

   Идти дальше пришлось плотной кучкой, тесно обнявшись - так повышалась суммарная мощность нормальников. Возле Изобры алогия достигнет максимума - двенадцати баллов, полный сумбур. По некоторым гипотезам, внутри Изобры алогия зашкаливает за максимум и, возможно, равна двадцати, тридцати, миллиону баллов, перейдя в новое качество - заабсурдное.

   - Абсурд в обычной логике может быть совершенно неабсурдным в расширенной, - сказал Павел, морщась от бушующего вокруг сумбура. - Квадратный корень из отрицательного числа абсурден в поле действительных чисел, а в поле комплексных - нормальное явление.

   - Нормальное явление, - подтвердили часы, идущие за путешественниками.

   - Нормальное явление, нормальное! - захихикали ржавые рельсы, уходящие в небо.

   - Абсурден в поле комплексных чисел, - сказал Бел, вышедший из-за сосны.

   - Всё в мире комплексно, - сказал мудрец и выпил бокал машинного масла. - Сначала придумывают нечто, потом расширяют его до натурального ряда, затем придумывают нулевое значение, потом отрицательное, дробное и - венец творения - комплексное поле этого нечто.

   - Мир с одной стороны старается уменьшить число сущностей бритвой Оккама, - проворковало воронье гнездо, - а с другой - увеличить их помазком Попандопуло-Кречинского. Это и есть диалектика.

   В воздухе резко запахло испаром. Фил, борясь с путавшимся сознанием, велел застегнуть противоиспарники. Машина тоже велела. И пролетавшая мимо миска с макаронами повторила слова Фила. И микроволновка повторила, и овощехранилище.

   Путешественники или табличные представления шли, цепляясь друг за друга, уже несколько столетий или секунд. А рядом шли их души и тоже цеплялись друг за друга и за ненависть. Доброта таяла, как мороженое. Моряки и кинозвёзды ели её ложками, сделанными из гнутой печени ягнёнка. Нежность играла на баяне, сделанном из толстой нежности, тавтологический блюз.

   - Не смотрите по сторонам, - шептал Фил и свободной рукой закрывал глаза идущему рядом философу. - Не смотрите, свихнётесь. Вперёд идти, только вперёд!..

   - Зачем идти вперёд? - сказала добрая бабушка Павла. - Все всегда идут вперёд, и никто не догадается идти назад или вбок.

   - Бабушка! - закричал философ, сбрасывая с глаз руку Фила.

   - Внучек мой, - тепло ответила старушка. - Вырос-то как, возмужал! Дед тебя и не узнает. Он тут, рядышком, пошёл накосить травы кроликам.

   Нелоголаз, выронив направу, изо всех сил вцепился в Павла одной рукой. Тот вырывался и слёзно кричал:

   - Отпусти меня, идиот! Они не умерли, ты же видишь, они не умерли. Они тут живут, в Нелоге!

   - Тихо, дурак, тихо... - шептал Фил, крепко держа философа. - Молчи и иди! Не смотри на бабушку, не смотри!

   - Можно и посмотреть, - возразило облако и рассмеялось. - Вы, люди, всегда на что-то смотрите.

   - Действительно, пусть посмотрит, - разрешил Гусаров.

   - Пусть, - сжалился Фил.

   - Я ничего не говорил,- закричал оперативник. - Это не я сказал.

   - Я тоже молчу, - ответил Фил.

   - И я молчу, - ответил Фил. - Всё время молчал, даже не полсловечка за цельный день.

   - Идём вперёд и не обращаем внимания, - посоветовал Фил.

   Теперь уже не нелепы складывались, вычитались и делились, а операции над ними сочетались, умножались и видоизменялись под действием сотен других операций. И операций над операциями. Путешественники шли меж бильярдных столов, на которых толстые почки играли в "подойди и ударь". Над столами висели лампы на шнурах, и горела яркая тьма. Толстый перец вышел из избы, чихнул три раза, перевернулся через левое колено и стал немощью, завёрнутой в железный лист псевдоматрицы. Пятое взаимодействие подружилось с седьмым кварком, и они вместе пошли бить отрицательный объём. А тот позвал на помощь отрицательную массу, но плотность снова стала положительной.

   - Когда это всё кончится?! - закричала уставшая молчать Элина.

   - Никогда, - сказала левая рука Игната и показала кукиш правой руке.

   - Смени юстаккумулятор в нормальнике, идиот! - крикнул дилаперу Павел. - Ты нормальность теряешь!

   Сказав это, философ уселся на лавочку и закурил огромную козью ножку. Он смотрел на соседнюю завалинку, где сидела Элина с подружками. Хихикая, они лузгали семечки и задорно поглядывали на жениха. А Павел выглядел молодцом: сатиновая красная рубаха, картуз и новые сапоги. Он давно хотел жениться на Элине, да батя не разрешал, пока уборочная страда в разгаре.

   - Держи меня за пояс, - прокричал Фил.

   - За пояс нельзя держать, - отреагировал Гусаров, глядя на раненого Шершавого. Он знал его много лет, они вместе грабили морские караваны и замки, похищая шелка, красавиц, золото и деревянные синхрофазотроны со стразами.

   - Дорогие товарищи! - сказал диктор. - От имени Партии и правительства позвольте поздравить вас с Днём Святого Патрика! Этот праздник стал славной вехой...

   Парикмахер с костылём рассмеялся. А океан заплакал рыбами и морскими животными. Слёзливость стала матерью. Отец неизвестен. Катушка! Катушка! Где твой кабель?!

   Вдруг раздался ужасный рёв, переходящий в инфразвук. Вся сумбурная вакханалия вокруг путешественников застыла в оцепенении.

   - Ребятки! Это Изобра зовёт! - заорал от радости Фил. - Изобра-матушка! Метров двести осталось. Смотрите, какой испар густой...

   Связанный нелоголаз неожиданно разрыдался. Он ревел в голос, и крупные слёзы капали на землю. Алогия была очень высокой, поэтому слёзы превращались в трудных подростков и в звание мастера спорта по борьбе с мадмуазель Крюшо. Но никто не обращал на это внимания, ведь спасение уже рядом. Реальное спасение, а не то, которое повисло на ели и испортило десяток шишек.

   Путешественники пошли дальше, борясь и сопротивляясь злу и насилию. Не убий, не укради. Подставь другую щёку, точка, точка, запятая. Квадрат гипотенузы был ими доволен. Чихать он хотел на катеты. Всё равно всему! Из малинового джема можно сделать рыбалку, из оперного театра - тонкий писк слона, из радости - бутылку игристого сундука. Из уголовного кодекса лёгким движением ноги получается рыжий ржаной вопль, из доблестной трусости - печальная влага на головном стекле, из папирос, набитых креветками - тупой желудок, испорченный управлением по работе с персоналом.

   - Невесть что творится, - говорил Лепест. - Самое интересное, что кто-то в этом всём пытается найти смысл.

   - Смысл есть во всём, - спорил с ним картофельный салат, - даже в бессмыслице.

   Валенковость уже давно наступила и припекала корнями сметану. А там, чуть ближе чем за холмом, росли пешки и сохлая ненадёжность. Граммов пять, а то и ближе, вольт сто. Единицы измерения произвольны, любой из них можно измерять любое. А любое само может стать единицей измерения. Зачем что-то измерять, если само понятие меры не существует? Точнее, оно жило брёвен сто или полморковки, а потом умерло. И его похоронили с почестями, выстрелив три с четвертью раза противозачаточными гардинами.