Улица Жмуров

Я дрожу, как вибратор.

– Скажите, вы что, хотите заставить меня умереть от любопытства?

– Незадолго до своей смерти Парьо занимался любовью...

Я смотрю на Андрэ, чтобы узнать, не насмехается ли он надо мной. Но он серьезен, как конклав.

– Это подтверждает только то, что его любовница действительно находилась у него незадолго до его смерти... Ну и что?

– А то, что если вы позволите, то у меня есть своя теория не насчет того, как он умер, а как он мог умереть...

– Я жадно слушаю вас, док.

– Вы когда-нибудь занимаетесь любовью, Сан-Антонио?

– Допустим, что очень часто, и не будем больше об этом.

– Ладно. Что вы делаете сразу после этого? Моя физиономия расплывается в улыбке.

– Какой странный вопрос... После! После, док, я возвращаюсь домой, как и все нормальные французы!

– Не шутите. Вы немного валяетесь в постели, чтобы восстановить свои силы, так?

– Да.

– Мечтаете, да?

– Да.

– Чувствуете животную грусть, о которой говорит знаменитая латинская пословица, да?

– Да.

– Все мужчины таковы.

– Неужели?

– Так вот. Нет никаких причин считать, что Парьо был устроен иначе.

– Никаких.

– Предположим, что Парьо позанимался любовью и отдыхает. Его партнерша встает, включает тихо радио и идет на кухню, где открывает все газовые конфорки. Радио не дает Парьо услышать тихий свист газа.

– А девица тем временем...

– Девица? Она нарочно шумит на кухне, в ванной комнате. Время от времени она показывается, создавая обычную, нормальную атмосферу. Парьо не чувствует газа. Он немного оглушен любовью.

Я киваю.

– Ваша теория очень оригинальна, док. Снимаю шляпу. Но скажите, а как же девушка? Она не наглоталась газа?

– Нет, – отвечает Андрэ, – потому что запаслась противогазом. Противогазы можно найти где угодно. Она дожидается, пока Парьо потеряет сознание, после чего ставит кипятить пол-литра молока.

Я усмехаюсь.

– И зажигает спичку в квартире, полной газа? Получился бы миленький взрывчик.

Мне доставляет удовольствие поймать его на ошибке.

– Это верно, – соглашается он. – Значит, она поставила кипятить молоко до того, как открыла все конфорки. Она дождалась, пока оно выльется на плиту, после чего погасила огонь. Затем сделала все то, о чем я вам рассказал. Прежде чем уйти, она закрыла все конфорки, кроме той, на которой стояла кастрюлька с молоком.

Я чувствую, что Андрэ прав. По мере того как он рассказывает, в моем мозгу идет цветное кино.

– Браво, – кричу я, – вы новый Шерлок Холмс. Он довольно улыбается.

– Нет никаких доказательств, что я прав, это только гипотеза, и я лучше кого бы то ни было понимаю, что она очень хрупка!

– Но тем не менее все могло произойти именно так... Ну ладно, а дальше? Раз уж вы здесь, доктор, расскажите мне продолжение. Очень захватывающая история.

– Продолжение? – переспрашивает он.

– Да. Девушка возвращается ночью сюда, в Гуссанвиль, только не одна, а с кем-то... Вероятно, это был Джо...

– Но вы мне только что сказали, что Джо не выходил из дома?

– Возможно, он нашел способ смыться! – Очевидно. Значит, он приехал сюда с девушкой, убил ее и сжег?

– Это вас шокирует?

– Да, из-за барана. Баран отличная идея, но она предполагает подготовку.

– Неизбежно.

– Но городской житель не покупает себе барана, как галстук. Если Джо вынашивал такие планы, то он должен был заранее обзавестись бараном...

– Разумеется.

– Ну а под каким предлогом он заманил сюда девушку ночью? Я знаю, они были сообщниками, но это не объясняет этой поездки.

– А может быть, им было нужно что-нибудь спрятать?

– Или с кем-нибудь встретиться.

– Да, или с кем-нибудь встретиться.

– С доктором, например?

– Почему бы нет?

– К тому же совать тело в топку удобнее, предварительно расчленив его. А кто лучше справится с этой отвратительной задачей, чем мясник или врач?

– Вы хотите сказать, что Бужон участвовал в убийстве своей дочери?

– Бывали и более удивительные вещи.

– И расчленил ее?

– А как иначе он узнал, что вы копаетесь именно в ее пепле? Андрэ надолго задумывается.

– И какова цель всего этого, комиссар? Вы применили старое правило: ищи, кому выгодно преступление. Кому же могла быть выгодна эта серия преступлений?

– Доктору.

– Доктору? То, что он убивает Парьо, еще понятно, он, кажетс, его ненавидел... Но зачем Бальмена... Причем с помощью Парьо! Зачем свою дочь?

– Ой, стойте! – прошу я. – А то моя печка точно взорвется, если я продолжу кружить над этими вопросами, как ворон над падалью.

– Вы разберетесь с этим по возвращении из Соединенных Штатов, если, конечно, ваши коллеги не поймают педераста и он не расколется.

Мы встаем из-за стола. Хозяин ресторана складывается пополам и эскортирует нас до двери.

– На здоровье, господа, – говорит он нам. Когда я сажусь в машину, раздается крик:

– Комиссар! Комиссар!

Я оборачиваюсь и вижу старое парижское такси, в нем сидит Шардон. Он возбужденно машет руками, роняя орехи и слюну.

Такси останавливается.

– Вы здесь? – спрашивает толстый полицейский. – А я слежу за доктором. Едва я начал дежурство перед его домом, как он вышел, сел в свою машину и поехал. Такси поблизости не было, и я поднялся к нему. Домработница мне сказала, что он убежал как сумасшедший, сказав ей, что едет в свой дом в Гуссанвиле... Я реквизировал такси, но эти драндулеты еле двигаются.

– Не утомляйся, – говорю я. – Я видел эскулапа, он мертв. Он пустил себе пулю в лоб... Сделай все необходимое. Никого не пускай в дом. Особенно жандармов.

– Застрелился! – бормочет Шардон.

– Да, – говорю я, трогаясь с места. – Как видишь, еще одна естественная смерть!