Страница 60 из 175
Мануэла Заниц сидела сгорбившись и закрыв лицо руками.
— У вас тяжёлый день, — сказал Симош, слегка дотрагиваясь до её плеча.,
Тем временем Ольбрихт принёс банку с туго набитыми в ней купюрами.
— И это нужно понять! — Симош осторожно убрал руки девушки от заплаканного лица, — Фройлайн Заниц, а ведь мы с вами уже знакомы. Беседовали, когда было совершено нападение на служащего почты. Помните?
Девушка подняла голову и молча взглянула на Симоша.
— Перед нами несколько загадок, и вы должны нам помочь разгадать их. Скажите, не лучше ли было бы, например, поместить эти десять тысяч в сберкассу, где они, кроме всего прочего, приносили бы проценты?
Мануэла, с размазанной по щекам тушью для ресниц, печально посмотрела на старшего лейтенанта.
— Наверно, Олаф боялся, что до них может добраться его шурин Готенбах, который пытался оспаривать всё, что принадлежало Яне.
— Но ведь ваш друг был официальным наследником?
— Готенбах утверждал, будто Яна оставила завещание, по которому земельный участок: и деньги приходятся на его долю.
— Но ведь завещания не было?
— Откуда я знаю?
Симош подошёл к столу, на котором лейтенант разложил карту города. Рядом лежала чековая книжка.
— Итак, Берлин, — сказал он.
Почти во всех городских районах Берлина почтамты были подчёркнуты красным карандашом. Линии, проведённые вдоль улиц, соединяли их между собой.
— «Маршрут», — подумал Симош. Обернувшись к девушке, он спросил:
— План принадлежит вам?
Мануэла отрицательно покачала головой:
— Должно быть, Олаф принёс.
— Книжка номер два. — Ольбрихт положил на план чековую книжку с номером счёта 6897. — А вот книжка номер четыре, с пятого листа. — Он говорил шёпотом, так что слышно было только Симошу.
— А где отсутствующие листы, и книжки первая и третья? — спросил старший лейтенант тоже шёпотом.
— Оплачены. Но они не были обеспечены.
Лейтенант сообщил всё, что он установил за последние часы. Олаф Люк в почтовом отделении Дрездена открыл чековый текущий счёт номер 6897. Это произошло через несколько недель после ограбления почты — именно тогда Мануэлу Заниц расспрашивали вторично о её друге. Люк внёс 50 марок. За несколько дней до убийства он получил четыре чековые книжки. В Дрездене ни один чек реализован не был. Однако в Берлине, а именно во всех отмеченных на карте почтамтах, Олаф Люк получил наличными. В общей сложности ему оплатили 68 чеков на сумму 60 ООО марок. Кроме того, всплыли необеспеченные чеки безналичного расчёта на сумму приблизительно 3000 марок.
Симош вновь обратился к девушке, безучастно сидевшей в кресле.
— Фройлайн Заниц, вы знали, что у вашего друга имеется чековый текущий счёт в почтовом отделении?
— Подобные вещи меня не интересовали.
— Но если вас интересует, кто его убил, то вам следовало бы быть более откровенной с нами. Мы спрашиваем не из простого любопытства.
Она провела рукой по глазам и высморкалась.
— Я действительно не ломала себе голову над его финансовыми проблемами.
Симош присел около девушки.
— Но вы же вместе жили. В таких случаях неизбежны денежные расходы.
— Он никогда не жадничал. Если мне что-нибудь было нужно, я это получала.
— С кем он ездил в Берлин? — спросил Ольбрихт.
Мануэла откинула назад голову. Слёзы бежали по её большому носу, ручьями стекали к уголкам рта и капали на воротник блузки.
— Я так устала, — сказала она, — оставьте же меня в покое. Я не знаю, с кем он был в Берлине, не знаю, что он там делал. — Вдруг она встала, и голос её зазвучал увереннее: — Я не Яна, которая изводила его. Стоило ему Только направиться к двери, как начинался скандал. «Куда ты собрался? С кем? Когда вернёшься?» Она ему дышать не давала!
Симош вспомнил, как жену Люка описывала фрау Бахман. Ничего удивительного. Чем сложнее характер, тем разноречивее мнения о нём. В таких случаях для Симоша всегда было важно, какие существенные черты человека подчёркивались. Осмысливая их, он дополнял своё впечатление как о говорящем, так и о том, кому давалась характеристика,
— Кто был лучшим другом Олафа? — неожиданно спросил он.
— Дирк Кройцман.
— Он часто приходил сюда?
— Нет. Олаф сам ходил к нему. Кройцер меня недолюбливает.
— Почему?
— Потому что я погубила брак Олафа, как он утверждает. А там нечего было губить.
— Что же связывало вашего друга с Кройцманом? Наверное, всё же не только давняя привычка?
— Таких разных, как они, редко встретишь. Олаф… тот мог быстро что-то придумать, организовать, а Кройцера всегда приходилось тащить за собой, разве что на работу сам ходил. Если бы Олаф не подкинул Кройцеру пару идей, он и в сорок лет не имел бы своей квартиры и торчал у бабушки.
— У него нет подруги?
— Он встречается с девушками, но, как ни странно, на связь не идёт. У бабушки для него было, пожалуй, удобнее. Олаф обеспечивал ему частную клиентуру. Он первоклассный электрик и мог бы грести деньги лопатой, но прежде чем он по своей инициативе постучит в дверь…
— А чем он был дорог вашему приятелю?
— Олаф говорил: «На Кройцера можно положиться, всегда».
Симош рукой пбдал лейтенанту знак, чтобы тот сложил деньги, карту и чековую книжку и вышел из комнаты.
— Нам придётся всё это конфисковать, — пояснил он Мануэле. — Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить- с кем ещё, кроме Кройцмана, Олаф встречался в последнее время? Может быть, кто-нибудь о нём плохо отзывался?
Она отрицательно покачала головой.
— Вообще-то вы знали, что Люк прятал на даче в железной банке семь тысяч марок?
— Нет, — сказала она равнодушно.
— Как вы полагаете, откуда у него эти деньги?
— Может быть, задаток от господина Шиффеля, который хотел купить земельный участок.
На улице Ольбрихт уже не сдерживал удивления.
— Вот это штука! Жульничество с чеками своего собственного счёта! Я вообще больше ничего не понимаю.
— Пошли на работу, — предложил Симош, — и обдумаем дело спокойно. Нам необходимо направить расследование в нужное русло.
— Сегодня вечером мне уже ничего не полезет в голову. — Ольбрихт зябко запахнул слишком широкое для него пальто. — Ничего, пока не поем, я и так тощаю изо дня в день.
— Зато воротник вашей рубашки становится всё туже и туже. Я весь день собирался вам об этом сказать. Пошли в гуляшную, я приглашаю.
Они уселись в Небольшой нише, где могли разговаривать спокойно, без помех. Старший лейтенант заказал два супа, два гуляша и пиво. Ольбрихт обрёл дар речи лишь после того; как проглотил суп.
— Это. мой завтрак, — пояснил он, — теперь поем обед, а затем выпью ужин. Ну и денёк сегодня!
— Если бы у нас не было ничего более важного, — сказал Симош, — то мы обстоятельно поговорили бы о вашем образе жизни. Лейтенант отмахнулся:
— Займёмся-ка лучше Люком. Не мог же он ездить через весь Берлин от почтамта к почтамту на общественном транспорте?
— Может быть, он взял машину напрокат или использовал без разрешения.
— Если он проворачивал это дельце один, то мог взять также такси. Так или иначе, ему нечего было скрывать, ведь он жульничал с чеками собственного счёта и предъявлял собственное удостоверение личности. Был ли он вообще в здравом уме?
— Это мы уже не узнаем. Во всяком случае он не мог не учитывать, что через два-три дня его арестуют.
Официант подал гуляш, ели его молча. Ольбрихт первым опустошил свою тарелку, после чего заявил:
— Если у него и был соучастник, то что-то между ними пошло вкривь и вкось и они повздорили.
Симош пожал плечами, продолжая жевать.
— Однако если он провернул это дельце в одиночку, — продолжал рассуждать Ольбрихт, — то он самый большой пройдоха, какого я когда-либо встречал.
— Он мёртв.
— Уже случалось, что мёртвый оказывался вовсе не тем, за кого его принимали…
— Сейчас мёртв Олаф Люк, — возразил старший лейтенант. — В одиночку он всё это проделал или нет, намерение у него могло быть только одно — уехать из республики. Здесь где бы он мог прятаться, даже с фальшивыми документами?