Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 70

— И что же я должна сделать, чтобы получить ту сумму, что вы мне обещаете, мой кабальеро? — спросила мулатка, которая, несмотря на болтовню, успевала разгрызать своими чудесными зубками засахаренные лепешки, запивая их солидными рюмками мецкаля.

— Просто ответить на мои вопросы, — ответил гасконец.

— Тогда вы можете спрашивать меня хоть до вечера.

— Я вовсе не хочу лишать маркиза его прекрасных кухарок. Слушай меня внимательно, Карменсита.

— Говорите, сеньор Диего.

— Известно ли тебе, что во дворец всего два дня назад привезли прекрасную сеньориту с чуть-чуть бронзовой кожей?

— Да, сеньор Диего, я как раз приношу ей еду.

— To

— Перед дверью комнаты всегда стоят два алебардщика.

— Но ты-то можешь свободно заходить туда, когда захочешь?

— Да, сеньор Диего.

— Видишь ли, дорогая моя Карменсита, я страстно влюблен в эту сеньориту, и она тоже меня очень полюбила, но вмешался мой отец и заставил маркиза де Монтелимара увезти ее от меня.

— О!..

— Разве ты не видела, как она оплакивает свою потерянную любовь?

— Правду сказать, нет, — ответила мулатка.

— Сеньорита очень горда, она не желает показывать свои чувства перед посторонними людьми.

— Да, она именно такая, как говорите вы, сеньор Диего.

— Я дам тебе записку, которая мне обойдется в двадцать пиастров, а тебе не причинит никакого зла, — сказал гасконец, вынимая из кармана записку Буттафуоко. — Тебе не надо делать ничего другого; только передашь записку незаметно, чтобы никто этого не увидел.

— Нет ничего проще.

— Сеньорита даст тебе другую записку, и ты принесешь ее мне до захода солнца. Вот тебе десять пиастров, остальное — после завершения дела. Ты довольна, моя прекрасная Карменсита?

— Вы очень щедры, сеньор.

— Э-э-э… Как настоящий граф, — улыбнулся гасконец. — Ну а теперь вонзи последний раз свои зубки в сладость, которая больше подходит тебе, чем мне, а потом быстрее возвращайся домой, чтобы у маркиза не возникло подозрений.

— Он не обращает внимания на слуг.

— Никогда ничего нельзя знать с абсолютной точностью.

Прекрасная мулатка доела до конца сладкое, запив его несколькими рюмками мецкаля, потом, пообещав явиться на встречу, ушла со своей большой корзинкой в руках.

— To

Он бросил на стол пиастр и ушел, не требуя сдачи, сопровождаемый поклонами слуг, удивленных такой щедростью. Разумеется, им ничего не было известно о наследстве великого касика Дарьена, на солидную долю которого рассчитывал гасконец.

Только к полудню дон Баррехо вошел в свою таверну, и как раз в тот момент, когда Панчита и Риос накрывали на стол.

— Привет и приятного аппетита честной компании, — сказал он, сбрасывая широкий короткий плащ. — Что-то я не вижу наплыва посетителей, женушка?

— А!.. Наконец-то явился!..

— А разве могло быть по-другому? Смотрю, плохо идут дела? Таверна превратилась в пустыню.

— Эта проклятая бочка всех отпугнула, — пожаловалась Панчита. — Люди видели, что вечером ее увезли, а наутро она вернулась; пошли разговоры, что ты утопил призраков, которых поймал в ловушку.

Гасконец расхохотался:

— Никогда бы не поверил, что я способен на такое. Дать тебе хороший совет, Риос? Выкинь в море эту чертову бочку, иначе она разорит наше заведение. Когда люди больше не будут ее видеть, они поверят, что все чертенята, дьяволята и привидения исчезли, а тогда станут приходить выпить доброго хереса «Эль Моро». Ну, давайте в последний раз отобедаем в компании жены.

— Как? Ты куда-то уезжаешь?

— Я уже три дня твержу тебе об этом. Вы, кастильцы, верно, туги на ухо?

— И куда ты уезжаешь?

— К индейцам, чтобы забрать наследство великого касика Дарьена. Дорогая, я вернусь с целой горой золота, и мы откроем превосходную гостиницу, какой еще никогда не было в Панаме.

— А если тебя убьют?

— Кто? Кто может убить дона Баррехо? Гасконцы не позволяют прирезать себя как курицу, запомни это, моя милая. А потом, ты можешь успокоиться, потому что со мной будут Мендоса и Буттафуоко. Добавлю, что я охотно взял бы с собой и Риоса.

— Конечно, если речь идет только о драках с индейцами, — ответил кастильский Геркулес.

— Ну, про это я ничего определенного сказать не могу, а поэтому оставляю тебя охранять мою жену. Пей, ешь и трать деньги, сколько захочешь, не считая: за все рассчитаемся наследством касика. Садитесь за стол, довольно разговоров, а то у меня все горло пересохло.

Обедал он весело, больше не упоминая про будущие подвиги, а все послеобеденное время вместе с Риосом приводил в порядок таверну; ближе к закату взял пистолеты и сказал удивленной Панчите:

— Прощай, женушка; я стал прежним гасконцем.

— И сколько же времени тебя не будет?

— Кто это может сказать? Пожалуй, только дух великого касика Дарьена.

— А если ты вообще не вернешься?

— Тогда ты снова выйдешь замуж, — не задумываясь ответил дон Баррехо.

Он жарко обнял жену, пожал руку шурину и спокойно ушел, напевая сквозь зубы:

Гасконец ускорил шаг и вскоре добрался до посады, где его ожидала мулатка. Девушка уже сидела за столиком и лакомилась засахаренным печеньем, запивая сладость мецкалем и нимало не сомневаясь, что ее щедрого друга не надо будет просить об оплате счета.

— Итак, Карменсита? — спросил гасконец, обнимая ее.

— Я все сделала, сеньор граф.

— Ох, Юпитер Громовержец!.. Да ты настоящее сокровище!.. Записка?

— Я передала ее сеньорите.

— И она не дала тебе ничего для меня?

— Свой ответ, — и мулатка достала из-под пестрого корсета крохотное письмецо.

Гасконец схватил его, открыл, пробежал глазами, процедил что-то непонятное, чтобы не показывать свое невежество, потом опустил руку в карман, бормоча при этом:

— Эх, были бы здесь глаза Буттафуоко или священника из моей родной деревни, если они еще глядят на белый свет, в чем я очень сомневаюсь, потому что святой человек еще в дни моей юности был стариком, а в Гаскони, к сожалению, тоже выдают паспорта на тот свет.

Потом он отдал мулатке десять пиастров, опорожнил пару стаканчиков мецкаля, расплатился по счету и встал со словами:

— Мы больше не увидимся, красотка. Скажи сеньорите, что все чудесно. Прощай и не делай глупостей.

После чего гасконец оставил мулатку и удалился напевая:

Когда он пришел в порт, уже опустилась темнота и раздался выстрел из пушки, возвещающий о запрете выходить в море. Он застал Буттафуоко и Мендосу в хлопотах. Они закупили аркебузы, пистолеты, порох и пули, а теперь паковали все это.

— Вот ответ сеньориты, сеньор Буттафуоко, — сказал гасконец, как бомба врываясь в дом. — Как видите, я сдержал свое обещание.

— Я начинаю подозревать, что вы находитесь в родстве с дьяволом, — ответил буканьер.

— Гасконцы — кто чуть больше, кто чуть меньше, — все состоят в родстве с чертом, — не стал отнекиваться дон Баррехо. — Об этом ведь и в Бискайе знают, не так ли, Мендоса?

Буттафуоко быстро раскрыл записку графини ди Вентимилья и в один миг прочитал ее содержимое.

— Наши пленники сказали правду, — проговорил буканьер. — Через восемь — десять дней маркиз перевезет графиню на «Сан-Хуан», чтобы доставить ее в бухту Дэвида вместе с авангардом экспедиции.