Страница 33 из 175
Гео приготовился слушать. Он понял, что, в сущности, знает майора не так уж хорошо. Они давно работают вместе, отлично понижают друг друга, но такой склонности к фантазированию и произвольному толкованию фактов Гео никогда ещё за майором не замечал. Нет, точно, история Эмилии задела в нём что-то очень личное, скрытое за семью печатями…
— Во-первых, оставим пока сомнения в гибели девушки, будем считать, что её нет в живых, — и точка. Сейчас нам другое важно понять — правда ли то, что она сама и добровольно посягнула на свою жизнь? Почему мы непременно должны верить записке, оставленной под подушкой? А не мог ли Дишо сам столкнуть свою приёмную дочь в кипящий морской котёл? Ведь именно благодаря этой записке его никто не заподозрил! Кроме того, в критическую минуту ему весьма облегчила дело её балансировка на парапете, так? Теперь следи внимательно. Предположим, Дишо солгал на следствии, что нашёл записку через несколько часов после ужасного события. На самом деле он наткнулся на неё гораздо раньше, задолго до того, как вечером по настоянию Эмилии они отправились на мост. Он видел, как она тайком сунула что-то под подушку, и решил посмотреть. Сначала он просто не поверил своим глазам, а уж потом испугался, запаниковал: ну а если бы он не обнаружил этой записки, что тогда? Постепенно всё же пришёл в себя. Вот сейчас он приведёт её сюда: это что такое, а? Объясни, пожалуйста! Потом пойдут просьбы, увещевания, а если не поможет, то и угрозы: сама не образумишься — запру тебя на замок да ещё и милицию предупрежу! По-моему, это естественная реакция для отца, даже если он отец только на бумаге. Всё-таки Дишо многие годы считал Эми своей дочерью, участвовал в её воспитании и заботился о ней, хотя бы материально. И пусть он предстал перед нами как совершенно безответственный тип, неужели в его неустойчивой душе не сохранилось никаких чувств к Эмилии?
Он приехал из Алжира, чтобы свозить свою приёмную дочь на дорогой курорт, — это факт. Думаю, он сделал это, чтобы как-то унять угрызения совести. Наверно, он не раз задавал себе вопрос: посягнула бы Кристина на кассу, если бы он был рядом с ней? Конечно, Дишо жалел девочку, оставшуюся в полном одиночестве, хотел обласкать её, согреть своим вниманием, внушить ей, что она не сирота, что у неё есть отец, который будет заботиться о ней, хотя и живёт далеко… Да, я думаю, именно так должен был поступить отец, пусть и не родной, если у него сохранилась в душе хотя бы капля человечности… А теперь посмотрим на всё это более реально. Что сделал папаша после того как, к счастью, нашёл записку? Принял ли он срочные меры — это ведь был бы единственный выход из создавшегося положения? Ничуть не бывало! Наоборот, тут же согласился идти на опасный мост. Ты можешь возразить, что в своих показаниях он твердит другое, якобы в последний момент он испугался: ветер, холод, быстро темнеет, не лучше ли отложить прогулку до завтрашнего утра… Хотя, может, так оно и было, не спорю, но только для видимости! Чтобы скрыть от Эмилии, да и от себя, надежду на то, что девушка и вправду осуществит свой дьявольский замысел. Да, дьявольский, потому что Дишо не мог не понять: этот план был задуман для того, чтобы обречь безответственного жестокого отца на вечные муки совести! Вот он и подумал: разве этот поступок не говорит о том, какова его приёмная дочь? Злая, мстительная, никогда она не простит ему ухода из семьи, даже если он весь мир швырнёт к её ногам!
Наверно, такой была первая мысль, поразившая его, когда он нашёл под подушкой её записку. Теперь она всё время будет отравлять ему жизнь своими претензиями, абсурдными упрёками, будет всё туже затягивать петлю на его шее требованиями, и, конечно, расходы на неё будут бесконечно расти, пока какой-нибудь неопытный юнец, ослеплённый её красотой, не решит на ней жениться… чтобы очень скоро возвратить это «сокровище» отцу, который, напоминаем, не родной отец. И если учесть к тому же, что эта назойливая девчонка по закону имеет все права на часть его имущества, сбережений в нашей и иностранной валюте в ущерб родному сыну!.. «Для этого я родила тебе сына? — конечно же, будет колоть его новая супруга. — Чтобы ты набивал чемоданы подарками ей?»
И вот тут не появилось ли у него в душе желание избавиться от дочери, стереть её из памяти? Эмилия уже покачивается на перилах и переступает по мокрым поручням, раскинув руки, совершенно не боясь близости бушующего моря, — настоящий живой символ бесстрашия и безрассудства…
Но почему она всё ещё медлит? Зачем этот цирк, кому он нужен? А вдруг она всё-таки не решится прыгнуть?… Или прыгнет, а потом доплывёт до столбов, на которых крепится мост, и схватится за один из них — инстинкт самосохранения, что ни говори… Вот тут он просто потерял рассудок: с одной стороны, освобождение от всех пут, а с другой — живой да ещё близкий всё же человек… Он подбежал к парапету и обхватил Эмилию обеими руками под колени. Она, конечно же, потеряла равновесие — и полетела в кипящие волны. Нет, он не толкнул её плечом, не ударил головой в живот — остатки человеческого чувства не позволили бы ему так поступить даже со своей мучительницей — он лишь слегка помог ей преодолеть минутное колебание. Ну, а дальше только от неё зависело — бороться ли с волнами или покориться судьбе. Разумеется, он не носил с собой камень, чтобы оглушить девушку, если её голова вдруг появится в темноте между прутьев парапета, — это было бы уж слишком. Ну, а Эмилия вообще не показалась на поверхности… оставив нас с тобой в неведении о том, где она сейчас — на глубоком дне или на шоссе ждёт какого-нибудь другого поклонника женской красоты, который тоже возьмёт её в машину и повезёт — почему бы и нет? — на этот раз до Софии…
— Это всё? — холодно спросил Гео.
Цыплёнок засмеялся:
— Я всегда говорил, что ты прекрасно воспитан, в отличие от меня. В самом деле, непростительно с моей стороны отнимать своими глупостями дорогое время отдыха у молодого, способного и вконец измученного юриста.
— Я не жалуюсь. Ваша версия, действительно, не выдерживает критики, но ради гимнастики ума…
Гео вдруг помрачнел: «А почему не выдерживает? От Эмилии всего можно ожидать. Что же до господина Дишо Нелчинова, им я совсем не интересовался. Это серьёзное упущение в моей системе».
— Ладно, дружок, — глядя в окно, промолвил Цыплёнок, — я ничего не говорил, ты ничего не слышал, — и кончено. Разве что ты решишь похвалить меня перед коллегами за великие успехи в области фантасмагории. С тебя станется…
— И всё же, я думаю… не похлопочете ли вы о моей командировке в Алжир? Мне бы очень хотелось поговорить с этим типом, посмотреть, как он начнёт хлопать ушами в ответ на мои вопросы…
Майор покачал головой:
— Это невозможно. А вот если у тебя появится желание съездить и Сливен… Поговорить с матерью Эмилии в тюрьме, подготовить её к возможной встрече… Ведь её вполне может хватить удар, если она увидит свою дочь живой и здоровой.
— Значит, вы твёрдо верите, что Эмилия и моя таинственная спутница…
— А ты разве не веришь?
— Не знаю. Но мне очень хочется, чтобы это было так.
— Мать нужно — на всякий случай — подготовить. Способ выбери сам.
— Что ж, в принципе я не возражаю.
— Мы сделаем это. Ведь вопреки всему Кристина мне — да и, по-моему, тебе тоже, не так ли? — симпатична, особенно по сравнению с её бывшим мужем. Ты помнишь, что сказал инженер про котёнка? (Цыплёнок явно ударился в лирику. Такое бывало с ним крайне редко). «Если человек подберёт на улице котёнка, он обязан о нём заботиться». Я бы добавил — заботиться и даже безропотно сносить неприятности, которые котёнок может доставить. Что же говорить о маленьком человечке?… Забота, широкая и щедрая душа — только тогда есть надежда, что в благодарность ты получишь сыновнюю или дочернюю привязанность. А иначе может случиться беда, в частности и с котёнком. Мои приятели как-то взяли совсем крошечную кошечку, но Белка никак не могла привыкнуть к ящику с песком, ходила где попало, лазила в сервант, в холодильник— в общем, вела себя некультурно. В результате, когда дети были в школе, взрослые отнесли несчастное животное на другой конец города и бросили, а детям сказали, что Белка ушла гулять и не вернулась. Прошла неделя, другая — и Белка еле слышно замяукала у порога. С разодранной до кости щекой, с вытекшим правым глазом. Дети были счастливы, а взрослые сгорали со стыда…