Страница 18 из 70
— И что же я должна сделать, чтобы получить ту сумму, что вы мне обещаете, мой кабальеро? — спросила мулатка, которая, несмотря на болтовню, успевала разгрызать своими чудесными зубками засахаренные лепешки, запивая их солидными рюмками мецкаля.
— Просто ответить на мои вопросы, — ответил гасконец.
— Тогда вы можете спрашивать меня хоть до вечера.
— Я вовсе не хочу лишать маркиза его прекрасных кухарок. Слушай меня внимательно, Карменсита.
— Говорите, сеньор Диего.
— Известно ли тебе, что во дворец всего два дня назад привезли прекрасную сеньориту с чуть-чуть бронзовой кожей?
— Да, сеньор Диего, я как раз приношу ей еду.
— To
— Перед дверью комнаты всегда стоят два алебардщика.
— Но ты-то можешь свободно заходить туда, когда захочешь?
— Да, сеньор Диего.
— Видишь ли, дорогая моя Карменсита, я страстно влюблен в эту сеньориту, и она тоже меня очень полюбила, но вмешался мой отец и заставил маркиза де Монтелимара увезти ее от меня.
— О!..
— Разве ты не видела, как она оплакивает свою потерянную любовь?
— Правду сказать, нет, — ответила мулатка.
— Сеньорита очень горда, она не желает показывать свои чувства перед посторонними людьми.
— Да, она именно такая, как говорите вы, сеньор Диего.
— Я дам тебе записку, которая мне обойдется в двадцать пиастров, а тебе не причинит никакого зла, — сказал гасконец, вынимая из кармана записку Буттафуоко. — Тебе не надо делать ничего другого; только передашь записку незаметно, чтобы никто этого не увидел.
— Нет ничего проще.
— Сеньорита даст тебе другую записку, и ты принесешь ее мне до захода солнца. Вот тебе десять пиастров, остальное — после завершения дела. Ты довольна, моя прекрасная Карменсита?
— Вы очень щедры, сеньор.
— Э-э-э… Как настоящий граф, — улыбнулся гасконец. — Ну а теперь вонзи последний раз свои зубки в сладость, которая больше подходит тебе, чем мне, а потом быстрее возвращайся домой, чтобы у маркиза не возникло подозрений.
— Он не обращает внимания на слуг.
— Никогда ничего нельзя знать с абсолютной точностью.
Прекрасная мулатка доела до конца сладкое, запив его несколькими рюмками мецкаля, потом, пообещав явиться на встречу, ушла со своей большой корзинкой в руках.
— To
Он бросил на стол пиастр и ушел, не требуя сдачи, сопровождаемый поклонами слуг, удивленных такой щедростью. Разумеется, им ничего не было известно о наследстве великого касика Дарьена, на солидную долю которого рассчитывал гасконец.
Только к полудню дон Баррехо вошел в свою таверну, и как раз в тот момент, когда Панчита и Риос накрывали на стол.
— Привет и приятного аппетита честной компании, — сказал он, сбрасывая широкий короткий плащ. — Что-то я не вижу наплыва посетителей, женушка?
— А!.. Наконец-то явился!..
— А разве могло быть по-другому? Смотрю, плохо идут дела? Таверна превратилась в пустыню.
— Эта проклятая бочка всех отпугнула, — пожаловалась Панчита. — Люди видели, что вечером ее увезли, а наутро она вернулась; пошли разговоры, что ты утопил призраков, которых поймал в ловушку.
Гасконец расхохотался:
— Никогда бы не поверил, что я способен на такое. Дать тебе хороший совет, Риос? Выкинь в море эту чертову бочку, иначе она разорит наше заведение. Когда люди больше не будут ее видеть, они поверят, что все чертенята, дьяволята и привидения исчезли, а тогда станут приходить выпить доброго хереса «Эль Моро». Ну, давайте в последний раз отобедаем в компании жены.
— Как? Ты куда-то уезжаешь?
— Я уже три дня твержу тебе об этом. Вы, кастильцы, верно, туги на ухо?
— И куда ты уезжаешь?
— К индейцам, чтобы забрать наследство великого касика Дарьена. Дорогая, я вернусь с целой горой золота, и мы откроем превосходную гостиницу, какой еще никогда не было в Панаме.
— А если тебя убьют?
— Кто? Кто может убить дона Баррехо? Гасконцы не позволяют прирезать себя как курицу, запомни это, моя милая. А потом, ты можешь успокоиться, потому что со мной будут Мендоса и Буттафуоко. Добавлю, что я охотно взял бы с собой и Риоса.
— Конечно, если речь идет только о драках с индейцами, — ответил кастильский Геркулес.
— Ну, про это я ничего определенного сказать не могу, а поэтому оставляю тебя охранять мою жену. Пей, ешь и трать деньги, сколько захочешь, не считая: за все рассчитаемся наследством касика. Садитесь за стол, довольно разговоров, а то у меня все горло пересохло.
Обедал он весело, больше не упоминая про будущие подвиги, а все послеобеденное время вместе с Риосом приводил в порядок таверну; ближе к закату взял пистолеты и сказал удивленной Панчите:
— Прощай, женушка; я стал прежним гасконцем.
— И сколько же времени тебя не будет?
— Кто это может сказать? Пожалуй, только дух великого касика Дарьена.
— А если ты вообще не вернешься?
— Тогда ты снова выйдешь замуж, — не задумываясь ответил дон Баррехо.
Он жарко обнял жену, пожал руку шурину и спокойно ушел, напевая сквозь зубы:
Гасконец ускорил шаг и вскоре добрался до посады, где его ожидала мулатка. Девушка уже сидела за столиком и лакомилась засахаренным печеньем, запивая сладость мецкалем и нимало не сомневаясь, что ее щедрого друга не надо будет просить об оплате счета.
— Итак, Карменсита? — спросил гасконец, обнимая ее.
— Я все сделала, сеньор граф.
— Ох, Юпитер Громовержец!.. Да ты настоящее сокровище!.. Записка?
— Я передала ее сеньорите.
— И она не дала тебе ничего для меня?
— Свой ответ, — и мулатка достала из-под пестрого корсета крохотное письмецо.
Гасконец схватил его, открыл, пробежал глазами, процедил что-то непонятное, чтобы не показывать свое невежество, потом опустил руку в карман, бормоча при этом:
— Эх, были бы здесь глаза Буттафуоко или священника из моей родной деревни, если они еще глядят на белый свет, в чем я очень сомневаюсь, потому что святой человек еще в дни моей юности был стариком, а в Гаскони, к сожалению, тоже выдают паспорта на тот свет.
Потом он отдал мулатке десять пиастров, опорожнил пару стаканчиков мецкаля, расплатился по счету и встал со словами:
— Мы больше не увидимся, красотка. Скажи сеньорите, что все чудесно. Прощай и не делай глупостей.
После чего гасконец оставил мулатку и удалился напевая:
Когда он пришел в порт, уже опустилась темнота и раздался выстрел из пушки, возвещающий о запрете выходить в море. Он застал Буттафуоко и Мендосу в хлопотах. Они закупили аркебузы, пистолеты, порох и пули, а теперь паковали все это.
— Вот ответ сеньориты, сеньор Буттафуоко, — сказал гасконец, как бомба врываясь в дом. — Как видите, я сдержал свое обещание.
— Я начинаю подозревать, что вы находитесь в родстве с дьяволом, — ответил буканьер.
— Гасконцы — кто чуть больше, кто чуть меньше, — все состоят в родстве с чертом, — не стал отнекиваться дон Баррехо. — Об этом ведь и в Бискайе знают, не так ли, Мендоса?
Буттафуоко быстро раскрыл записку графини ди Вентимилья и в один миг прочитал ее содержимое.
— Наши пленники сказали правду, — проговорил буканьер. — Через восемь — десять дней маркиз перевезет графиню на «Сан-Хуан», чтобы доставить ее в бухту Дэвида вместе с авангардом экспедиции.