Страница 10 из 20
Потом на свой страх и риск мы завели собственную фабрику. Помещение было почти такое же – комната с голым цементным полом на манхэттенской улице, разделенная огромными стенами в виде железных решеток. Было там и наше первое настоящее хранилище в подвале. И здесь есть что вспомнить! Например, как в ночь переезда мы распустили на нитки ковер и ползали вокруг на четвереньках, собирая крошечные алмазные осколки, которые обронили за последние месяцы работы (их набралось несколько сот). Или как наша сотрудница случайно заперлась в новом хранилище на всю ночь, а ее муж все интересовался, до какого же времени мы все-таки работаем. Как я вкалывал до седьмого пота в одном и том же, единственном (шерстяном) костюме среди влажного нью-йоркского лета, потому что мой лама требовал, чтобы я никогда не забывал играть свою роль, – мне полагалось носить костюм каждый день, не помышляя снять его или хотя бы ослабить галстук.
Прошло что-то около шести месяцев на нашей новой фабрике, и пора было принимать решение о новом переезде. Мы были на распутье. Стоит ли рискнуть и перебраться в Алмазный район? Что, если мы арендуем большие площади, а заказов станет меньше? Что, если мы снимем маленькое помещение, а заказы придут большие – как нам тогда их выполнить?
В результате мы заняли около половины этажа небольшого обветшалого дома, примыкающего к основному району, – это был компромисс между риском прогореть на большом помещении и безопасностью дешевой аренды. Я руководил сам собой в Алмазном отделе (самой маленькой комнатушке), иногда работал в отделе сортировки (скромной комнате, которая служила еще и приемной), а бывало, что и в хранилище (маленьком саркофаге, где стоя могли разместиться две мумии). Производство располагалось в самой большой комнате, в углу которой сидел одинокий полировщик.
В течение года мы удвоили уровень продаж (так повторялось потом около десяти лет), и возникла настоятельная необходимость расширить пространство, пусть даже с риском. Ведь мы буквально сидели друг у друга на голове. Шутили даже, что каждому квадратному дюйму, который ты занимаешь, соответствует тысяча долларов зарплаты: на мою долю приходилось тогда дюймов пятнадцать. Из соображений безопасности мы не могли пускать внутрь поставщиков алмазного сырья, и потому нам приходилось заключать сделки, стоя снаружи между фойе (которое называлось «западня») и приемной, чтобы другие алмазные дилеры не слышали первоначальную цену, которую мы давали. Представьте, каково это – стоять в маленьком, слабо освещенном коридоре с небольшим свертком, наполненном тысячами крохотных алмазов, стараясь перекричать шум шлифовального цеха за спиной (да так, чтобы тебя не услышали сидящие прямо перед тобой люди), высчитывая суммарную закупочную стоимость, завлекая оппонента расценками и слегка продвигаясь в цене ему навстречу. Ваш оппонент делает то же самое, и все это часто напоминает дуэль на рапирах в деревенском сортире.
Кстати, насчет «западни». Это такая особая зона в алмазном предприятии, куда в первую очередь попадает со звонком через наружную дверь посторонний посетитель. Дверь за ним захлопывается, а его самого проверяют через видеокамеру или пуленепробиваемое стекло, и только тогда он – и снова со звонком – проходит через вторую дверь, после чего оказывается, наконец, во владениях компании. Электронный механизм не позволяет, чтобы обе двери были открыты одновременно, и это может привести к забавной (для других) ситуации, когда, уходя последним и выйдя через внутреннюю дверь, вы вдруг вспоминаете, что забыли ключи от входной.
Итак, оказавшись перед необходимостью расширения, мы выбрали самый надежный путь и выкупили у арендаторов вторую половину этажа. Вскоре и эта площадь была освоена, и на каждого снова приходилось около двадцати дюймов, и тогда мы сняли соседний этаж, присоединив его лестницей. И опять мы съехали на отметку двадцать дюймов, все время удваивая уровень продаж, и арендовали последний этаж, который еще сдавался. К сожалению, он был отделен от нас двумя пролетами.
Когда нам снова понадобилось пространство, мы так и не смогли убедить кого-нибудь съехать и освободить для нас еще один этаж. Поиски в соседнем здании, поменьше нашего, тоже ничего не дали. Поэтому мы сняли этаж через дом от нашего офиса. Он располагался так высоко, что туда удалось протянуть целый пучок абсолютно незаконных сетевых кабелей для компьютеров, не задевая более низкое здание между нами. Ни дать ни взять бельевые веревки, более уместные среди многоэтажек Бруклина, а не между башнями из стекла и бетона в самом сердце Манхэттена.
Теперь мы попали в очень неудобное положение; приходилось постоянно дефилировать туда-сюда по улице с большими пакетами алмазов – а еще рубинов, сапфиров, аметистов и дюжиной других камней, – только для того, чтобы передавать их между сортировочными комнатами в разных зданиях. Это было опасно, а тут еще Алмазный район стал расширяться в нашу сторону, и арендная плата непрерывно росла. Мы должны были принять решение о том, где же разместить наш бизнес, который к тому времени имел многомиллионный годовой оборот и около сотни служащих. И это снова подводит нас к вопросу о недвижимости и скрытому потенциалу вещей.
Есть особая категория бизнесменов, достигших известных высот, которым положено ежедневно получать газету The Wall Street Journal. Читаете вы ее или нет, не важно (у меня есть подозрение, что мало кто это делает): во многих фирмах главное, чтобы по утрам вас видели бодро взлетающим на крыльцо со свернутым номером под мышкой. Еще лучше обеспечить ежедневную доставку газеты прямо в офис, чтобы около девяти утра она торчала из-под вашей двери, причем часть заголовка Wall Street Journal была хорошо видна из коридора. Девять часов хороши еще и тем, что газета будет торчать там до тех пор, пока вы степенно не проследуете в свой кабинет около девяти тридцати. Пусть каждый служащий, который пройдет мимо вашей двери за это время, увидит Journal: верный признак того, что вас еще нет на месте, и (не)лишний раз вспомнит, кто здесь босс со свободным графиком.
Те несколько раз, что я читал-таки The Wall Street Journal, доставили мне весьма любопытные впечатления. На первой странице, вверху справа (левую часть целиком занимает сводка национальных и мировых новостей), всегда размещается бодрая статья о каком-нибудь бизнесмене, вроде Джорджа Сороса, который сделал невероятно рискованные инвестиции и здорово опередил всех по времени. Его провозглашают «провидцем», и он теперь деятель, несравнимо превосходящий своей проницательностью всех остальных на рынке, обладающий уверенностью в себе и смелостью для дерзновенного прорыва на новый уровень доходов, тогда как ограниченные и консервативные предприниматели плетутся в хвосте.
Примерно на четвертой странице обычно помещается статья о бизнесе, который дышит на ладан, потому что руководители устарели и закостенели в своих методах, правление уволило всех замов, а главного исполнительного директора обменяли на нового. Спустя неделю или месяц я снова открывал Journal (если честно, я обычно тырил номер из-под двери другого зама и успевал положить на место до его прихода). На первой странице обязательно помещалась хвалебная статья о компании, которая, из года в год твердо придерживаясь проверенных методов, получила огромные прибыли в этом квартале. На капитанском мостике этой фирмы, надежной как банковский вексель, непременно стоял мудрый руководитель, приверженный принципам прошлого. А на четвертой странице теперь была в высшей степени критическая статья о дураке капиталисте, опрометчиво рискующем акциями своего предприятия.
Я вдруг заметил, что имена сегодняшних дерзновенных гениев непременно станут именами рискующих идиотов несколько месяцев спустя. Имена же сегодняшних упертых идиотов станут потом именами консервативных гениев. А может случиться, что дерзновенный гений все-таки продолжит свой полет, или консервативный идиот – свое падение. В любом случае, кажется, никто не заметил, что одни и те же действия, предпринимаемые одними и теми же людьми или компаниями, похоже, приводят к различным, почти случайным результатам.