Страница 125 из 175
— Велики ли были ваши потери? — спросил Рушиньский.
— Мы понесли серьёзный урон, особенно в начальной фазе боя, когда под развалинами завода осталось лежать большинство его защитников. В ходе сражения мы убедились, в том, что взводный Врублевский, принявший на себя командование остатками роты, не только умелый командир, но и меткий пулемётчик. До сих пор не могу понять, как он остался жив, когда артиллерийский снаряд попал прямо в его пулемёт. После боя санитары подобрали взводного в бессознательном состоянии; позже врач обнаружил у него несколько осколочных и три огнестрельные раны. К ним следует добавить травматические повреждения, полученные после того, как заминированный пивзавод взлетел на воздух. Мы уже закончили войну, водрузив польский флаг на монументе Нике в Берлине, а врачи в госпиталях продолжали бороться за жизнь Врублевского. Серебряный крест ордена «Виртути Милитари» заслуженно увенчал его боевой путь, пройденный от Варшавы до Камня Поморского. Я никогда не поверю — и никто не сможет меня переубедить — что человек, которого я знаю с самой лучшей стороны и которого считаю настоящим польским героем, мог совершить все те злодеяния, которые ему приписывают в обвинительном заключении! — закончил речь полковник Теодорович. — Всё это похоже на кошмарный сон. Правда должна восторжествовать!
— В зале находится, — объявил адвокат, — супруга обвиняемого, пани Кристина Врублевская. Прошу заслушать её показания в качестве свидетельницы.
— Ни в коем случае! — крикнул обвиняемый.
— Я протестую, — вмешался прокурор. — Обвинение вызывало пани Врублевскую на допрос, но в соответствии с уголовно-процессуальным кодексом она воспользовалась правом отказаться от дачи показаний.
— Если пани Врублевская не хочет давать показания, она сама в состоянии сказать об этом, — парировал адвокат.
— Хотите ли вы давать показания? — громко спросил председатель, отыскав глазами высокую миловидную брюнетку.
— Да, хочу, — ответила она.
Председатель немного посовещался с коллегой и заседателями.
— Суд принял решение заслушать показания свидетельницы Кристины Врублевской. Подойдите, пожалуйста, ближе. Настаивают ли обвинение и защита на присяге?
— Не настаиваем, — одновременно ответили прокурор и защитник.
— Свидетельница, что вам известно по рассматриваемому нами делу? — прозвучал традиционный вопрос.
— Высокий суд, произошла, по-видимому, какая-то страшная ошибка. Я знаю Станислава почти двадцать лет, причём восемнадцать мы с ним женаты. Не скажу, что у него нет недостатков. С ним иногда нелегко находить общий язык. Нередко он бывает чересчур суров и несправедлив по отношению к детям. Есть у него, конечно, и свои слабости. Но я никогда не поверю в то, что мой муж — убийца из гестапо.
— Пан прокурор, имеются ли у вас вопросы к свидетельнице?
— Вопросов нет, — ответил Щиперский, хорошо понимая, что жена не станет наговаривать на мужа.
— А у вас, пан меценас?
— Часто ли муж рассказывал вам о том, что ему пришлось пережить во время войны? — обратился адвокат к Врублевской.
— Он всем надоел своими воспоминаниями до такой степени, что слушать его военные рассказы стало просто невмоготу. Я не раз советовала ему умерить пыл, чтобы не казаться смешным в глазах коллег и знакомых. Говорила, что его слова окружающие воспринимают как бахвальство, но с ним трудно было спорить. Одна из любимых его тем — партизанская жизнь. А про город Камень Поморский мне, наверно, известно значительно больше — хотя я никогда там не была, — чем об улице, на которой мы живём в Варшаве, а ведь я — урождённая варшавянка.
Обвиняемый с недовольным видом прислушивался к показаниям жены.
— Знает ли ваш муж немецкий язык?
— Что вы, конечно, нет! Как-то в отпуске я отдыхала на Мазурских озёрах и познакомилась там с одной парой из Берлина. Время от времени они мне писали, но я не настолько сильна в немецком, чтобы без посторонней помощи могла прочесть их письма или ответить на них. Поэтому я всегда была вынуждена обращаться за помощью к коллегам по работе, хорошо владевшим этим языком. Неужели муж стал бы со мной хитрить и не помог мне!
— Вы никогда не были в Кракове?
— Как же, была. Ездила туда на экскурсию, которую организовали на нашей фабрике. Кстати, взяла с собой и мужа.
— А ему приходилось до этой поездки бывать в Кракове?
— Не думаю. Он совершенно не ориентировался в этом городе. Помню, когда мы отошли от автобуса, он даже не сумел найти обратную дорогу. Хорошо хоть, что запомнил название улицы, где мы остановились. Прохожие объяснили, как до неё добраться.
А Рихард Баумфогель, в отличие от моего подзащитного, часто бывал в Кракове у своего начальства, — заметил адвокат. — Уж он-то наверняка должен был знать расположение улиц в этом городе.
— Всегда можно притвориться, что ты никогда не был в том или ином городе и не владеешь каким-то иностранным языком, — заметил прокурор.
— Притворяться перед собственной женой? Но зачем? Разве кого-нибудь удивило бы, что Врублевский, учась в Гданьском политехническом институте, предпочёл там изучать немецкий, а не английский язык? Однако он, как мы знаем, сделал выбор в пользу последнего. Знать город Краков — это не преступление. Обвиняемый, если уж на то пошло, мог неоднократно посещать его в послевоенное время.
— Извините за нескромный вопрос: вы спите с мужем в общей спальне? — спросил адвокат.
— Да.
— Тогда вы, разумеется, должны знать, бредит ли он во сне.
— В последнее время он уже перестал бормотать по ночам, но в первые годы нашего супружества его постоянно мучили кошмары: то он во сне бросался в атаку, то отдавал какие-то приказы. Когда я его будила, он был весь в поту, его колотила нервная дрожь.
— Не кричал ли он во сне по-немецки?
— Никогда. Клянусь жизнью наших детей. Никогда, слышите — никогда!
— Может быть, он бредил на каком-нибудь другом иностранном языке?
— Порой мне казалось, что я различаю отдельные русские слова.
— По-видимому, не русские, а белорусские, — уточнил обвиняемый.
— Обвиняемый, владеете ли вы русским языком? — спросил председатель.
— Очень слабо. Учил его в старших классах средней школы, то есть сразу После демобилизации.
— А откуда вы знаете белорусский?
— Этот язык мне очень близок, потому что деревни в Несвижском районе были или чисто белорусские, или со смешанным польско-белорусским населением, как в моей родной Бжезнице. Белорусский я знаю с раннего детства.
— Обвиняемый, кто вы по национальности — белорус или поляк? — спросил один из заседателей?
— Все члены нашей семьи всегда считали себя поляками.
— Свидетельница, что вы можете добавить к уже сказанному?
— Я любила его и продолжаю любить! Никогда не поверю в его вину, даже если он будет осуждён!
— Вопросов больше нет, — заявил Рушиньский, почувствовав рискованность ситуации: Врублевская, поддавшись эмоциям и желая выгородить мужа, могла восстановить против себя судей, снизив тем самым весомость показаний.
Последними давали показания присутствовавшие в зале эксперты, которые во время предварительного следствия участвовали в медицинских обследованиях обвиняемого. Они показали, что Станислав Врублевский, или Рихард Баумфогель, — мужчина нормального телосложения, без физических отклонений и психических расстройств, с нормальной для его возраста памятью, хорошим слухом и несколько ослабленным зрением. Способности выше средних. Эксперты указали, что, по их мнению, обвиняемый дееспособен и Может отвечать за свои действия.
Затем как прокурор, так и защитник представили суду различные документы, прося приобщить их к делу в качестве доказательств. Рушиньский, например, представил характеристики на Врублевского с места работы и из нескольких общественных организаций, в деятельности которых он принимал активное участие. Ещё адвокат попросил приобщить к делу справку о прохождении его подзащитным воинской службы в годы второй мировой войны, а также фотокопии наградных документов на две медали — «Крест Храбрых» и серебряный крест ордена «Виртути Милитари». Суд удовлетворил просьбы обвинителя и защитника.