Страница 62 из 94
В начале 30-х сын домработницы Аннушки Женя женится и приведет сюда жену Татьяну Ивановну. Она первым делом отправляет свою свекровь в богадельню. Скоро у них родятся сыновья, Валя и Вова. Татьяна Ивановна считает себя правящим классом и занимает бывшую столовую. Вот в этой компании и живет Ахматова и ее сын. Татьяна Ивановна часто становится перед Анной Андреевной руки в боки и говорит; "А я на тебя в Большой дом донесу". Большой дом — это Ленинградское управление НКВД.
Лева Гумилев. 1926 год
Денег в пунинской семье катастрофически не хватает. Ахматову не печатают, и она вынужденно живет на иждивении Лунина и его бывшей жены. У Ахматовой только случайные заработки. Переводит письма Рубенса. Становится профессиональным исследователем Пушкина.
В 1930 году обращается с просьбой о пенсии. Под пенсией следует понимать условное денежное пособие.
Лунин плохо переносит безденежье. Становится болезненно скуп.
Он кричит в коридоре: "Слишком много людей у нас обедает". Ахматова вспомнит: "За столом Лунин как-то произнес такую фразу: "Масло только для Иры". То есть для его дочери. Это было при моем Левушке. Мальчик не знал, куда глаза девать".
После окончания школы сына Ахматовой и Гумилева в университет не принимают. Он нанимается рабочим в научную экспедицию. Потом, уже из рабочих, принят на исторический факультет. Из воспоминаний доброй знакомой Ахматовой Эммы Герштейн о Леве Гумилеве 1935 года: "Он стоял в коридоре в невозможном пиджаке и в брюках с огромными заплатами на коленях. Отрастил усы — татарские, тонкие, спускающиеся по углам рта. Он любит препираться в трамваях, чтобы последнее слово оставалось за ним. В своей мятой фуражке он выглядел бывшим офицером. Его ненавидели, но боялись из-за его дерзости".
В конце октября 1935-го Ахматова приезжает в Москву к Эмме Герштейн.
Анна Андреевна сидит на маленьком диване, со своим потрепанным чемоданчиком, говорит: "Их арестовали. Николашу и Леву".
Ее муж Николай Пунин и сын Лев Гумилев арестованы в Фонтанном доме 22 октября 1935 года.
Эмма Герштейн продолжает: "Она переночевала у меня. Я смотрела на ее тяжелый сон. У нее запали глаза и возле переносицы появились треугольники. Больше они не проходили. Она изменилась на моих глазах".
Наутро вышли, сели в такси. Водитель спрашивает, куда ехать. Ахматова не слышит. Наконец она говорит: "К Сейфуллиной, конечно". Лидия Сейфуллина — советская писательница. На вопрос, какой адрес, Ахматова неожиданно кричит: "Неужели вы не знаете, где живет Сейфуллина?" До этого, наверное, никто никогда не слышал, чтобы Ахматова кричала. Кое-как поняли, куда ехать. Всю дорогу Ахматова вскрикивает: "Коля, Коля. Кровь". Она была в бреду. Через много лет Ахматова прочитает: "За ландышевый май/ В моей Москве кровавой/ Отдам я звездных стай/ Сияние и славу".
Н. Н. Лунин
Из этого стихотворения опубликовано одно четверостишие. Вместо "В моей Москве кровавой", в публикации — "В моей Москве стоглавой". Ахматова сочиняла это стихотворение в такси, когда ехала к Сейфуллиной. Лидия Сейфуллина в 1935 году имеет контакты в партийных верхах. Анна Андреевна пишет письмо Сталину. Пастернак также пишет Сталину в поддержку Ахматовой. Писатель Борис Пильняк везет Ахматову к комендатуре Кремля. Уже известно, кто передаст письмо Сталину. И чудо! Через несколько дней Николай Пунин и Лев Гумилев освобождены. Все поздравляют Ахматову с "царской милостью". А вскоре Ахматову снимают с нищенской пенсии, которую она некоторое время получала. В марте 1938-го ее сын вновь арестован.
Ахматова опять пишет Сталину. На этот раз письмо до адресата не доходит. Лев Гумилев к матери беспощаден. Он пишет ей: "Все на меня плюют, как с высокой башни".
Лев Гумилев не в состоянии выдержать избиений на допросах. После физических издевательств он говорит на допросе: "Мать неоднократно говорила мне, что если я хочу быть ее сыном до конца, я должен быть прежде всего сыном своего отца". То есть Лев Гумилев под пытками говорит, что это мать призывала его к открытой борьбе против режима.
Ахматова как заведенная ходит с передачей в тюрьму. "Я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде, — потом напишет она. — Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): "А это вы можете описать?"" И Анна Андреевна сказала. "Могу".
Это слова из предисловия к "Реквиему".
Ахматовский "Реквием" — одно из мощнейших явлений русской гражданской лирики. И просто материнское проклятие сталинизму.
"Реквием" станет известен в начале 60-х, хотя опубликован в СССР не будет. "Реквием" попадет в самиздатовскую литературу, а не в ограниченно процеженноразрешенную антисталинскую. У Ахматовой особая ненависть к Сталину. Ее ненависть всегда смешана с презрением. В 1962-м Ахматовой принесут еще в машинописном варианте "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. Она будет говорить: "Нравится, не нравится — не те слова: это должны прочитать 200 миллионов". Она познакомится с Солженицыным. Она ему скажет: "Вы через короткое время станете всемирно известным. Это — тяжело. Я не один раз просыпалась утром знаменитой и знаю это".
Лев Гумилев. 30-е годы
В начале 60-х, при Хрущеве, сталинские репрессии официально обозначались нейтральной формулой "культ личности". Неофициально, разговорно, назывались "37-й год". Ахматова время сталинского правления характеризовала четко — террор.
Ахматова скажет: "Достоевский думал, что если убьешь человека, то станешь Раскольниковым. А мы сейчас знаем, что можно убить пятьдесят, сто человек — и вечером пойти в театр".
Сталинский режим ведет себя крайне изощренно. Приговор сыну Ахматовой Льву Гумилеву вынесен в августе 1939-го. А в сентябре Ахматовой неожиданно разрешено написать заявление с просьбой о приеме в Союз писателей. И ее принимают. В мае 1940-го после шестнадцатилетнего запрета выходит ахматовский сборник "Из шести книг". Начинаются разговоры, что сына Ахматовой скоро освободят. По одной из легенд, дочь Сталина Светлана любила Ахматову. На заседании секции литературы Комитета по Сталинским премиям Алексей Толстой предлагает выдвинуть книгу Ахматовой на Сталинскую премию. Предложение поддержано членами секции.
Однако вместо премии появляется докладная записка управделами ЦК ВКП(б) Крупина секретарю ЦК Жданову. Крупин пишет: "Стихотворений о людях социализма в сборнике нет. Издатели не разобрались в стихах Ахматовой, которая сама дала такое замечание о своих стихах: "Когда б вы знали, из какого сора/ Растут стихи, не ведая стыда"".
На первой странице докладной Жданов оставит резолюцию: "Просто позор, когда появляются в свет такие, с позволения сказать, сборники. Как этот ахматовский "блуд с молитвой во славу Божию" мог появиться в свет?"
Вслед за этим следует Постановление секретариата ЦК ВКП(б) "О сборнике стихов А. А. Ахматовой". Руководящие работники, виновные в издании книги, получают выговор. Сборник изъят. Сын не освобожден. При этом год спустя, в самом начале блокады, Ахматова вывезена из Ленинграда в числе немногих писателей по личному распоряжению Сталина.