Страница 19 из 40
Эмма воскликнула:
у Да про вас надо поэмы писать, надо кинофильм снимать! Это же настоящая героическая эпопея!
— Нет, что вы, Эмма Карловна, какие поэмы? Этого я не заслуживаю. Конечно, было нелегко.
Она смотрела на него с материнским обожанием, в глазах стояли слезы.
— Саша, вы так трогательно застенчивы, я в жизни не встречала такого человека. Но откуда, откуда вы взяли столько силы воли и мужества, чтобы вытерпеть все это?
Он снова покраснел:
— Эмма Карловна, ведь это очень просто: человек попадает в такие обстоятельства, что у него нет другого выхода, если он хочет выжить. А выжить мне очень хотелось.
Павел, улыбаясь, добавил:
— Саша тогда так это сформулировал: «Живым остаться — это главное геройство».
16. Встреча Саши с Зикой Гликом
У Саши была только одна мечта: скорее поехать в Витебск. Он еще надеялся, что мама и сестры живы и ждут его. С вокзала в Витебске Саша почти бегом поспешил на свою улицу. Но вокруг был только разрушенный город, и от его улицы ничего не осталось. С тяжелым предчувствием он пришел в горсовет, там его приветливо встретил председатель:
— Как их фамилия? Липовские? — Он порылся в каких-то бумагах: — Такие в списках жителей не значатся.
— Как не значатся? Мы прожили здесь всю жизнь: моя мама Софья Абрамовна и две сестры — Рахиль и Сара.
Услышав еврейские имена, председатель удивленно посмотрел на Сашу: он не мог сопоставить в уме сына-героя и мать-еврейку.
Потом спросил:
— Так они что, евреи что ли?
— Ну да, евреи.
Напрашивался вывод: значит, и ты еврей. Но он постеснялся произнести эти слова, только объяснил:
— Так ведь всех витебских евреев убили еще в сорок первом году: согнали в лес, заставили рыть ров и расстреляли прямо на краю. И документов никаких не осталось.
— Всех?
— Ну да, всех до одного, и даже детей.
Значит, еще один жуткий удар судьбы! Теперь Саша окончательно уверился, что на всем свете остался из семьи в живых он один. И тогда этот мужественный человек заплакал прямо в кабинете чиновника.
— Знаете, я надеялся… Где это место в лесу, есть там памятник?
— Место известно, но памятника пока нет. Все думаем поставить, да средствов не хватает.
Саше дали машину, он съездил в лес, нашел только поляну, густо заросшую кустами и травой. Долго стоял, представляя себе ужасную картину — маму и сестер в последние мгновения их жизни. И плакал, проливая слезы на траву над их костями.
Обратный путь Саши проходил через Ригу, и он решил остановиться там на день. Ему хотелось вновь увидеть город: в августе 1939-го, во время так называемого «добровольного присоединения» Латвии, Литвы и Эстонии к Советскому Союзу он был там со своим дружком Сашкой Фисатовым.
Бродя по красивым улицам, он вышел на большую Советскую площадь, раньше она называлась Ратушная. Саша огляделся и вспомнил, что был здесь тогда и даже заходил в большой универмаг под названием «Зика». Магазин поразил его своим богатством и красотой. Он даже разговаривал с его хозяином, которого так и звали Зика. Саше запомнилось его приветливое лицо, и он решил: «Хорошо бы разыскать его, если он жив». Ему мучительно хотелось увидеть хоть кого-нибудь, с кем он был знаком раньше, чтобы поделиться своим горем.
Универмаг стоял на месте, теперь над ним красовалось название: «Универсальный магазин „Рига“». Оформление внутри было намного бедней, а товаров явно меньше, чем тогда, в 1939 году.
Саша ходил и озирался. Появление человека со звездой на груди привлекло внимание пожилого продавца. С профессиональной готовностью он подошел к Саше и спросил (в речи явственно ощущался акцент):
— Что Вы хотите купить, товарищ герой? У нас широкий выбор товаров.
Саша застенчиво сказал:
— Спасибо, но мне ничего не надо. Я вот хочу спросить. Когда-то давно я виделся здесь с прежним хозяином этого магазина, его звали Зика. Кто бы мог сказать, жив ли он, и если жив, как его найти?
— Зика? Да, Зика жив. Его имя Израиль Соломонович Глик. Он заведует снабжением нашего магазина. Пройдите в подвал, там его и найдете.
За столом в кабинете сидел пожилой лысый человек и говорил по телефону.
Увидев входящего Сашу, удивился:
— Вы ко мне, товарищ?
— Извините за беспокойство, наверное, к вам. Вы Зика?
— Да, так меня зовут все мои знакомые. А вы кто?
— Я Саша Фисатов, я видел вас только один раз — в августе 1939 года. Я тогда был красноармейцем, и мы присоединяли Латвию. Я пришел в ваш магазин. Помните?
— Нет, не могу припомнить, много лет прошло.
Саше очень хотелось заставить его вспомнить:
— Ну как же? Как раз тогда у вас был знаменитый еврейский актер Михоэлс из Москвы. Я вам указал на него. Теперь вспоминаете?
— Да-да-да, что-то вспоминаю. Садитесь, товарищ герой.
— Зовите меня просто Сашей.
— Хорошо, а вы зовите меня просто Зикой. Так это вы познакомили меня с Соломоном Михоэлсом?
_ Нет, извините, я вас не знакомил, я его и сам не знал только фотографию видел, мне покойная мама показывала ее в журнале «Огонек». Я только указал на него.
— Да-да, конечно! Так все и было. А знаете, мы ведь с ним оказались родственниками, правда, дальними. — Зика улыбнулся: — Все евреи родственники. Но Михоэлса убили в сорок восьмом году, уже после войны.
— Как убили после войны? Кто, почему? Такого человека! — Саша опять ничего не мог понять.
— Сталин приказал убить его, потому что он был слишком знаменитый еврей. Я ездил на похороны, читал кадиш на панихиде и на кладбище.
— Извините, что такое кадиш? Я вырос без веры.
— Вы еврей?
Саша смутился, он привык выдавать себя за русского, потупился:
— Да как вам сказать… Еврей, по маме.
— Ну, раз ваша мама еврейка, то по еврейским законам вы еврей. А кадиш — это еврейская молитва, обязательная после окончания жизни. Ее должны читать десять мужчин.
— Да? Если бы я знал, я бы собрал десять человек и прочитал бы ее на месте, где фашисты убили мою маму и сестер.
Взгляд Зики был полон участия, и Саша понял, что может поговорить с этим человеком о маме, найдет у него так нужное ему сочувствие. Ему, проведшему двенадцать лет в лагерях, бывшему много раз на грани смерти, по-детски хотелось поделиться тоской о семье.
— Их расстреляли фашисты, в лесу под Витебском. Это было в 1941 году, а я только недавно узнал об этом.
— Я ваше горе очень понимаю: мою семью тоже расстреляли фашисты, здесь, под Ригой, жену, родителей и двух маленьких сыновей.
— Я очень сочувствую. Извините за вопрос, а как вам удалось уцелеть?
Зика вздохнул:
— Ох, это долгая история. Меня оставили в живых случайно, всю войну я провел в немецких концлагерях, в самых страшных.
Саша сам провел всю войну в плену, но не в концентрационных лагерях, и теперь он воскликнул:
— Неужели всю войну в лагерях?!
— Да, в пяти. Но, как видите, выжил. А вы успешно воевали — Герой Советского Союза. Можно спросить: как получилось, что вы только недавно узнали о гибели мамы и сестер?
Саша вздохнул:
— Видите ли, я тоже был в плену, хотя не в таких страшных лагерях, как вы. Ну а после войны я был заключенным в советском лагере. И ничего не знал о маме и сестрах.
Зика, будучи вдвое старше и много повидавшим, поразился:
— Вы были в немецких и советских лагерях? Когда же и как вы успели совершить подвиг?
И Саша вкратце рассказал ему свою историю. Так два исстрадавшихся человека узнавали судьбу друг друга.
Закончив рассказ, Саша спросил:
— А вы, Зика, извините за вопрос, вы где были?
— В самом пекле еврейского ада — в Магдебурге, Бухенвальде, потом в Доре, Освенциме и Биркенау.
— Неужели во всех? Я слышал, что это были самые страшные лагеря смерти.
— Да, самые. Там убили миллионы людей, больше всего евреев. Ни один народ не пострадал от фашистов так, как пострадали евреи: уничтожено шесть миллионов евреев из всех европейских стран. Шесть миллионов! И мне порой кажется, что я был свидетелем чуть ли не половины этих страшных смертей. Я работал в бригаде так называемых зондеркомандо, нас еще называли «тотенкомандо» — похоронная команда. Мы выносили из газовых камер трупы и несли их в крематорий на сжигание. Каждый день. Знаете сколько? После войны комендант Освенцима признался на суде, что там травили газом до десяти тысяч людей в день. А мы переносили их на своих плечах.