Страница 4 из 7
Екатерина немедленно и весьма веско ответила отказом: «Просимой вами книги у меня нет, я вам сказала это, я не нашла ее в продаже и приказала выписать ее из Голландии»[24]. Упоминание Голландии здесь особенно примечательно, если иметь в виду, что первое издание «Антидота» (1770) вышло без указания места печати. Как полагал А. Н. Пыпин, неаккуратная корректура (похожая на русское издание коллективного перевода «Велизария» Мармонтеля) свидетельствует скорее о том, что первое издание 1770 года печаталось в русской типографии[25]. Второе же – исправленное – издание, готовившееся в то самое время, когда Фальконе прислал свой запрос, вышло действительно в Амстердаме: в 1771 году – первый том, а в 1772-м – второй. В мае 1771 года как раз шла работа над вторым томом «голландского» издания, и Екатерина была прекрасно осведомлена о ходе работ. Одновременно готовился английский перевод книги (вышел в Лондоне в 1772 году). Слова об отсутствии этой книги и о необходимости ее покупки в Голландии в ответном послании выглядят абсолютным лукавством со стороны императрицы, намеренно дистанцировавшейся от «Антидота».
Среди одной коллекции автографов во Франции была обнаружена записка Екатерины, датированная 23 ноября 1770 года и обращенная к неизвестному лицу: «Сделайте так, чтобы эта книга попала в руки князя (Кауница. – В. П.), но не проговоритесь о том, что я принимаю в ней участие. Вы уже знакомы с ее первой частью, вторая еще лучше»[26]. Записка, с одной стороны, может служить дополнительным основанием, подтверждающим авторство Екатерины. Говоря об авторстве, следует иметь в виду, что все сочинения императрицы редактировались ее секретарями, а иногда дополнялись стихотворными вставками, как в случае с комическими операми. В этом плане «авторство» «Антидота» мало чем отличается от авторства других ее произведений.
С другой стороны, в этой записке чрезвычайно важно то, как тщательно императрица сохраняет анонимность; обычное ее авторское тщеславие отступает перед какими-то другими задачами, которые выполнял «Антидот».
Оставаясь за кулисами всего предприятия, Екатерина создала образ автора – образованного «писателя» и «воина». В середине текста «Антидота» появляется несколько неожиданное заявление автора, более уместное для вступления: «Вы, быть может, спросите, зачем я беру на себя сей труд? Знайте, что только из радения о своей родине одолеваю скуку, сопряженную с чтением вашей книги и ее опровержением. Я имею честь быть русским, я этим горжусь, я стану защищать мою родину и языком, и пером, и мечом, покуда хватит сил… ‹…› Я далек от того, чтобы считать себя остроумнейшим, умнейшим, красноречивейшим, лучшим писателем и искуснейшим воином своего народа» (275).
Строгая секретность вокруг авторства «Антидота» была вызвана не только неуместностью полемики русской императрицы с заезжим путешественником. Этот воин-писатель призван был свидетельствовать «в защиту» России и самой императрицы, опровергнуть своим текстом каждую строчку «лжесвидетельства» со стороны Шаппа. Противоядие должно быть, согласно медицинским представлениям времени, соразмерно яду, оттого книга «Антидот» получилась чрезвычайно большой по объему, удивляющей европейских читателей своими мелочными привязками почти к каждому приведенному путешественником факту или суждению. Между тем за мелочными придирками прорисовывалась своя система. Здесь проявилась – хотя и в утрированном виде – просветительская вера в силу слова: текст был способом контроля, а потому необходимо было «разоблачить» каждое слово и каждое заключение «дурной» книги, дезавуировать или, вернее, заместить «ложный» текст своим «истинным», то есть взять контроль над восприятием России, ее прошлого и настоящего, в свои руки.
Маска русского образованного писателя-рыцаря, владеющего французским языком, была также чрезвычайно важна. Этот готовый не только к книжной, но и к реальной дуэли молодой писатель-рыцарь, от лица которого якобы написан «Антидот», самим фактом своего существования должен был свидетельствовать об успехах России на пути к Просвещению и о формировании нового европейски ориентированного культурного слоя. Сама фигура такого автора демонстрировала ложность мнения Шаппа о варварстве русских, об их неспособности к культурным изменениям. Важно, что автор «Антидота» претендовал на обладание обширными знаниями и языком современной цивилизации – настолько, что мог с легкостью опровергать тезисы французского ученого, члена Академии наук.
В письме Екатерины к госпоже Бьельке от 6 октября 1773 года этот миф о писателе-рыцаре был доведен до логического конца: императрица сообщала, что третья часть «Антидота» не увидит свет, «так как автор этого сочинения убит Турками»[27]. Сообщение о героической смерти «автора» «Антидота» на войне было не только данью сконструированной императрицей литературной мистификации. В официальной поэзии периода первой турецкой войны 1769–1775 годов русские воины предстают наследниками французов-крестоносцев, а Россия осмысляется как идейная наследница Франции – страна, перехватившая наследие лидера в борьбе с «неверными», то есть носительница основополагающей европейской цивилизационной парадигмы. Франция же, поддержавшая Турцию в войне против России, трактуется как предательница своей некогда высокой миссии. Так, Петров пишет в «Оде на победы российскаго флота, одержанныя над турецким, под предводительством графа Алексея Григорьевича Орлова, в Архипелаге при Хиосе, 1770 года»:
В таком контексте смерть автора «Антидота» – отповеди французам, «втай» воюющим «на Россов за Махмета», – выглядела героической. В то же самое время, как кажется, именно эта строчка письма, посланного в Гамбург, также свидетельствует в пользу авторства Екатерины. В письме она неожиданно приоткрывает свое близкое «знакомство» с таинственным автором книги – императрица оказывается хорошо осведомлена о судьбе воина-писателя, вопреки распространяемым в других ее письмах небрежным и индифферентным намекам о незнании книги, об отсутствии ее в ее библиотеке. В этом же письме императрица не скрывает, что она точно знает, что третья часть книги не написана и соответственно не будет опубликована. Смерть автора – красивое завершение всей мистификации. Екатерина создала этот образ-маску – автора текста – и сама срежиссировала его воображаемую героическую смерть.
В свою очередь, придумав собственную литературную маску, императрица изначально не слишком верила в реальное авторство своего оппонента. Исследователей удивляло, что гневные нападки на аббата в «Антидоте» продолжались даже тогда, когда уже пришло известие о его неожиданной смерти. Шапп д’Отерош умер от лихорадки 1 августа 1769 года в Калифорнии, во время очередной экспедиции. Тем не менее автор «Антидота» уже во втором томе продолжал яростно обличать своего обидчика: «О, г. аббат, г. аббат! Ежели верить газетным известиям, вас уже нет в живых, так пусть же Небо смилостивится над вашею душою. ‹…› Русская пословица гласит: „щука издохла, да зубы остались“» (351). В первом томе императрица прямо указывала, что кто-то воспользовался именем аббата, что сам он не в состоянии был написать эту книгу: «А вы, бедный аббат, если вы ограничились тем, что дали взаймы свое имя, то вы просто жалки. Люди, знавшие вас в России, говорят, что ваших способностей не хватило бы даже на сочинение такой толстой книги, как бы ни была она дурно написана» (253).
24
Ibid. P. 133.
25
Пыпин А. Н. Кто был автором «Антидота». С. XLVI.
26
“Faites tomber ce livre entre les mains du prince, mais gardez-vous bien de dire que j’y ai part…” (Tourneux M. Diderot et Catherine II. 1899. 23; пер. мой. – В. П.).
27
СИРИО. Т. 13. СПб., 1874. С. 361.
28
Петров В. Ода на победы российскаго флота, одержанныя над турецким, под предводительством графа Алексея Григорьевича Орлова, в Архипелаге при Хиосе, 1770 года. С. 9.