Страница 13 из 14
Можно сказать, что для И.Б. окказиональные слова – акт самовыражения, средство художественной выразительности. Их нереальность обусловлена контекстом, в котором такие лексемы обретают «прописку».
Однако всегда ли только вновь образованное слово способно оттенить новые понятия, и вообще, какой встречаемостью оно характеризуется у известных фантастов? Для сравнения мы обратились к роману С. Лукьяненко «Застава» (4), что обусловлено неким сходством общей тематики – проблемы социума, а также объёмом.
Фантастика – благодатная почва для появления окказиональных слов, однако в названном произведении С. Лукьяненко (далее – С.Л.) их меньше, чем у И.Б. Это объясняется простотой языка автора, желанием быть понятнее читателю, что может содействовать расширению читательской аудитории.
Интерес представляют вновь образованные сложные имена существительные («технопасторальность», «наноробот», «псевдоноздря»). Выразительна словоформа «технопасторальность»: «Картина подкупала своей технопасторальностью» (с.145). Словари фиксируют лишь «пастораль» и производное от него «пасторальный» (5), не обозначая форму «пасторальность», что само по себе усиливает новые смыслы. Однако в «сцепке» с техно- слово воспринимается весьма органичным, что видно в расширенном контексте («В железном паровозном нутре было светло – горело несколько газовых рожков – и неожиданно уютно» (с.145). Пастораль – т. е. идиллическое изображение жизни пастухов и пастушек на лоне природы в сочетании с техно- романтично изображает машиниста на своём паровозе. Важна сама картина, фон, и окказиональное производное от «пастораль» (как жанра прошлого) получается образным именно при изображении паровоза.
А вот слово «псевдоноздря», на наш взгляд, не может считаться выразительно «богатым», т. к. не привязано к объекту и в текст вводится только для привлечения внимания… героев: «Посадка в боевого человекообразного робота осуществляется через левую псевдоноздрю…» (с.314).
Близки подобным новообразованиям и такие лексемы, как «недогосударство», «самокопание». Изображая жизнь параллельного мира, автор использует ёмкое слово «недогосударство»: «Все эти недогосударства… «территории»… Клондал ещё туда-сюда, а остальные – полная анархия…» (с.201). Интересно, что в русском языке недо- указывает на «неполноту, недостаточность действия или качества» (6). В тексте же данное слово уместно заменяет сочетание «неполноценное государство», весьма органично вписываясь в сюжетную линию.
Слово «самокопание», созданное по образцу «самоанализ», «самобичевание», конечно, не столь образно, т. к. его значение затемняется созвучными узуальными единицами. Однако читательское воображение должно восполнять смысловую пустоту и содействовать выразительности. Нарочитая стилевая сниженность выделяет его среди канонических аналогов: «Так что хватит заниматься интеллигентским самокопанием, ты всё сделал верно» (с.202-203).
Экспрессивно и слово «чужемирье»: «Я с некоторой иронией прочитал список «праведников чужемирья»…» (с.249). Органичность его вхождения в текст обусловлена словообразовательной новизной. Окказиональная модель словообразования (от «чужемирный») указывает на потенциальность данной лексемы. Типичность данного примера поддерживается встречаемостью этой модели (ср. у В. Маяковского – «рыхотелье»).
Заметим, что примеры сложных слов у И.Б. также характеризуются частотностью, однако они менее реалистичны, что свидетельствует о невозможности их извлечения из контекста. Лексемы же С.Л. (по причине их большей потенциальности) тяготеют не к контекстуальной, а к речевой «прописке», т. е. могут быть понятными и вне романа.
Особую группу слов составляют лексемы со значением лица. Встречаемостью на страницах книги обладает слово «мартыш»: «Мартыш был крупным – почти с метр ростом» (с.6). Создание окказионализмов, относящих одушевлённое существо к определённому полу, не ново для авторов. Вспомним пример В. Маяковского: «Жирафке лучше: / жирафу-мать / есть / жирафёнку / за что обнимать» (7). Однако если у поэта окказиональность достигается с помощью необычной суффиксации, то у С.Л., напротив, наблюдается стремление образовать форму мужского рода от узуального «мартышка». Слово получилось уместным в контексте, причём эта уместность обусловлена не фантастичностью изображаемого существа, а, скорее, своей потенциальностью. В самом деле, в узусе много словарных «пустот», особенно при обозначении живых существ. Как видим, лексическая «свежесть» вновь образованного слова тесно связана с новизной грамматической. Подобное окказиональное образование естественно вписывается в контекст и заполняет эти лакуны. Частотность и простота указанной лексемы содействуют её запоминаемости.
Интересны примеры существительных, обозначающих принадлежность героев определённой местности. В узусе велик разброс суффиксов, относящих человека к месту проживания («москвич», «петербуржец», «туляк» и т. д.). Схожи с ними и окказиональные слова «оннелец» и «сталриец»: «…я оннельцев осуждать не могу» (с.219); «Сталрийцы были темнокожи, стройны, довольно миролюбивы, легко переселялись в Центрум…» (с.249). Перед нами типичные примеры вторичного окказионального образования, когда слово образуется от окказиональной основы. Фантастическая местность (Оннели, Сталра) служит базой для производных лексем и даёт возможность появления потенциальным прилагательным.
Заслуга С.Л. – именно в создании вторичных окказионализмов. Обычно узуальное слово является основой для единичного новообразования (ср. с примерами В. Маяковского «нобелец», «библеец»). Здесь мы наблюдаем образование слов от окказионального образца. Модель образования весьма продуктивна.
Схожее можно наблюдать и на примере окказиональных прилагательных. Их признаковое значение хорошо прослеживается в таких примерах, как «центрумный», «всепланетный», «иномирный». Окказиональное «Центрум» послужило «базой» для слов «центрумный» и «центрумский»: «…хотя пограничная стража и считалась всепланетной… «центрумной», но де-факто на каждой территории действовала сама по себе» (с.50); «Стутгар, на мой взгляд, был музыкантом, близким к гениальности, – на клавесине, вернее, его центрумском аналоге, он выделывал совершенно невозможные вещи» (с.84).
Здесь мы наблюдаем типичные словообразовательные модели, характерные для узуса. Окказиональная основа не мешает прилагательным быть понятными. Слово же «всепланетный» воспринимается также в соответствии с законами словообразования как сложное слово и его смысл не нарушается дополнительными оттенками.
Сказанное относится и к новообразованию «иномирный»: «Центрум не знал зажигалок в принципе – у иномирных газовых разлагался пластиковый корпус…» (с.92). Основа – сочетание «иной мир» – в принципе понятна, и окказиональное прилагательное от него воспринимается уместным.
Итак, мы видим, что окказиональное слово способно не только привлечь внимание своей необычной формой и звучанием, но и оттенить те смысловые грани, которые традиционное слово выделить не может. У И.Б. и С.Л. много окказиональных существительных и прилагательных, но нет глаголов. Это объясняется семантическими трудностями (понятность вновь созданных глаголов низка). Схожи и модели построения слов, правда, у С.Л. наблюдается тяготение к созданию новообразований на окказиональной основе. У С.Л. общее количество окказионализмов не превышает двадцати, что почти вдвое меньше, чем у И.Б., однако их уместность и понятность выше, что придаёт определённый «вес» таким словам. И.Б. придаёт большое значение именованию новых видов оружия, предоставляя читателю широкий «горизонт» для фантазии. С.Л., напротив, предпочитает использовать каноническое слово, не заостряя внимание на фантастичности изображаемого.
В данной работе мы не ставим целью выяснить, кто из заявленных авторов лучше. Это всего лишь попытка взглянуть на авторское словотворчество со стороны и убедиться в выразительности авторского слова.
Литература: