Страница 147 из 172
Сердце Пустотелова радостно бьется в груди: теперь уж никакой неожиданности опасаться нельзя. Он зорко следит за молотьбой, но дни становятся все короче и короче, так что приходится присутствовать на гумне не больше семи-восьми часов в сутки. И чем дальше, тем будет легче. Пора и отдохнуть.
– Кажется, заслужил? – шутит образцовый хозяин, обращаясь к жене.
– Заслужил, мой голубчик! Посмотри на себя: весь ты за лето извелся.
– А коли заслужил, можно меня и лишней рюмочкой водки побаловать.
Но для Филаниды Протасьевны пора отдыха еще не наступила. Она больше, чем летом, захлопоталась, потому что теперь-то, пожалуй, настоящая «припасуха» и пошла в развал. Бегает она, как молоденькая, из дома в застольную, из застольной в погреб. Везде посмотрит, везде спросит; боится, чтобы даже крошка малая зря не пропала.
– Намеднись квас сливали – куда ты гущу из-под кваса девал? – спрашивает она повара.
– Птице, сударыня, снес.
– Тебе велено птичнице с рук на руки отдавать. Кому ты отдал?
– Простите, сударыня, сам птице в корыто вылил.
– Врешь, негодяй, слопал!
– Помилуйте… зачем же мне?
– По глазам вижу, что слопал! Вот скажу ужо Арсению Потапычу, как ты барское добро бережешь, – разделается он с тобой!
Побранившись с поваром, побежит на скотную, велит отворить дверь чулана, где хранится мякина и пелёва, вороха которых ежедневно приносятся с гумна.
– Словно бы сегодня пелёвы меньше, чем вчера? – Помилуйте, сударыня, куда ж ей деваться?
– Куда деваться! известно, в деревню к родёньке в подолах носите… Вот ужо разделается с вами Арсений Потапыч!
Со скотного двора в застольную.
– Долго ли вы, команда беспорточная, с капустой возиться будете? – покрикивает она на сенных девушек, – за пряжу приниматься давно пора, а они – на-тко! – ушли в застольную да песни распевают!
– И без песен тошнехонько! – огрызается старая Агафья, которая некогда выпестовала Арсения Потапыча, а теперь состоит в доме ключницей.
– Ты что, старая карга, грубишь! вот ужо разделается с тобой Арсений Потапыч!
И т. д.
С наступлением октября начинаются первые серьезные морозы. Земля закоченела, трава по утрам покрывается инеем, вода в канавках затягивается тонким слоем льда; грязь на дорогах до того сковало, что езда в телегах и экипажах сделалась невозможною. Но зато черностоп образовался отличный: гуляй мужичок да погуливай. Кабы на промерзлую землю да снежку бог послал – лучше бы не надо.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уже кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег – прямо на мерзлую землю.
– Задашный нынче год вышел! – радуется Арсений Потапыч, – и лето свершить удалось хорошо, и на озими надеяться можно, не подопреют.
– Погоди еще хвалиться; пожалуй, еще оттепели пойдут.
– Нет, оттепелей не будет; это уж я замечал. Коли осень студеная стоит, да снег раньше ноября выпал – стало быть, и санный путь установится сразу.
Днем Арсений Потапыч ведет обычную деятельную жизнь. С раннего утра надевает полушубок и большие, смазанные ворванью сапоги и отправляется в ригу. Отдыха теперь полагается всего каких-нибудь полчаса для обеда; поэтому за шумом и стуком цепов не видишь, как и время летит. Но длинные вечера наводят на Пустотелова тоску. К несчастию, он в последнее время попивать начал. Стоит у него в зале, в шкафчике, графинчик с настойкой; вот он походит-походит, да нет-нет и подкрадется к шкафчику. И до тех пор подкрадывается, пока до дна графинчика не очистит.
– Не будет ли? – от времени до времени остерегает его Филанида Протасьевна.
– Небось, пьяницей не сделаюсь. Водка полезна для меня; зверобой мокроту гонит.
– А по-моему, выпил рюмку, выпил другую, и довольно. Привыкнешь, так после трудно отвыкать будет.
– Так ты бы не целый графин наливала; выпил бы я в препорцию, сколько, по-твоему, следует, и шабаш.
– И то буду полграфина ставить.
– Скучно ведь, матушка! дорог настоящих нет, цены неизвестны… рассчитываешь, рассчитываешь – инда тоска возьмет.
– Возьми терпенье, займись чем-нибудь. Не тоскую же я; у меня всегда дело найдется.
И действительно, у Филаниды Протасьевны дело, точно бесконечная нитка, тянется. Покончивши с домашними заготовками, она принимается за обшивание домочадцев. Всем нужно белье подновить, а дочерям на первое время, хоть ситцевые платья для всякого дня сшить. Вынула она из сундука несколько новин полотна, вспомнила, что от прошлого года целый кусок ситца остался, выпросила у соседей выкроечек и теперь сидит в зале, кроит и режет вместе с двумя швеями-мастерицами. Старшеньким, конечно, и получше платьица понадобятся, да за бездорожицей в город ехать еще нельзя, а сверх того, и денег пока нет.
Будут деньги, будут. В конце октября санный путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса – восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц – вот он и с деньгами.
Супруги едут в город и делают первые закупки. Муж берет на себя, что нужно для приема гостей; жена занимается исключительно нарядами. Объезжают городских знакомых, в особенности полковых, и всем напоминают о наступлении зимы. Арсений Потапыч – справляется о ценах у настоящих торговцев и убеждается, что хоть он и продешевил на первой продаже, но немного. Наконец вороха всякой всячины укладываются в возок, и супруги, веселые и довольные, возвращаются восвояси. Слава богу! теперь хоть кого не стыдно принять.
И в самом деле, ноябрь еще в половине, барышням едва успели новенькие платьица пошить, как уж по дороге к Последовке начинают позвякивать колокольчики. Сначала приезжают полковые из эскадрона, расположенного по деревням, да ближайшие соседи. В доме становится шумно; единственный лакей, Асон, с ног сбился, несмотря на то, что в помощь ему дали двух мальчиков. С утра идет хлебосольство: чаи, завтраки, обеды. Только не взыщите, а запасов, слава богу, про всех хватит. Вечером дешевенькая гувернантка на фортепьянах играет, а барышни и кавалеры танцуют. В большинстве случаев гости остаются ночевать; мужчины располагаются спать в зале и в гостиной вповалку на разостланных по полу перинах; женский пол разводят по комнатам барышень, на антресолях. Иные дня по два и по три гостят, с прислугой и лошадьми, но хозяевам это не только не в тягость, а даже удовольствие доставляет; ведь и они, в свою очередь, у соседей по два и по три дня веселиться будут.