Страница 128 из 135
Появление на страницах «НС» поэмы Юрия Кузнецова о земной жизни Иисуса Христа вызвало резкий протест у некоторых (слава Богу, очень немногих) священников и их прихожан, причём речь идёт не столько о каких-либо «неугодных» критикам элементах этого произведения, сколько о том, что поэт вообще не должен был его создавать…
Однако, если мы пойдём по этому пути, придётся отвергнуть значительную часть классических творений литературы и искусства, ибо художественное претворение религиозной темы не может полностью совпадать с каноническим богословием. Стоит напомнить, что никем, кажется, ныне не оспариваемое полотно Александра Иванова «Явление Христа народу» в своё время подвергалось суровым нападкам со стороны чрезмерно «ортодоксальных» критиков.
Могут, впрочем, сказать и о том, что Льва Толстого, сочинившего в конце 1880-го — начале 1881 года «своё» евангелие, Церковь предала анафеме. Но дело обстояло, вопреки широко распространённому мнению, иначе. Во-первых, писателю ставилось в вину вовсе не сочинение о жизни Христа, а отрицание Его божественности и чудовищные хулы на Церковь. Во-вторых, Толстой не был — в отличие от Пугачёва или Мазепы — предан анафеме и даже, строго говоря, не был «отлучён» от Церкви. В «определении» Синода от 20–22 февраля 1901 года (то есть двадцать лет спустя после сочинения толстовского евангелия) констатировалось, что сам писатель «отрёкся от вскормившей и воспитавшей его Матери, Церкови Православной». Далее Синод объявлял: «Молимся, милосердный Господи… помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви».
Разумеется, в поэме Юрия Кузнецова нет и намёка на отрицание божественности Христа и какой-либо хулы на Его Церковь. Что же касается таких элементов поэмы, которые могут быть оспорены с точки зрения канонического богословия, они в художественном творении поистине неизбежны. Точно так же, например, некорректно судить о художественном воссоздании явлений природы с точки зрения естественных наук.
Художественные произведения на религиозные темы создаются не для весьма узкого круга людей, обладающих существенными богословскими знаниями, но обращены ко всем людям, для которых восприятие таких произведений нередко становится наиболее доступным для них путём к обретению Веры.
Нельзя не сказать и об ещё одной стороне дела. За последние три четверти века русская литература (кроме эмигрантской и «подпольной») в сущности не обращалась к религиозным темам. Единственное, пожалуй, исключение — опубликованный в 1966–1967 годах в патриотическом журнале «Москва» роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», который, кстати, наверняка вызывает у нынешних «ортодоксов» гораздо более резкое неприятие, чем поэма Юрия Кузнецова. И есть все основания — несмотря на любые возможные «несогласия» — радоваться появлению этой поэмы. Верю, что абсолютное большинство приобщающихся Православию людей воспримут её как достойное свершение крупнейшего нашего поэта в канун его славного юбилея.
Вадим Кожинов
(«Наш современник», 2001, № 2).
В «Пути Христа» Юрий Кузнецов явил мироощущение человека, пришедшего к живому Христу. К Тому, Который сказал: «Не мир Я вам принёс, но меч». К Тому, Который изрёк: «Царствие Моё не от мира сего». К Тому, Который обронил: «Воздвигну храм Свой и врата адовы не одолеют его». С какой же благотворной тяжестью воспринимались сии истины!
Нет ни церкви, ни священника, ни таинств, ни Святых Даров…
Есть пустыня, Вифлеем, голая пещера, овечьи ясли, звезда, взошедшая с востока, и первые слова Нового Завета. Есть память, не дающая порвать связь с языческим восприятием мира. Есть русский человек, чей разум напоён живой и мёртвой водой символов, сказаний, песнопений старого мира. Перейти черту, отделяющую от мира нового, соединить в себе в едином равновесии два мировосприятия, вынести новую тяжесть Слова Божьего и нести дальше как своё достояние… Евангельские и апокрифические сюжеты, плавно переливаясь один в другой, находят своё воплощение в форме рифмованного гекзаметра, а сказовые зачины напоминают о сказочной стихии, питавшей русское мышление.
«Обуянный» — то есть одержимый. Но одержимый презрением к «народу торгашей и пророков», не ведающих о пришествии Сына Божия. Последний пророк мечет громы и молнии на головы заблудших и погрязших в грехе, каясь в собственной недостойности Того, Кто будет увещевать Словом любви и благостыни.
«Будьте как дети»… Эта Божья заповедь таилась в лоне давних строк поэта, стоящего на грани познания «стихии чуждой запредельной»…
И насколько же органичны в самой поэме песенные переливы, перебивающие торжественный лад гекзаметра, умиротворяющие душу, готовую распалиться от огненных словес! «Христова колыбельная», «Христова подорожная», «Песня Лазаря» — вечный мотив любви ко всему сущему, смутно всплывающий в памяти из тех времён, когда мир был напоён светом, теплом и лаской под голос матери, склонившейся над детской колыбелью.
«Древняя свежесть» и «вешняя звезда Вифлеема» осеняют поэму воедино, и сама природа в ней живёт в ладу и в едином ритме с поступью Сына Человеческого и Словом Его. «Долго об этом священные кедры шумели»… «Глухо об этом гремела вселенская ось и рокотали пещеры, пустые насквозь…» «Долго об этом рыдали народные хоры, и отзывались речные долины и горы…» Каждое деяние Христа на всём протяжении Его земного пути сопровождается вестью, которую разносит по миру природная стихия.
Станислав Куняев
(Из статьи «Путь ко Христу!», 2001 год).
<b>Куняев Станислав Юрьевич</b> (р. 1932) — стихотворец. Юрий Кузнецов никогда не считал его большим поэтом, но с уважением относился к нему как к литературному бойцу.
6 ноября 1992 года поэт сочинил стихотворение «На юбилей Станислава Куняева». Он писал:
В 1998 году Кузнецов откликнулся на предложение Куняева и возглавил в журнале «Наш современник» отдел поэзии. Однако, окунувшись в журнальные дела, поэт сильно разочаровался в Куняеве и как в редакторе.
Надо отметить, что до Куняева редакция журнала «Наш современник» Кузнецова как поэта фактически игнорировала. При Викулове его напечатали всего два или три раза. Куняев в этом плане проявил большую широту: он печатал Кузнецова без ограничений, понимая, что имеет дело с большим художником.