Русская смерть (сборник)

КОЧУБЕЙ. Он всегда прекрасен, но вчера был прекрасней обычного. Он предложил поехать с ним на Валаам. К монахам. На три недели.

МАРИЯ. Когда?

КОЧУБЕЙ. Под старый Новый год. Оказывается, старый Новый год – это обрезание Господне. По старому календарю. Григорийскому, кажется.

МАРИЯ. Ты не можешь под старый Новый год.

КОЧУБЕЙ. Почему не могу?

МАРИЯ. Ты едешь в Америку. С лекциями. Пять недель. Ты обещал. Тебя ждут.

КОЧУБЕЙ. А кому я обещал?

МАРИЯ. Профессору. И Боре с Гоцем, надо понимать, тоже обещал.

КОЧУБЕЙ. Но Боря с Гоцем со мной на эту тему не разговаривали. Это был сюжет Евгения Волковича.

МАРИЯ. Боря дает тебе самолет. И охрану. Ты забыл?

КОЧУБЕЙ. Они сказали, что еще дают мне переводчицу, чтобы я не ковырялся лишний раз в английском языке.

МАРИЯ. Кто это тебе сказал?

КОЧУБЕЙ. Гоц. Он звонил.

МАРИЯ. Значит, ты обсуждал с ними поездку.

КОЧУБЕЙ. Ну, в этом смысле обсуждал. Но я так понял, что это тема профессора. Это на него вышли из Кремля.

МАРИЯ. Игорь, никакого Валаама быть не может. Никаких монахов. Ты знаешь, я всегда была терпима к твоим фокусам, но все хорошо в меру.

КОЧУБЕЙ. Это никакие не фокусы. Это Валаам. Монахи. Север. В единственном числе. Один только север. Не севера, как на фабрике по извлечению золота.

МАРИЯ. Из-за этого интервью на меня уже косо смотрят.

КОЧУБЕЙ. Я сегодня видел охранника, потом нашу новую горничную – никто из них косо не смотрит. Кстати, а Зину ты уволила?

МАРИЯ. Когда ты неправ, у тебя всегда такой суетливый юмор. Зина ушла в декрет, я тебе девять раз говорила. Вместо нее – Света, ее сестра.

КОЧУБЕЙ. Почему я неправ? Да, я предварительно согласился ехать в Америку. Но я никому ничего не гарантировал. Мне пока даже не дали список городов. Вот если бы я получил список городов до вчерашнего разговора с отцом Гавриилом.

МАРИЯ. Список тебе совершенно не нужен. Тебя встретят и поведут за руку. И потом – ты помнишь про тридцать тысяч за выступление? Ты давно не зарабатывал денег, мне кажется.

КОЧУБЕЙ. Слушай, Марфуля, какие тридцать тысяч? Это копейки. Клинтон получает по двести.

МАРИЯ. Разбомбил бы ты Югославию – тоже получал бы по двести.

КОЧУБЕЙ. Да, ты права. Не получилось.

МАРИЯ. Игорь, забудь про свой Валаам. Забудь немедленно! Ты хочешь, чтобы я позвонила этому отцу?

КОЧУБЕЙ. Ты можешь звонить ему сколько угодно. Но я хотел тебе сказать. Я уже принял решение. Я поеду на Валаам. Если профессору нужна неустойка, я ее выплачу.

МАРИЯ. Что за бред, Игорь? Какая неустойка? Эта поездка нужна тебе, прежде всего тебе. Ты снова окажешься в обществе. В тусовке. С большими американцами. Где все интересуются тобой. Где ты великий и знаменитый. Ты хочешь спиться на этой даче? Я не очень вижу, чтобы святой отец чем-то помог твоему здоровью.

КОЧУБЕЙ. Но он же не врач, а святой отец.

МАРИЯ. Ты месяц не звонил своему обычному отцу. Не святому. А он болеет. У него перелом. Этот Сирин не говорил тебе, что по-христиански хорошо проведать отца?

КОЧУБЕЙ. Говорил. Говорил. Но мы сейчас не об этом. Я точно знаю, что надо поехать на Валаам. К монахам. Это шанс. Я не могу его упустить. Что я потом скажу монахам: что мне платили по тридцать тысяч за выступление, поэтому я не добрался на Валаам?

МАРИЯ. Каким монахам, Игорь? Ты их в глаза не видел. Ты хоть знаешь, кто такие эти монахи?

КОЧУБЕЙ. Я знаю. Я понимаю. Любимая, ты не могла бы позвонить профессору и.

МАРИЯ. Нет, Игорь. Ты знаешь, я всегда готова поработать у тебя секретарем. Но не в этот раз, извини. Если ты хочешь сорвать поездку, в которую вложено столько всего, звони профессору сам.

КОЧУБЕЙ. Я ничего не хочу сорвать. Но поездки же еще нет. Ничего еще не вложено. Я даже не знаю, кто официально меня приглашает. Я только много раз слышал про Борин самолет. Но самолет – это любезность. Боря обрадуется, если мне не понадобится его самолет.

МАРИЯ. Я больше не могу, Игорь. Я еду на работу. Хочешь – звони профессору. Но это будет страшный скандал, я тебя предупреждаю. Я тебя как друг предупреждаю.

КОЧУБЕЙ. Ты разве мне друг?

МАРИЯ. Я буду поздно – сегодня приглашали Толи. У них новая выставка волосатых бабочек.

КОЧУБЕЙ. Бабочек. Где?

МАРИЯ. В доме приемов.

КОЧУБЕЙ. В доме приемов. Очень интересно. Я всегда мечтал поймать гигантскую волосатую бабочку. Похожую на маленького динозавра. Чтобы взгляд, такой гордый и глупый, как у динозавра. Но – бабочка, бабочка как есть. С перепончатыми крыльями. Поезжай, конечно. Ты будешь поздно?

МАРИЯ. Я тебе только что сказала.

КОЧУБЕЙ. Я пока отдохну. Посплю часок-другой. Чтобы набраться сил. И позвонить профессору. И сказать, пока еще есть время, что я совершенно напрасно согласился ехать в Америку. Потому что мне срочно нужно на Валаам. К монахам. Может быть, профессору так понравится эта идея, что он тоже захочет поехать на Валаам? Ты так не думаешь?

Тишина.

XIII

Дедушкин.

ДЕДУШКИН. Машенька! Машенька, дорогая. Это я, Евгений Волкович. Да, я. Я вас не отвлекаю? У вас есть пара минут? Как славно. Видите ли, Машенька, мне уже 76 лет. Весной будет 77. У меня же день рождения 8 марта, вы помните. Я вас сразу же приглашаю. Да, в актовом зале Академии. Банкет – в комнате президиума. Прекрасно посидим, я уверен. Все шутили, что я единственный мужчина, которого поздравляют 8 марта. Да, да, да. Именно так. Видите ли, я уже думаю над тем, что через пару лет пора на покой. Я ушел бы и сегодня, но хозяйство огромное. 22 объекта только в России. 147 000 квадратных метров. Филиал в Лондоне. Филиал в Женеве. Сейчас думаем еще в Лас-Вегасе филиал открывать. Берем пансионат в Сочи. Строим на Новой Риге, где был военный городок. Нельзя все это бросить. Надо кому-то передать. А кому? Вот я потому звоню. Дочка моя, Танечка. Ей в новом году уже 50 лет. Взрослая. Докторскую сейчас доделываем. К майским праздникам защитим. Тоесть она защитит. Она девочка очень хорошая, вы ж ее знаете. Внучка Алисочка уже выросла. Муж второй, Изечка, от Танечки уже ушел. Словом, она могла бы взять на себя. Она упорная и безотказная, совсем как я. Да, вот и я к тому же. Я хотел бы, чтобы Танечку выдвинули в вице-президенты. Академии. На ученом совете. Под Новый год. Но я же не могу сам ее выдвигать. Вы же понимаете. Скажут: кумовство, семейственность. Что вы, что вы. Скажут, скажут. Вы современных людей не знаете. Как при советской власти, только еще хуже. Я потому и звоню. Я хотел попросить. Не знаю, как это лучше сказать. Конечно, конечно. Игорь Тамерланч – самый авторитетный у нас член ученого совета. И если б он предложил. Ну, внес если б Танечку. Кандидатуру Танечки. На вице-президента. Я был бы так ужасно благодарен. Вы же знаете, я всегда так благодарен Игорю Тамерланчу. Особенно, когда его нет на ученом совете. Мы все так переживаем. Так тоскуем, можно сказать. Я, бывает, минут по двадцать не открываю заседание. Все ждем его – может, все-таки появится? А потом открываю и минут двенадцать не могу собраться с мыслями. Думаю, если б Игорь Тамерланч здесь был сейчас. Да, Танечку, Танечку. Дедушкину. Татьяну Евгеньевну. У нее моя фамилия. Первого мужа вы не знали. Он умер. От отека легкого. А второй был Изечка. Купершток. Но Дедушкин же красивее, чем Купершток. И потом, у нее все дипломы на мою фамилию, не переделывать же. С самого начала пошло – Танечка Дедушкина. А Танечка Купершток – это, согласитесь, совсем другое. Можно я вас послезавтра побеспокою. А то ученый совет уже скоро. На вице-президента. Я бы тогда ушел через пару лет. И все бы продолжилось, как сейчас. Уж и не знаю, как благодарить вас, Машенька. Я бы сам позвонил, но так неудобно его отвлекать. Бывает, звонишь, цифры набираешь, так прямо пальцы холодеют: думаешь – отвлечешь Игоря Тамерланча, а у него порыв пропадет. Мы же все новую книжку ждем. Презентация – в Академии. Обязательно. Ой, спасибо. Спасибо вам, Машенька. Обязательно. Я позвоню. Спасибо. Счастья вам, моя дорогая. Счастья. Не здоровья, а именно что счастья.