Жатва (сборник)

Запахи стали острее, голова закружилась, когда тело принялось стремительно уменьшаться, и я почувствовал, как земля несется навстречу. Открыл глаза. Ковер клевера и пырея непривычно близко, прямо под мордой. Мощные лапы с серой шерстью. Сочный запах травы. Трава невкусная. Ветер трогает шерсть. Пахнет горячей кашей. Каша вкусная. Близко жильё.

Шаг. Прыжок. Дальше! Бабочка! Клац-клац зубами! Улетела, пусть. Трава трогает лапы. Трава хорошо пахнет дохлым кротом. Валяться, кататься, гр-р-рау! Трава примялась, пахнет травой. Ветер пахнет кашей. Хорошо!

Встать? Нужно бежать. Нужно в город. Там каша. Там мясо. Рядом город пахнет плохо. Пахнет крысой. Пахнет дымом. Щекотно носу. Пахнет кожей. Мокрое дерево. Лапы скользят. Мокрая шерсть. Мокрые доски. Мокро.

Пищит мышь. Под ногами мышь! Клац-клац-клац, прыжок, догнать, догнать! Нет! Не жрать. Не жрать. Что?

Город не пахнет травой. Город пахнет кашей. Пахнет крысой. Мокрые доски. Зола. Ноги в башмаках топ-топ. Пахнет горелым жиром. Три квартала к югу. Что? Город воняет. Хочу на траву. На траве дохлый крот. Крот не воняет.

Нет! Три квартала к югу. Ноги в башмаках. Башмаки пахнут старым салом. Булыжники под лапами. Лапам холодно и скользко. Хочу на траву. Доска вестей. Доска вестей. Смотреть. Зачем? Кора с чернилами. Еще кора. Пахнет воском. Чхи! Кора. Тканевый лоскут. Чернила. Доска. Пометить!

Можно вернуться на травку. Крысы под ногами. Крысы пахнут крысами. Клац-клац-клац, пры-ыжок! Не жрать! Не жрать крысу! На травку! Дохлый крот!

– Никто тебя не ищет, – «осчастливил» я принцесску. – Люди в городе поговаривают, что в этих краях завёлся я, но про тебя – ни слова. И на доске вестей ничего про нас не писано. Вообще.

Она медленно вышла из хибарки, глаз не поднимая, села на колоду для рубки дров, руки свесила. И так тяжко вздохнула, будто болит у неё чего. Может, живот подвело от квашеной капустки?

Так она и сидела, пока я свежевал пойманного по дороге кабанчика и разводил костер. А я понял вдруг, что даже не знаю, как она выглядит, потому что не присматривался к ней. Все эти дни принцесска для меня была просто увесистой светловолосой девахой в желтом платье. Какой смысл запоминать того, кто рядом ненадолго?

Теперь я рассмотрел её. Руки округлые, чистенькие такие, кожа белая-белая, ни веснушинки, а брови темные и щеки под ними круглые, как у ребятишек. Лица не разглядеть, потому что сидит принцесска, опустив голову, а закат ей волосы подсвечивает красным, очень красиво получается, будто голова горит.

– Ну что, – говорю ей, – придется мне назад тебя тащить. Не дают за тебя полцарства – что тут поделаешь.

Тут она голову подняла и уставилась на меня, совсем как Бринн, бывало, уставлялся. Глаза у неё прозрачно-голубые, как ларимары из моей сокровищницы, ресницы темные, щечки румяные, а нос и рот маленькие, аккуратные, как на куколках рисуют.

– Не хочу я обратно, – сказала, как отрезала. – Тут останусь.

– Вот еще! Нужна ты тут больно! Завтра же место! То есть домой!

Сунул ей шмат жареного мяса на дощечке. Схватила двумя руками, зубами впилась, чавкает, чуть ли не рычит. Выходит, принцесскам мясо больше в охотку, чем капуста – в этом они совсем как Бринн. Может, девица еще и вино пить будет?

Дожевывая на ходу кабанью ногу, я прошелся до кладовки, взял там пару бутылок яблочного. Сковырнул пробки ногтем, дал одну бутылку девице. Она на меня глазами так стрельнула сердито, но взяла.

Сидим, жрем мясо, пьем вино. Совсем как с Бринном, бывало, чтоб ему ногу сломать. Ночь уже настала, костерок трещит, звездочки с неба мигают, в лесу волки лаются – красота!

– Хотя бы ненадолго оставь меня, – жалобно так попросила, тихо. – Тут вольно, чисто. А там меня не ждет никто, не нужна я, видишь, как получилось. Дай хоть продышаться на воле. Я же никогда на воле не жила. Не гони, а?

Махнул я рукой: мрак с тобой, оставайся. Буду изучать людей на примере принцесски. Чем она хуже кого-нибудь другого из людей? А начнет доставать – возьму за бока да утащу куда подальше, всего делов. Обратной дороги она даже из ближнего леса не найдет, девица-то.

Кивнул я ей, потянулся, да и полез в нору. Устроится сама, небось, от разбойников в хибаре и кровати остались, и ящики с каким-то человечьим барахлом. Так что принцесска тут очень даже неплохо обживется. А там посмотрим.

Засыпая, я слышал, как девица чавкает остатками мяса и булькает вином.

В общем, прижилась принцесска, то есть Далиша. Она почти не путалась под ногами, мало мешала и много помогала: постепенно и нору мою мы до ума довели, и вообще в логове порядка стало больше.

Далиша рассказывала в людях всякие интересные штуки, которых мне не доводилось слышать от Бринна. Показала, как вкусно готовить кабанчиков, с чесноком и травками всякими. Научила человечьим песенкам, которые нужно петь перед сном, чтобы отвадить от жилья злых духов, что приманиваются на принцессок. И вечерам, когда она уходила спать в хибару, я еще задерживался у костра, чтобы выполнить этот ритуал.

старательно выводил я, и из леса мне подпевали волки. А в хибарке что-то хрюкало. Наверное, злые духи корчились.

Еще Далиша меня научила резаться в игры с картишками и камешками. Это оказалось еще увлекательней, чем играть с Бринном в кости. Картишки мы сделали из кожи кабанчиков, а рисунки на них – сажей, смолой и кровью. Камешки Далиша насобирала в окрестностях, а досочки для них уже я соорудил. Так что мы, бывало, целыми днями резались в картишки-камушки, сначала на интерес, потом – на то, кто будет нору рыть, воду носить из ручья и кабанчиков жарить. А потом, когда я продул целый век рытья нор и попробовал отыграться – остался до кучи должен девице жменю ларимаров из сокровищницы, голубых, как её глаза.

В общем, привыкли мы друг к другу, даже привязались, и речи про то, чтобы отправить Далишу обратно во дворец, я уже не заводил. Зато еще больше захотел постичь человечью натуру и научиться перекидываться в человека. Потому что Далиша мне очень, ну просто очень нравилась. Только я чувствовал, что до таких превращений мне еще пахать и пахать. Я не мог сообразить, что такого сложно и непостижимого в человечьей природе: ну во всем они, люди, были похожи на нас – и при этом видел, что даже краем не познал их натуру. Куда нужно смотреть, чтобы увидеть недостающее – я пока не понимал. Но очень меня это тревожило: если я и правда потрачу на это сотни лет, то Далиша, наверное, сильно расстроится. Сейчас ей нравилось устроиться у меня под крылом и мурлыкать, топорща чешуйки на боку, но едва ли ей захочется провести так еще лет триста.

А потом на логово напал драконоборец.

То есть, это он так думал, что он драконоборец и что напал. Я-то на расстоянии полета стрелы услыхал топанье его лошади и бряцанье железок. Не то чтобы меня пугал один конный балбес, но за ним мог тихонько подбираться еще десяток балбесов с арбалетами, а это – верная смерть.

Помирать мне было не к спеху, потому, когда драконоборец спустился к логову, встретила его невозмутимая Далиша, волоокая пятнистая корова и жареный кабанчик на вертеле.

Драконоборец был рыж, бледен и смердюч. А Далиша теперь была загорелой, носила штаны с кожаными лоскутами и пряжками да рубахи с тесемками, которые остались в логове от разбойников, волосы заплетала в косу, очень ловко обращалась с ножами и яблочным вином. Немудрено было её саму принять за разбойницу, и драконоборец, судя по вытянувшемуся лицу, сначала так и подумал. Потом задал Далише несколько осторожных вопросов про дракона, убедив меня, что приехал сюда не случайно. Потом подтвердил, что государева награда за меня назначена еще «С того дня, как паршивый гад напал на замок». О том, что я принцессу умыкнул – ни слова. Назначенная государем награда была так себе, о логове никто ничего не знал, есть ли у меня сокровищница – тоже было непонятно, так что охотников скакать на разведку как-то не находилось. Потому и на досках вестей эти воззвания скоро залепили поверху другими. А на днях всплыла пара топазов «умыкнутая из сокровищницы гада, пока тот спал» и более-менее точное указание на само логово. Откуда всплыло – драконоборец сказать затруднялся, но на разведку снарядился. Один. Поскольку совсем дурной.