Страница 8 из 11
«Я и сам понимал, что самой лёгкой лодке в мире, пожалуй, обидно плавать впервые по Яузе. Мне было жалко её, но поделать я ничего не мог. «Одуванчик» родился здесь, у Яузских ворот, и в первый раз должен был проплыть мимо родных берегов. Пускай закаляется. Невозможно плавать всю жизнь по светлой воде. Мне казалось, лучше огорчить немного лодку, чем навеки оскорбить Яузу».
И жизнь даёт герою подтверждение – знак успешного прохождения, благого действия сказочной и символической мёртвой воды: река освобождается ото льда, уплывает последняя льдина, и с поверхности свободной от зимы воды взлетают две утки, два чирка-трескунка. Они держат путь на север, и журавли летят туда же, словно указывая герою путь и цель.
Орлов и милиционер Шура помогали герою спустить на воду лодку, следили сверху, с берега, за его полётом по Яузе. Герою казалось, что он «уплыл от них бесконечно далеко и жалел их, оставшихся дома». Это не случайное чувство. Человек, у которого срослись, соединились Анимус и Анима, переживает необычайный подъём, изменение сознания, и происходит новое рождение. Символом его становятся летящие на север журавли. И товарищей, оставшихся на прежнем уровне сознания, он ощущает как бесконечно далёких.
Анима – поющая нить, связь между Эго и бессознательным. Герой обретает Аниму не ради неё самой, а для того, чтобы отправиться в путешествие по своему бессознательному, познать наконец подводную часть собственного айсберга. Окунуться в живую воду природы, чтобы не просто срастись, но и научиться жить вместе.
Как Орлов превращается в проекцию
Глава XIX. «Ловля Орлова на граммофонную удочку»
Происходящая трансформация героя неизбежно требует нового отношения к друзьям и миру. Но старые привычки сильны, инерция восприятия и отношения работает мощно, и, уже ощутив Орлова «бесконечно далеко» от себя, герой всё же вновь предпринимает попытку свернуть на старые рельсы:
«Я, конечно, помнил, что Орлов отказался плавать со мной, но всё-таки ещё раз решил поговорить с ним, уговорить, заманить. И пошёл в мастерскую».
Что мы видим? Герой осознанно решает применить манипуляции по отношению к товарищу, чтобы добиться своей цели. Манипуляция изначально предполагает не доверие, а тайное управление другим.
Для чего же герою так нужен был Орлов? Почему он был уверен, что напарником может быть только этот человек?
В начале повести мы узнаём, что герой прошёл через мужскую инициацию, приобщился к маскулинности. Однако мы уже говорили, что в современном городском мире мужчинам, как правило, негде проявлять эту сторону личности в чистом, природном виде, и мужчины ищут сферы деятельности, где возможны различные проекции маскулинности. Так или иначе, без упражнения, без тренировки она подтачивается, тает. Герой это ощущает отчётливо: «Но, пожалуй, я был волком, который засиделся на берегу».
Решительность – одно из важных проявлений мужественности и полной взрослости. Герой в один из ключевых моментов проявляет нерешительность: помните, когда он впервые приносит готовую лодку Орлову, тот не восхищается; герой чувствует, что надо уходить, но, «пришибленный», сидит в мастерской до вечера.
Решать – значит, брать на себя ответственность за свою жизнь и судьбу. Значит, быть полностью зрелым и взрослым.
В паре друзей рассказчик – Орлов герой проецирует на Орлова собственную маскулинность. Это значит, что Орлов им воспринимается не как самостоятельная личность, а как проекция своего качества, как часть себя. А разве ж можно отправиться в путешествие для настоящих мужчин без мужественной части самого себя?
Герой в разговоре с Орловым проявляет типично феминные черты. Чисто по-женски он пытается манипулировать другом, подсекая свою рыбину и получше усаживая её на крючок. Всю беседу рассказчик представляет нам как ловлю Орлова на граммофонную удочку, художник – голавль, которого надо непременно вытащить на песок. (Хочется цитировать абзацами, но воздержусь, оставлю это удовольствие читателям.) Уже лёжа на песке, «огромный и мудрый брадоусый голавль» превращается в глазах манипулятора в «голавлишку», которого надо повеселить, задобрить, «чтоб ему поуютнее было на берегу». Герой, развеселившись от удачной манипуляции, даже хлопает панибратски голавлишку по плечу. (Так некоторые женщины, успешно манипулирующие мужчиной, используют слово «мужчинка».)
Таким образом, пытаясь манипулировать другом, на которого герой спроецировал свою маскулинность, он обесценивает этого друга как личность, теряет к нему уважение.
Но голавль неожиданно превращается в художника Орлова, в мужчину, обладающего собственной ярко выраженной маскулинностью, в мужчину, который не желает быть чужой проекцией и объектом манипуляций: «…я увидел, как голавль, которого я с таким трудом вытащил на берег, вдруг встал на ноги и на своих двоих пошёл обратно в реку».
У Орлова хватает мужества нанести – внешне! – обиду, сказать товарищу в ответ на типично феминный упрёк:
«– Почему бросаю? Просто остаюсь, а ты плывёшь».
Однако в гостях у Орлова в это время фотограф-профессионал Глазков. Его сначала поддевают как «магнитофонную душу», затем он приходит к выводу, что у него если не «граммофонная», то уж наверное «патефонная нервная система». Речь идёт о степени утончённости, о способности воспринимать тонкие движение души. Кстати сказать, Глазков «никакого голавля не заметил», то есть не увидел манипулятивных ходов рассказчика.
Идею предстоящего плавания на «Одуванчике» фотограф воспринимает с «печальным восхищением», затем робко просится в напарники, и в итоге мы читаем:
«– Да возьми ты с собой фотографа, – сказал Орлов. – Видишь, он рвётся в плаванье, и душа у него вроде бы граммофонная.
Я усмехнулся. Бородатый старый голавль подсовывал вместо себя пескаря. Правда, тоже бородатого».
Образ фотографа тоже имеет мощную символическую нагрузку. Роль фотографии – запечатлевать мир, показывать нам его без субъективных искажений и дополнений, которые неизменно вносит кисть художника, открывать его для нас таким, какой он есть в реальности. Фотограф – это зеркало, в котором герой должен увидеть себя, свои собственные черты – давно забытые и те, что проявились совсем недавно. И фамилия у него говорящая – Глазков. Дальше выясниться, что он не сделал в плавании ни одного кадра. Но его роль не в том, чтобы реально фотографировать (тем более что в сновидении фотографировать невозможно), а в том, чтобы быть волшебным зеркалом для героя.
Рассказчику и фотографу предстоит путешествие в мир бессознательного. Личное бессознательное обычно проявляется в снах, коллективное – в мифах. И сны, и мифы трактуют по общим законам. Каждый персонаж сна обычного человека правильно воспринимать как его собственную проекцию определённого качества или свойства, определённой субличности.
Так и здесь: мы будем дальше говорить о рассказчике и фотографе как о разных персонажах, чтобы не запутывать читателей, но мы вступаем в область мифическую, сновидческую, а по законам анализа снов и фотограф, и рассказчик, и Лодка – проекции разных сторон одной личности. Причем фотограф – проекция Анимуса, Лодка – проекция Анимы, а рассказчик – Самость, которая должна родиться и осознать себя в результате соединения Анимуса и Анимы.
Анимуса в капитаны!
Глава XX «Последний торт»
Сборы в дорогу неожиданно для героя показывают, что фотограф не чайник, а вполне себе бывалый морской волк. Он надел «огромнейшие и резиновейшие» бахилы, у него тельняшка, которую он называет по-морскому «рябчик», и он решительно советует засунуть колбасу в сапоги, разом прекращая колебания героя. И вид у него по-настоящему «землепроходческий».
Неожиданно собираются гости: Орлов с Петюшкой Собаковским, Клара Курбе с милиционером-художником. Тонкую психологическую роль играет «неприятно-розовая толстая роза» на торте, принесённом Кларой: её розовость утрирует феминность. Особое зрение героя включается вновь, и он видит все движения души милиционера Шуры, колебания Клары и неожиданное волнение фотографа, когда Орлов начинает сомневаться в его капитанских способностях.