Страница 9 из 70
— Да ты находчив со своими бочками! — восхитился Мендоса.
— А разве я не стал трактирщиком?
— А если стражники вернутся и наш приятель Пфиффер, как ты его называешь, примется кричать внутри пустой бочки и предаст тебя?
— Никогда!..
— Это почему же?
— Да потому, что если он проснется, я вместо подслащенной воды волью ему в горло целую бутылку агуардьенте;[26] он снова запьянеет.
— Да ты после женитьбы стал кровожаднее каймана, — сказал Мендоса.
— Ну уж нет, сеньор мой, — запротестовала прекрасная кастильянка, — он стал после женитьбы смиреннее ангела, мой Пепито.
— Оставим в покое Пепито, речь совсем не о нем. Давайте лучше займемся Пфиффером. Вам нравится моя идея?
— Если уж нет ничего лучшего, затолкаем его на время в бочку, — высказался Буттафуоко. — Он там пробудет как можно меньше, потому что мы наняли шлюпку и отправимся искать Равено де Люсана.
— Надо не перепоить его, этого бедного дьявола, — сказал Мендоса. — Мы не хотим его смерти.
— За кого ты меня принимаешь? — возразил гасконец. — За последнего из трактирщиков, которые только существуют в обеих Америках? Я дам ему выпить самой лучшей агуардьенте, которая обходится мне в четыре пиастра за бутылку.
— Давайте покончим с этим и пойдем, — сказал Буттафуоко. — Сеньорита Инес ди Вентимилья будет беспокоиться. Она наверняка еще не ложилась.
— Как!.. Она вас примет ночью? — удился дон Баррехо.
— Мы не можем видеться днем. Предосторожности никогда не повредят, когда мы играем партию с Монтелимаром.
Они взяли лампы и спустились в погреб, быстро добравшись до конца двух рядов бочек. Там находился огромный чан, похожий на маленькую башню, из-под малаги; в нем без труда могло уместиться четыре человека.
— Как видите, бочка и в самом деле новая, — сказал дон Баррехо. — Пфифферу не грозит опасность задохнуться.
Он взял молоток и сбил верхние обручи, чтобы сбить клепки и поднять крышку. Мендоса и Буттафуоко помогали ему как могли, хотя и были неопытными в этом ремесле, тогда как гасконец уже познал его основы, и даже, может быть, лучше бочара.
— Гнездо готово и может принять дрозденка, — сказал дон Баррехо через несколько минут. — Разыщите Пфиффера, пока я снимаю крышку.
Несчастный фламандец блаженно храпел под бочками, словно в своей постели.
Буттафуоко и Мендоса взяли это неподвижное тело и передали его гасконцу, который опустил фламандца в чан, даже не посмотрев на дно монументального резервуара; после этого он быстро поставил на место крышку, но не стал как следует подгонять ее, так что воздух мог свободно циркулировать туда и обратно.
— Я не боюсь, что кто-нибудь его найдет, — сказал дон Баррехо, справившись с этой работой.
— Однако можно же услышать, что внутри кто-то сопит или храпит, — усомнился Мендоса, приложив ухо к бочке.
— Ошибаешься, дружище, — ответил гасконец. — Хорошее вино всегда бурлит. Разве оно не булькает, когда начинает ферментироваться?
— Ты бесподобен, дон Баррехо, — сказал Буттафуоко. — Уверен, что с вашей помощью можно без труда увезти сеньориту ди Вентимилья к месту рождения ее матери и получить наследство, оставленное великим касиком.
— Вы хотите сказать, сеньор Буттафуоко, что все еще рассчитываете на мою драгинассу, — сказал дон Баррехо.
— Мы приехали сюда, чтобы забрать вас с собой. Хватит, побыли в трактирщиках. Вы же дворянин, и со шпагой управляетесь куда лучше, чем с бутылками.
— Я и в самом деле начал смертельно скучать и оплакивать былые времена, когда под командой сына Красного корсара шел на приступ какого-нибудь судна или какого-то дома не реже одного раза в неделю. А моя жена?
— Оставь ее здесь, хозяйничать в таверне, — сказал Мендоса. — Когда мы вернемся, тебе не надо будет торговать вином, и Панчита сможет хвастаться драгоценностями и богатыми одеждами, сколько захочет. Пошли, сеньор Буттафуоко.
Они поспешно поднялись по лестнице, накинули плащи, проверили шпаги и кинжалы, а потом, потрепав по щеке прекрасную кастильянку, так что дону Баррехо нечего было и сказать, флибустьер и буканьер осторожно выглянули на улицу.
По-прежнему шел проливной дождь, а штормовой, холоднющий ветрило хлопал ставнями домов и монументальными вывесками магазинов. Издалека доносился мрачный рев Тихого океана, волны которого разбивались об откосы порта.
— Когда мы увидимся? — спросил дон Баррехо.
— Если ты нам будешь нужен завтра, то наше письмо принесет индейский мальчишка, — ответил Буттафуоко. — Тем временем надо постараться побыстрее избавиться от фламандца, чтобы не скомпрометировать себя и…
Буканьер резко прервался и положил руку на рукоять шпаги.
— Кто это сюда идет? — тревожно спросил он.
Пять или шесть человек, одетых в серые плащи и державших в руках фонари, приближались к таверне, бормоча молитвы.
— Похороны в такой час? — удивился Мендоса.
Однако почти сразу же он, поняв, что происходит, разразился хохотом.
— Полиция предупредила отца-настоятеля соседнего монастыря, что твой винный погреб наводнен духами, и вот братья проворно собрались благословлять твои бочки святой водой. Прими их хорошенько и тяни время, как можешь. Сеньор Буттафуоко, смываемся!..
Авантюристы мигом удалились, а шестеро монахов, с хромым пономарем впереди, который нес большой сосуд со святой водой, остановились перед таверной.
Они едва обогнули угол улицы, когда мужчина, до того прятавшийся в густой тени, которую отбрасывал старинный портик,[27] бросился по их следам.
Глава IV
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ГРАФИНИ ДИ ВЕНТИМИЛЬЯ
Буканьер и флибустьер, оба в хорошем настроении от выпитого в таверне «Эль Моро» вина, спокойно шли своей дорогой, философски воспринимая ливень, который никак не ослабевал. Ни один, ни другой не заметили мужчину, пустившегося по их следам; пройдя одному ему известными переулками, он пытался опередить их.
Сильный ветер обрушивался на крыши домов, то тут, то там скидывая черепицы, а то и срывая флюгера с дымовых труб. Раскаты грома смешивались с грохотом, который Тихий океан, ставший в одночасье бешеным, насылал с невероятной жестокостью на заснувший город.
Они прошли уже с десяток улиц, грязных и разбитых, потому что в те времена испанцы не очень-то заботились о поддержании улиц в порядке; гораздо важнее для них была защита от непрекращающихся атак флибустьеров, наносивших ущерб их процветающей торговле. И вот Мендоса с Буттафуоко оказались перед добротно выглядевшим трехэтажным домом; на входной двери можно было прочесть на монументальной вывеске:
— Вот мы и пришли, — сказал Мендоса. — Ждет ли нас еще сеньорита Инес ди Вентимилья?
— В венах у нее течет индейская кровь, — ответил Буттафуоко.
— Мы, однако, припозднились.
— Я вижу свет сквозь ставни одного окна. Либо сеньорита, либо мой преданный друг Вандо бодрствуют.
Они уже приближались к двери особняка, когда человек, закутанный в широкий короткий плащ, выскочил из боковой улочки и грубо толкнул Мендосу.
— Ты что, дружок, перепился? — закричал баск. — Держи курс мористее, потому как у меня привычка: не позволять толкать себя дважды первому встречному негодяю.
Незнакомец отступил на три-четыре шага и произнес:
— Мне кажется, кабальеро, вы назвали меня негодяем, если только я не оглох.
— Чего я вам желаю от всего сердца, — с иронией в голосе отозвался баск.
— Значит, еще не оглох, — ответил незнакомец. — Могу считать это оскорблением.
— И что?
— Хотел бы знать, с кем мне придется скрестить шпаги, чтобы узнать, достойна ли ваша шпага моей.
— А кто вы такой?
— Дон Рамон де лос Монтес, сын испанского гранда.
— A-а!.. Папенькин сынок!..
— Бросьте шутить и скажите мне свое имя.
26
Агуардьенте (исп.) — водка.
27
Портик — выступающая перед фасадом здания открытая галерея, которую образуют несущие перекрытие колонны или столбы.