Мне не забыть

— Но ты можешь не опасаться, я слишком самолюбив! Когда я вижу, что меня предпочитают неотразимому Гансу Гансену, я отхожу в сторону. — Его хрипловатый голос вдруг зазвучал красиво и чисто. — «Но самая глубокая, тайная моя любовь отдана белокурым и голубоглазым, живым, счастливым, дарящим радость, обыкновенным. Не хулите эту любовь, Валерия (у него там Лизавета, не в этом суть), она благодатна и плодотворна, в ней страстное ожидание, горькая зависть, малая толика презрения и вся полнота целомудренного блаженства». — Красовский вновь замолчал, закуривая очередную сигарету. Лера вспыхнула. Будь он проклят со своей эрудицией! Он действительно невыносимый человек… И кто дает ему право называть Юргена обыкновенным!

— Не обижайся, — тихо сказал Красовский, словно читая ее мысли, — я здесь ни при чем, это Томас Манн, прочитай при случае «Тонио Крегера», он замолчал, а когда заговорил снова, голос его прозвучал жестко и безжалостно: — Конечно, ты понимаешь, что твой роман абсолютно бесперспективен?

Лера сжалась, как от удара. Так думать могла только она сама, но как посмел он говорить ей об этом? Она еле сдержалась, чтобы не закричать. Кто дал ему право так говорить с ней?

— Но… почему вы… — Как ненавидела она сейчас и его, и свой срывающийся голос!

— Почему я? Потому что ты мне небезразлична, я не скрываю этого. Но не думай, что во мне говорит примитивная ревность. Это не моя стихия. Просто мне хотелось бы предостеречь тебя, чтобы ты не строила иллюзий, а потом не испытывала разочарований. Я хорошо знаю жизнь. Или ты и вправду надеешься, что он увезет тебя с собой?

— Господи, какая же я дура! Зачем я слушаю вас! — Лера с трудом сдерживала слезы.

— Успокойся, — Красовский сжал ее руку, и Лера почувствовала с ужасом, что почему-то не может освободиться от его крепких холодных пальцев. — Он уедет и забудет тебя. И это — единственная правда, которая существует. Ты, конечно, можешь не верить мне, но я всегда говорю людям правду. Она не всегда соответствует нашим желаниям, но ее необходимо знать и не бояться…

Лера хотела что-то сказать, возразить этому жестокому правдолюбцу, но, словно под действием гипноза, не в состоянии была произнести больше ни слова.

Когда машина остановилась во дворе общежития, до вылета оставалось ровно полчаса. Лера стремительно вбежала в комнату и увидела Наташу, ничком лежавшую на кровати.

— Что с тобой? — Она бросилась к подруге, испуганно тронула ее за плечи. Наташа повернула к ней опухшее от слез лицо.

— Он уезжает. Я знаю. Это все… Я не могу больше здесь оставаться…

— Поехали с нами! — решительно сказала Лера. — Он ждет в машине. Как-нибудь сумеем тебя посадить в самолет.

— Лерка, как все нелепо. Ему нравишься ты…

— Ты с ума сошла. У нас с ним явная взаимная антипатия!

— Я никуда не поеду… — Наташа вытерла полотенцем промокшее от слез лицо. — Ну и дура же я, прости, что болтаю всякие глупости.

— Ну что ты, — Лера обняла ее, — мы обязательно скоро встретимся! Вот мой телефон и адрес, — она быстро написала на листке бумаги, — позвони, когда будешь в Москве, и, очень тебя прошу, передай Юргену!

— Конечно, передам!

Лера быстро побросала вещи в чемодан и выбежала из общежития.

— Сколько можно копаться, — сердито сказал Красовский, укладывая в багажник ее чемодан, — мы опаздываем на самолет.

Лера молча села в машину.

— Вы можете ехать быстрее? — раздражаясь все больше, резко обратился Красовский к водителю.

— Тут дорога скверная, видите, какие повороты крутые… — проворчал водитель.

Лера молчала, боясь каким-нибудь нечаянным словом еще больше разозлить самолюбивого гения, и думала о своем. Конечно, Наташа не забудет дать Юргену ее телефон… Но позвонит ли он? Если позвонит, смогут ли встретиться? И как вообще все сложится дальше?.. Лера осознала четко и ясно, что готова уехать с прекрасным, белокурым и голубоглазым «Гансом Гансеном» не только в Германию, но и на край света, только бы быть рядом с ним. Пусть язвит этот вздорный гений с мерзким характером! Ей на все наплевать! Вся ее прежняя жизнь казалась ей теперь пустой и бессмысленной, а будущее без Юргена вообще представлялось ужасным. Но позвонит он или не позвонит? Погрузившись в эти мысли, Лера прикрыла глаза и вдруг почувствовала резкий удар, услышала звон разбитого стекла. Голову пронзила резкая боль, ярко вспыхнуло в глазах и стало темно… Очнулась она на коленях у Красовского, который одной рукой прижимал ее к себе, а другой отчаянно растирал ей виски. С трудом открыв глаза, она увидела буквально в сантиметре от себя искореженную и вогнутую внутрь дверь машины. Весь салон был засыпан мелким битым стеклом. Лера пошевелилась, кажется, она была жива, только страшно болела голова, словно что-то разрывало ее изнутри.

— Ты в порядке? — осторожно усаживая ее на сиденье, спросил Красовский с надеждой и тревогой в голосе.

— Кажется… Только кружится голова… — Лера огляделась — машина была здорово разбита. Рядом на дороге водитель «Волги», весь исцарапанный, но, по счастью, живой, ругался истошным матом с шофером встречного «газика», левое крыло которого было смято в гармошку.

— Он на повороте выехал на встречную полосу и вмазал нам в бок, — объяснил ситуацию Красовский.

— Удар пришелся на меня, я ведь сидела слева… Почему же я жива и почти цела? — удивленно сказала Лера, разглядывая покореженную дверь.

— Так получилось, — усмехнулся Красовский, — везучая… — Он осторожно платком вытер кровь у нее со лба. — Ты сразу после удара потеряла сознание, я страшно испугался, — он, конечно, опять закурил, — но очень быстро пришла в себя, а кровь у тебя на лбу от осколка…

— А вы… как? — спросила Лера участливо, вспоминая, как несколько минут назад очнулась у него на коленях и как он испуганно прижимал ее к себе… Наверное, он спас ей жизнь…

— Я в полном порядке, сейчас отвезу тебя в больницу. Поймаем попутку, и я отвезу тебя в больницу. На самолет мы все равно опоздали! — Красовский с трудом открыл правую дверь, которая была цела, но, видно, от удара заело замок, и вышел из машины, стряхивая с одежды осколки. Лера подумала, что судьба предоставила ей прекрасный шанс остаться здесь, в этом городе, и снова увидеть Юргена. Разве она виновата, что попала в аварию? Правда, ничего страшного с ней не случилось, но последствия могут проявиться позже, конечно, надо обследоваться… И кто сможет осудить ее за то, что в таком состоянии она не сумела вылететь в Москву? Лера представила себе, как она лежит в больничной палате с перевязанной головой, вокруг бегают врачи и медсестры, на краю кровати сидит Юрген и с нежностью глядит на нее, а в дверях палаты появляется Красовский с букетом цветов… «Может быть, я теперь останусь калекой», — шепчет Лера сквозь слезы. «Я все равно буду любить тебя и никогда не расстанусь с тобой», — страстно говорит Юрген. «Я тоже», — произносит Красовский, приближаясь с букетом…

— Я поймал машину. — Красовский подал Лере руку и помог выйти из разбитой «Волги», подвел ее к старому желтому «Москвичу» и бережно усадил на заднее сиденье.

— Пожалуйста, в аэропорт, — с внезапной решимостью произнесла Лера.

— Вы же сказали — в город? — водитель удивленно поглядел на Красовского.

— В аэропорт, — повторила Лера.

— Ну и ну, — Красовский нервно усмехнулся, — не знаю, у кого из нас более вздорный характер! Ладно, поехали в аэропорт, если дама просит.

— Это будет подороже, — сказал водитель, стараясь извлечь выгоду из ситуации.

— Не имеет значения. Только не спешите, пожалуйста, на самолет мы все равно опоздали.

Лера, рисуя в своем воображении столь увлекательные картины своего пребывания в больнице, неожиданно услышала из подсознания голос проснувшейся совести: «А что будет, если мать умрет и ты больше не увидишь ее, даже не простишься с ней?» Этот голос оказался вдруг сильнее ее собственного эгоистического желания, она испугалась всерьез и резко изменила решение.

— Наверное, ты поступила правильно, — тихо сказал Красовский, осторожно сжав ее руку, — мужиков у красивой женщины бывает много, а мать одна…