Крушение надежд

Произошло это так. Сразу после смерти Сталина все архивы по обвинениям и арестам были переданы из Министерства внутренних дел в Министерство юстиции. В отличие от следователей внутренних дел, эти юристы не были вовлечены в дела политических репрессий, они разбирали только законность и обоснованность арестов и казней — сугубо на основании юридических доказательств. Среди них было много евреев. Евреи-юристы были тонкими знатоками законов. Понятия «права человека» в сталинские времена не существовало, но юристы знали чисто политическую подоплеку многих кровавых дел и сочувствовали арестованным и их семьям. За один только 1954 год, первый после смерти Сталина, они разобрали и представили к полной реабилитации дела 7679 несправедливо осужденных. Пока это была капля в море, но даже из этого количества половины осужденных уже не было в живых.

Изучая дела осужденных, юристы наткнулись на массовые аресты делегатов XVII съезда партии в 1934 году. Этот съезд Сталин назвал «съездом победителей», он считал, что социализм уже победил. А на самом деле промышленность страны развивалась медленно, нехватка средств компенсировалась грабежом деревни, люди вымирали сотнями тысяч, в городах велась пропаганда «потребительского аскетизма» — затягивания поясов на голодных животах со скудным распределением продуктов по карточкам-купонам. Из страны вывозили и продавали за валюту нефть, золото, лес и даже картины великих художников. Массовое преследование миллионов людей привело к разрухе всего хозяйства страны, повсюду свирепствовал голод.

Некоторые из делегатов, особенно старые партийцы, работавшие с Лениным, решили убрать Сталина с поста генерального секретаря и заменить его Сергеем Кировым, секретарем Ленинградского комитета партии. Они тайно собирались на квартире заместителя Сталина Серго Орджоникидзе. Из 1966 делегатов съезда почти триста тайно проголосовали против Сталина. Когда это подсчитали, то по указке Лазаря Кагановича, помощника Сталина, сфальсифицировали результаты: было объявлено, что против Сталина голосовало три человека, а против Кирова — четыре. Но Киров сам отказался от поста в пользу Сталина. Так, с помощью лжи и махинаций Сталин удержался и остался генеральным секретарем партии. После съезда Георгий Маленков и группа других депутатов показали Сталину, кто голосовал против и кто высказывал недоверие. Тогда по его указанию были арестованы 1108 делегатов (больше половины) и 98 из 138 выбранных членов ЦК (70 %). Многие были расстреляны. В том же году был убит сам Киров, а потом застрелился Орджоникидзе.

Разобрав эти дела в 1955 году, двадцать один год спустя, работники юстиции сообщили в ЦК партии, что террор против делегатов XVII съезда был беспрецедентным преступлением. Тогда создали комиссию во главе с секретарем ЦК Поспеловым. В заключение комиссии говорилась: «Сталин к тому времени настолько возвысился над партией и над народом, что уже совершенно не считался ни с Центральным Комитетом, ни с партией… Сталин полагал, что он может сам вершить все дела, а остальные нужны ему как статисты, всех других он держал в таком положении, что они должны были только слушать и восхвалять его».

Правда, в докладе комиссии умалчивалось, что молодой Никита Хрущев на том съезде восхвалял Сталина и впервые был выбран в ЦК. Выступая, Хрущев насколько раз повторил: «…Задачи, развернутые в гениальном докладе товарища Сталина…», «…Московская организация, как и вся партия… еще теснее сплотится вокруг… нашего великого вождя товарища Сталина»[7].

Подготавливая доклад, Хрущев правильно рассчитал, что это придаст ему больше авторитета. Но старые кремлевские волки боялись, что развенчание Сталина падет тенью и на них. Тогда нашли выход: раскрыть не всю правду, а только часть. Дмитрий Шепилов, помощник Хрущева, переписал доклад комиссии, немного изменив его. В новой редакции XVII съезд и 1934 год не упоминались, а террор начинался только с 1937 года. Это был первый рассказ о том, что делалось за стенами Кремля, но всю вину свалили на трех расстрелянных министров внутренних дел — Ягоду, Ежова и Берию. Но все-таки этот доклад Хрущева был первым официальным рассказом о том, что творилось за стенами Кремля. И прозвучал он как гром.

По окончании доклада раздались жидкие аплодисменты — делегаты растерялись, не знали, как реагировать.

Председательствующий сказал: «Товарищи делегаты, предлагается прений по докладу товарища Хрущева не открывать и вопросов не задавать. ЦК считает, что никаких материалов доклада раскрывать в обсуждениях не рекомендуется. Всем вам будет своевременно разослана на места инструкция, по которой вы должны действовать».

Расходились в глубоком молчании — молчать эти люди были приучены.

Семен Гинзбург вышел с заседания в смятении: с одной стороны, доклад был как бы поворотным пунктом в истории партии и страны, это давало надежду на будущие улучшения; с другой — в нем была рассказана только половина правды. Конечно, он и до этого доклада понимал, что Сталин преступник. И вдобавок знал, как много зверских преступлений Сталин совершил против евреев. Но об этом Хрущев не упомянул ни слова.

Шофер Гинзбурга отыскал его в толпе выходивших делегатов:

— Семен Захарович, машина на улице Грановского. Ближе к Кремлю разрешили стоять только цековским машинам, а все министерские услали.

Гинзбург очнулся от своих мыслей:

— Спасибо, Василий Петрович. Вы поезжайте в гараж и отправляйтесь домой, я пройдусь пешком.

— Холодно ведь, Семен Захарович, кабы не простудиться.

— Ничего, у меня шуба теплая. Вот именно.

— Так на вас ведь не шуба, а пальто демисезонное, холодное.

— Разве? А я и не заметил. Ну, я укутаю шею шарфом. Сегодня мне машина больше не нужна.

Метель все мела и мела. Гинзбург прятал подбородок в кашне и медленно шел домой, в Левшинский переулок за Арбатом. Он думал о том, что поделится этой важной новостью со своим двоюродным братом Павлом Бергом.

А по Москве уже расползались глухие слухи: Хрущев развенчал Сталина. Люди не могли в это поверить.

2. Беседа братьев Семена и Павла

— Ну, что ты на это скажешь? — Семен только что закончил рассказывать Павлу о докладе Хрущева. — Я слушал и думал: теперь сверхчеловек этот, Сталин, явился перед всем миром жестоким тираном, подозрительным и невероятно честолюбивым создателем собственного культа. Вот именно.

Павел отозвался раздраженно:

— А другие — кремлевские воротилы, члены верхушки, все эти Молотовы, Маленковы, Ворошиловы, Кагановичи и сам Никита Хрущев, — они где были все это время? Сталин не своими руками все делал, это они творили зло, по его приказу. Это они сделали его кумиром, воспевая на все голоса. А теперь все валят на покойника, пинают мертвого льва.

Семен всегда считал Павла более интеллектуальным и проницательным в суждениях, а потому согласно закивал и вставил свое обычное «вот именно».

Павел продолжал:

— Все диктаторы мира держались на страхе самых близких помощников. И эти тряслись перед Сталиным. Я помню, как в июне 1937 года, после ареста и казни маршала Тухачевского и других генералов, этот Никита Хрущев, в ту пору секретарь московской партийной организации, устроил на Красной площади митинг осуждения «трудящимися столицы военных заговорщиков». Он организовал этот митинг в угоду Сталину и от страха перед Сталиным.

— Да, — вздохнул Семен, — я тоже помню, как на одном из съездов Хрущев говорил с трибуны: «Все народы Советского Союза видят в Сталине своего друга, отца и вождя. Сталин — друг народа в своей простоте. Сталин — отец народа в своей любви к народу. Сталин — вождь народов в своей мудрости руководителя борьбы народов». И так и несло от него рабским страхом. Вот именно.

Разговор шел за закрытой дверью кабинета в квартире Гинзбурга. Семен не хотел, чтобы Августа и Алеша слышали беседу. Братья сидели, удобно расположившись в просторных кожаных креслах — импортный товар, из Финляндии, специально для членов правительства. Павлу было в кресле неуютно, после шестнадцати лет заключения в лагере строгого режима ему привычней было бы на жестком табурете. Перед ним на кофейном столике стояла бутылка пшеничной водки, тоже из правительственного распределителя, такую в магазинах не продавали. Павел пристрастился к водке после освобождения и теперь, беседуя, часто отпивал из стакана маленькими глотками.

7

Из доклада Хрущева на XVII съезде.