Последние флибустьеры

— Руби канат!.. — скомандовал баск, повернувшись к дону Баррехо.

Гасконец, уразумевший, что должно произойти нечто ужасное, беспрекословно повиновался.

— А теперь — весла на воду!.. И гребите изо всех сил, если хотите спастись!..

Шлюпка устремилась в направлении, обратном ходу каравеллы. Она прошла всего пятьдесят или шестьдесят метров, когда с маленького парусника раздался крик:

— Проклятие!.. Шлюпка исчезла!.. Мы погибли!..

Послышались крики, проклятия, потом темноту озарила яркая вспышка, за которой последовал оглушительный грохот, сопровождаемый целой бурей осколков. Каравелла взлетела в воздух вместе со своим несчастным экипажем, дружком Пфиффером и мнимым сыном испанского гранда.

Несколько секунд над водоворотом, поглотившим исковерканное взрывом судно, висело облачко красноватого дыма, пока его не рассеял ночной бриз.

— Друзья, — сказал потрясенный Мендоса, вытирая рукой пот, обильно, несмотря на купание, выступивший на лбу, — возблагодарите Бога, если вы еще чувствуете себя христианами, потому что своим спасением мы обязаны только Ему.

— Мне всё еще неясно, — признался казавшийся совершенно обалдевшим дон Баррехо, — что там взорвалось?

— Каравелла, а задержись мы на две-три минуты, то тоже бы взлетели в воздух.

— Судно загорелось? — спросил буканьер, который все никак не мог разобраться в ситуации.

— Они подожгли бочонок с пятьюдесятью фунтами пороха, чтобы взорвать нас, — ответил баск. — По счастливой случайности я успел вовремя, и шлюпка, которой они хотели воспользоваться, попала в наши руки.

— Кто покушался на нашу жизнь?

— Капитан и наш дружок Пфиффер, вероятно, с согласия всей команды, — ответил Мендоса.

— Друзья, — сказал Буттафуоко, — надо вернуться к месту катастрофы. Может быть, подберем кого-нибудь.

— Пусть их сожрут акулы, — отрезал жестокий гасконец.

— Нет, — возразил Буттафуоко, табаня[51] веслом, — я ни за что не допущу такой бесчеловечности. Они и так уже достаточно наказаны за измену.

Друзья налегли на весла, направляясь к тому месту, где затонула каравелла, с трудом борясь с волной, вызванной катастрофой.

Развороченный корпус судна затонул, но на поверхности океана плавали многочисленные обломки: куски мачт, реи с оставшимися на них латинскими парусами, распростершимися по воде, ящики, бочки, куски фальшборта,[52] остатки носовой надстройки. Сила взрыва была, должно быть, чудовищной, потому что остатков внутреннего оснащения судна нигде не было видно.

Шлюпка покрутилась посреди обломков, задерживаясь то тут, то там, чтобы подобрать выживших, если таковые окажутся. Но никто не плавал на поверхности океана. Наткнулись только на безголовое туловище, принадлежавшее, видимо, метису; руки трупа конвульсивно сжимали в объятиях рей. Несчастный был разорван напополам, и теперь державшаяся за рей половинка ожидала первой акулы, после чего от матроса уже ничего не осталось бы.

— Все погибли, — сказал гасконец. — Даже наш дружок Пфиффер отошел в лучший мир, хотя я в глубине души считал его дальним родственником мессера дьявола. Но ведь на нем и лежит главная вина в подготовке этой страшной измены, которая должна была отправить нас искать богатство великого касика в царстве теней.

— Больше здесь нечего делать, — решил Буттафуоко. — Нам остается взять курс на Тарогу, если только мы сможем туда добраться.

— А почему бы и нет, сеньор? — спросил баск. — Шлюпка наша крепка, продуктов у нас вдоволь, а друзей-флибустьеров нам нечего бояться.

— И далеко мы от острова? — поинтересовался гасконец.

— Добраться до него мы сможем в лучшем случае через сутки, — ответил Мендоса. — Рассчитывать мы можем только на весла, и придется слегка попотеть, пока мы не завершим переход. К счастью, погода нам благоприятствует.

— Посмотрите, что там положили в шлюпку матросы каравеллы, — распорядился Буттафуоко.

— Вижу какие-то свертки и бочонок.

Мендоса и гасконец быстро разобрались в содержимом и установили, что бородатый капитан хорошо знал свое дело: бочонок был доверху заполнен водой, в ящике находились сухари, а в свертках — сыры и солонина. Особого обилия продуктов не обнаружилось, но их запас не давал умереть от голода, потому что он был рассчитан на семерых, а расходовать его предстоит троим.

— Ну, жаловаться-то нам грех, — сказал Мендоса. — Эти бедные чертенята рассчитывали добраться до американского берега дня за два. Значит, нам этого запаса хватит на неделю, даже если мы не будем экономить… В путь?

— В путь, — согласился Буттафуоко, усаживаясь на корме.

Гасконец уселся в средней части шлюпки, тогда как баск отправился на носовую банку.[53] Шлюпка медленно покинула это место, усеянное обломками, и направилась на запад.

Среди продуктов баск нашел буссоль, тщательно завернутую в чистую тряпку, и принялся определять курс, хотя бы приблизительно. Три или четыре часа шлюпка продвигалась вперед от мощных гребков гасконца и баска, легко справляясь с накатывавшимися время от времени океанскими волнами, но потом гребцы сдались.

— Я предпочел бы наносить уколы своей драгинассой, — признался гасконец, скидывая куртку и камзол.

— А я — шпагой, — вторил ему баск. — Что-то стал я плохим моряком.

— Ошибаешься, дружище: ты просто постарел.

— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь танцевать перед моей шпагой.

— To