Страница 12 из 71
Доктор?
— Да, мэм.
— Текила работает лучше.
Он улыбается.
— Я сейчас сбегаю до ликёро-водочного
магазина и захвачу бутылку.
Опрокидываю стопку прямо в свои кишки. Я
даже не пьяна. Сапфира гордилась бы мной. Морщу
нос, когда думаю о ней. Что она думает обо всём
этом? Наверное, думает, что я убралась из города.
Женщина всегда меня обвиняет... какое слово она
использует? Бегство?
— Расскажи мне что-нибудь о жизни с ним, —
настаивает Айзек. Я сжимаю губы. — Хммм... так
много грёбаного дерьма. С чего начать?
Он моргает.
— За неделю до окончания старшей школы, он
обнаружил трещину в одном из наших стаканов.
Ворвался вихрем в мою комнату, требуя рассказать,
как она появилась. Когда я не смогла дать ему ответ,
отец отказывался разговаривать со мной. В течение
трёх недель. Даже не пришёл на мой выпускной. Мой
папа. Он мог превратить стакан в проблему,
равносильную подростковой беременности.
Я протягиваю кружку, и Айзек наполняет её.
— Ненавижу виски, — говорю я.
— Я тоже.
Наклоняю голову.
— Тише, — произносит он. — Ты не можешь
судить мой оборот речи.
Я вытягиваю руку на столе и опускаю на неё
голову.
Сейчас он всё меньше и меньше напоминает
врача, с этим обросшим лицом и длинными
волосами. Если подумать об этом, он и действует не
как врач. Может быть, это Айзек рок-звезда. Я не
помню, чтобы он пил в то время, которое мы провели
вместе. Поднимаю голову и опускаю подбородок на
руку.
Я хочу спросить, были ли у него проблемы с
алкоголем в то время, когда он прожигал свою
татуировку. Но это не мо ё дело. Мы все что-то
залечиваем. Он замечает, что я забавно на него
смотрю. Айзек уже выпил пять порций виски.
— Ты хочешь спросить меня о чём-то?
— Сколько ещё бутылок у нас есть? —
спрашиваю я. Та, что он держит, полна на треть.
Думаю, что, возможно, грядут более тёмные дни. Мы
должны сохранить веселящую жидкость для более
печальных времён.
Он пожимает плечами.
— Какая разница?
— Эй, — говорю я. — Мы делимся семейными
воспоминаниями.
Воссоединяемся.
Не
будь
депрессивным.
Айзек смеётся и ставит бутылку на стол.
Интересно, заметит ли он, если я е ё спрячу. Я
наблюдаю, как он уходит в гостиную. Не уверена,
должна ли последовать за ним или позволить ему
уединиться. В конце концов, я иду наверх. Это не моё
дело, с чем борется Айзек. Я едва его знаю. Хотя нет,
не совсем верно. Я просто не знаю эту его сторону.
Я закутываюсь в одеяло и пытаюсь заснуть.
Голова кружится от виски. Мне нравится это. Я
удивляюсь, как до сих пор не пристрастилась к
а л ко г о л ю . Отличный
способ,
который
стоит
проверить. Может быть, я должна найти новую
зависимость. Может быть, я должна найти Айзека.
Может быть…
Когда я просыпаюсь, меня тошнит. Едва
успеваю спуститься вниз по лестнице в комнату
Айзека. Дверь ванной закрыта. Не думая дважды, я
врываюсь туда и бросаюсь к унитазу. Айзек как раз
открывает душевую занавеску. На один момент рвота
застревает на полпути до моего пищевода, а он стоит
передо мной голый, всё застывает, затем я
отталкиваю его в сторону, и меня рвёт.
Это
ужасное
чувство,
когда
ваш
желудок
выворачивает. Больным булимией должны выдавать
медаль. Использую его зубную щетку, потому что не
могу найти свою. По крайней мере, я не брезглива.
Когда выхожу из ванной, он лежит на кровати.
Одетый, Слава Богу.
— Почему тебя не тошнит?
Он смотрит на меня.
— Полагаю, я тот ещё профессионал.
Меня посещает мимолетная мысль, та, в
которой я задаюсь вопросом, не он ли тот, кто привёз
нас сюда. Я прищуриваю глаза и сканирую разум на
наличие мотива. Но быстро прихожу в чувства. У
Айзека нет никаких причин, чтобы желать быть
здесь. Нет вообще никаких причин, чтобы он был
здесь.
— Сделай мне одолжение, — говорю я, не
смотря на мои лучшие суждения. — Если в твоей
прошлой жизни, тогда, когда появилась эта
эмоциональная татуировка на всём теле, у тебя были
проблемы с алкоголем — не пей.
— Тебе какое дело, Сенна?
— Никакого, — быстро отвечаю я. — Но это
важно для твоей жены и ребёнка.
Он смотрит в сторону.
— В конце концов, мы собираемся выбраться
отсюда. — Я произношу намного уверенней, чем
чувствую себя на самом деле. — Ты не можешь
вернуться к ним в хаосе.
— Кто-то оставил нас здесь умирать, —
произносит он спокойно.
— Ерунда. — Я качаю головой и закрываю
глаза. Снова чувствую тошноту. — Вся эта еда...
Запасы. Кто-то хочет, чтобы мы выжили.
— Ограниченная еда. Ограниченные запасы.
— Это не имеет смысла, — отвечаю я. Мы оба
перестали возиться с цифровой панелью в день,
когда я рассказала всю эту чушь об Адаме и Еве.
— Может быть, мы должны вернуться к
попыткам вырваться отсюда, — говорю я.
Затем бегу обратно в ванную и меня рвёт.
Позже, когда я лежу в постели, всё еще зелёная
от тошноты и слабая, я решаю больше не пытаться
помочь. Это не моя сильная сторона. Хочу, чтобы
меня оставили в покое, соответственно, должна
оставить в покое других. Из-за того, что нам нечего
делать, мы снова пытаемся подобрать код к двери.
Для утоления скуки я пытаюсь вернуться к
чтению. Это не работает; у меня синдром дефицита
внимания, появившийся после похищения. Мне
нравится ощущать бумагу под пальцами. Звук
страницы, когда я переворачиваю её. Так что я не
вижу слов, но касаюсь страниц и переворачиваю их,
пока книга не заканчивается. Однажды Айзек видит,
как я это делаю, и смеётся надо мной.
— Почему бы тебе просто не прочитать книгу?
— спрашивает он.
— Не могу сосредоточиться. Я хочу, но не могу.
Он подходит и забирает книгу из моих рук.
Диван прогибается, когда Айзек усаживается рядом
со мной и открывает её на первой странице. Он
сидит так близко, что наши ноги соприкасаются.
Стану
ли
я
героем
повествования
о своей собственной жизни или это место займёт
кто-нибудь
другой —
должны
показать
последующие страницы.
Закрываю глаза и слушаю его голос. Когда он
читает
слова «мне
предопределено
испытать в жизни несчастья», мои глаза резко
открываются. Я хочу сказать: « Проклятье». Может
быть, Дэвид Копперфилд, не так уж плох. Сейчас не
первый раз, когда Айзек мне читает. Последний раз
происходил в других условиях. В других, но очень
похожих на эти. Он читает, пока его голос не
становится хриплым. Тогда я забираю у него книгу и
читаю, пока мой тоже не хрипнет. Мы отмечаем
место, где остановились, и откладываем её до завтра.
Ничего не происходит в течение нескольких
недель. Мы разработали рутину, если это можно так
назвать. Всё вроде для того, чтобы оставаться в
здравом уме изо дня в день и выжить. Я называю это
Циклом Здравомыслия. Когда вы заперты, вам нужно
как-то убить время, или же вы начнёте чувствовать
покалывания, как тогда, когда сидите в одном и том
же положении слишком долго, и ваши ноги пронзают