Страница 4 из 5
«Странно», — думал Леон, ожидая, когда стихнут хлопки и крики. «У этой песни удивительный магнетизм. И дело не в том, что она уже известна на городских танцплощадках, и ее знает добрая половина студентов. Что-то в ней недосказано, что-то в ней еще сбудется; наверное, именно поэтому она и привлекает любителей неявных чувств и слов. Но отчего в последнее время всегда, когда я ее пою, мне становится не по себе? Чего ждать от нее, от этих двух нот, словно ступенек лестницы?»
«Хороший парень. Он чем-то похож на Джона. Но мягче и светлей…» — подумал Пол
— А теперь давайте что-нибудь общее? — с улыбкой предложил он. Может, оттого что в зале было полно девчонок, а может, захотел тоже почувствовать себя на сцене Личностью.
— А что, например? — улыбнулся Леон. Ему понравился незнакомец. Звезд с неба на басу не хватает, зато без единой ошибки, и ничего лишнего. А какое звукоизвлечение — настоящее мясо!
— Вы «Beatles» слышали?
«Ветра» переглянулись и дружно расхохотались. Включая Руслана за пультом. А «Харисон» завороженно и чуть удивленно смотрел на незнакомого басиста, и его губа была закушена, а глаза блестели неподдельным интересом.
— Конечно, слышали, чудак-человек, — хлопнул Пола по плечу Леон. — Называй любую, сейчас сбацаем.
И левой взял на грифе «любимый аккорд битлов».
— Из нового концерта знаете?
— Какого еще «нового», старичок? — озадаченно переспросил Коля. — «Битлы» давно распались.
— Как?? Когда?!
— В шестьдесят девятом, — пожал тот плечами. — Странный ты чувачок.
Глаза незнакомца вдруг натурально полезли на лоб при этом, прямо скажем. Не новости.
— Чертова япошка, — яростно процедил он сквозь зубы. — Она все-таки добилась своего.
— Чего-чего? — озадаченно переспросил Леон.
— Чего играть будем? — прошипел Коля. Женек же меланхолично крутил в воздухе над барабанами палочки. Ему было все равно, зато он лучше всех в городе пел по-английски «на шару» — не зная ни единого слова языка, на ходу сочиняя красивые «английские» фразы под любую музыку.
— Знаете «Yesterday»? — предложил незнакомец.
— О кей! — авторитетно заявил Леон. И одними губами прошептал:
— Олл май троубалз симд со фа-а-арэвэй!
— Только петь буду я, — объявил басист. — Я знаю ее настоящий текст. Который был в самом начале.
— Ну, начинай, — милостиво позволил Леон. И кивнул Женьку.
— Ван-ту-фри-фоу! — защелкал тот пальцами.
И вдруг…
— Два яйца! — хитро улыбаясь, запел Пол. — Я люблю тебя, яичница! И могу готовить без конца, тебя, моя яичница-а-а!
Зал грохнул в ответ, заржал и… дружно подхватил, полностью заглушив собою Пола, тщетно пытавшегося перекричать толпу.
— Естудей! — весело горланил он. — В институте снова рыбный день! Я от этого хожу как тень, ведь в институте рыбный де-е-ень!!
— Где же ты! — лукаво подмигнув озадаченному Полу, подтянул Леон. — О, бефстроганов моей души! За тобою я хожу как тень, ведь в институте рыбный де-е-ень!
— Нет, нам не найти, кто же пра-а-а-в, кого вини-и-ить! — подхватили «Ветра». — К Мя! Су! Нет пу-ути-и-и, рыбный день не отмени-ить! Ты слы-ышишь?
— Естудей! — вдруг встав в полный рост, величаво и торжественно, как гимн, запел «Харисон», не обращая внимания на обомлевшего за его спиною Фирсова. — Рыбным запахом меня овей!
— Будешь, будешь тут ходить как тень, — ревел зал.
— Ведь в институте рыбный де-е-ень!
«Ветра» опять резко оборвали последний аккорд, и в наступившей не сразу тишине Пол, никогда не терявший на сцене присутствия духа, медленно и сладко завершил, указывая обеими руками на зрителей:
— Oh! I believe… In yesterday-a-a-y…
Женек просиял и выдал целый каскад барабанных брэков под грохот меди.
И это был полный и окончательный ништяк!
Мысли путались до самого конца их выхода, пока они не закончили последнюю песню и не спустились со сцены, триумфально и уверенно. С первых рядов оглядывались, галерка уже отрядила поздравительного делегата и полбанки розового портвейна. Фирсов оживленно шептался с «Харисоном».
А Пол задумчиво оглядывал зал, силясь нащупать какую-то новую ниточку жизни, которую он только что ощутил. Ему вдруг показалось, что эта ниточка могла связать его с чем-то истинным. Точно судьба заново давала ему шанс открыть будущее и не печалиться о прошлом.
Но время уже истекало, он чувствовал это. И тогда Пол обернулся к Леону, пристально посмотрел в его глаза — все-таки до чего же парень похож на Джона! — и спросил:
— Сколько нужно нот, чтобы снова сделать такое?
Позади веселился зал, хиппаны братались со скрипачами, а «Харисон» теперь что-то горячо и увлеченно втолковывал Руслану.
— Настоящий шлягер? — кивнул Леон.
— Точно!
Они смотрели друг на друга — два мира, два языка, две гитары. Тем и интересны друг другу, тем и нужны.
— Ты ведь уже сам показал, — улыбнулся Леон.
— Я? — брови этого парня полезли вверх, и это было уже абсолютно, стопроцентно знакомо и узнаваемо. — Где? Когда?
— Когда сделал вот это.
Леон поднял Victory, и вокруг взметнулись десятки ответных растопыренных «коз».
— Файв? Пять нот? — уточнил Пол.
— Не пять. Достаточно двух, — покачал головой парень, похожий на Джона. И поочередно загнул пальцы своей «козы».
— Первая — ля? — предположил Пол.
— Ага, — кивнул Леон. Его глаза смеялись, но лицо оставалось серьезным.
— А вторая?
— …! — ответил Леон. Но в этот миг рядом с ними громко заорали, захлопали кому-то, и Пол не расслышал ни звука.
— Вторую? — потребовал он.
—…!! — крикнул в ответ Леон. И опять его голос потонул в шуме и гвалте, стоявшем вокруг. Тогда Пол, шестым чувством понимая, что его время уходит окончательно, быстро протянул парню медиатор — все, что у него было в карманах.
— Напиши!
Леон, которому тоже передалась спешка незнакомца, схватил с пустого пюпитра — на что рокеру ноты? — карандаш и быстро написал на медиаторе что-то.
Пол посмотрел на медиатор, затем на Леона.
Тот улыбался.
И Пол улыбнулся в ответ.
— Я понял. Да. Теперь я понял.
Порывисто схватил Леона за руку и быстро вложил в его ладонь медиатор.
— Это тебе. Может, еще встретимся.
И быстро побежал из зала. Он чувствовал, как истекают его последние секунды здесь и сейчас, и начинаются новые. Совсем другие.
— Scra… Scra…
— Господи, он, кажется, приходит в себя…
Пол открыл глаза.
Слева поблескивала пара синхронизированных магнитофонов Studer J-37 на 4 дорожки — в «Сержанте» на них Мартин сделал первую в истории многодорожечную запись. Справа — больничная тумбочка с белоснежным махровым полотенцем и что-то похожее на капельницу. Две разных стороны двух разных судеб. Предстояло выбрать одну из них. Просто выбрать.
Он медленно повернул голову влево. И услышав первую ноту, одну из двух, попытался ее пропеть. Но из горла пока что вырвались только хрип и шипение, как из старой церковной фисгармонии.
— Scra… Scra…
— Что он говорит?
— Scrambled egg… how I love… a scramled egg…
— Что? — прошептал склонившийся над ним очень бледный человек с усталыми, потухшими глазами за стеклами очков, водруженных на длинный, по-птичьи хищный нос.
Пол слабо улыбнулся, и слова вдруг сами полились из него.
— Два яйца! Я люблю тебя, яичница!!
— О, боже! Это по-каковски?
На него со страхом смотрели огромные, округлившиеся глаза Ринго.
— Думаю, это чешский, — авторитетно изрек Джордж, и Ринго посмотрел на него с большим уважением.