Страница 5 из 35
Получив дополнительные сведения, я прощаюсь со Стариком и лечу в свой кабинет за плащом, потому что на улице льет, как на территории пожарной части в день больших учений.
Пинюш пишет за столом, старательно выводя красивые закругленные буквы.
Перед ним лежит десятка два этикеток, и на каждой из которых только одно слово: «Айва».
Я наклоняюсь над его прописями.
– Ты чего, заделался в писари?
Он качает головой.
– Моя жена сегодня варит варенье, а я заготавливаю этикетки для банок.
Он откладывает ручку и начинает массировать запястье.
– Что, Пинюш, писательская болезнь?
– Каллиграфия очень утомляет, – объясняет он.
Он встает, чтобы сделать несколько гимнастических упражнений, и, делая их, опрокидывает чернильницу прямо на этикетки с каллиграфическими надписями.
Поскольку он не замечает бедствия, я воздерживаюсь от того, чтобы сообщить ему о случившемся. У него слабое сердце, а мне было бы больно увидеть, как он умрет!
Перед тем как выйти, я замечаю, что он застегнул ширинку в дорогой его сердцу манере, то есть продел нижнюю пуговицу в верхнюю петлю, отчего получился довольно широкий туннель.
– Закрой ее, Пинюш. Никогда не следует слишком сильно проветривать комнату покойника! Он ворчит, наводя порядок в своей одежде. – Кстати, о покойниках, – говорю. – Понравился голубь?
– Нет, слишком жесткий... Мы отдали его консьержке.
– У тебя слишком доброе сердце, Пино... Щедрость тебя погубит!