Страница 43 из 94
В блокадном Ленинграде Клавдия Шульженко с мужем, известным эстрадным артистом Владимиром Коралли, с отцом и сыном живут в подвале Дома офицеров. Здесь проживут до середины 1943 года, отсюда ездят на концерты. До войны Шульженко с мужем возглавляли джаз-оркестр. С началом войны коллектив становится Ленинградским фронтовым джаз-ансамблем. Все артисты аттестованы как добровольцы. Всем выдана военная форма. На одном из первых же фронтовых концертов у летчиков Шульженко попросили, чтобы она выступала в своих концертных платьях, как до войны.
С первых же концертов на передовой выяснилось, что слушатели, которым через несколько часов предстоит идти на смерть, больше всего хотят слушать лирику. Лирика была коньком Шульженко, за это ее любила публика и за это же к ней была недоброжелательна критика. И до войны, и долго после войны. Классиком эстрады Шульженко сделают поздно, в конце 60-х.
Шульженко говорила: "Не могу я петь "Широка страна моя родная"".
Поэт Павел Леонидов, автор многих песен Шульженко, пишет: "Она героическая актриса, раз ей удалось все пятьдесят лет петь только про любовь".
В Ленинграде Шульженко дебютировала не где-нибудь, а в Мариинке. Это был сборный концерт 5 мая 1928 года. Цвет ленинградской культуры. После танца уже знаменитого Вахтанга Чабукиани конферансье объявил: "Товарищи! У меня для вас сюрприз. В Харькове я отыскал совершенно необыкновенную девушку. Впервые и единственный раз, проездом — Клавдия Шульженко!" Она спела шесть песен. Зал словно взбесился. Она смущенно выходила на поклоны. Тогда еще не родился ее знаменитый, глубокий, фирменный в пояс поклон. Высокий молодой человек за кулисами сказал ей с улыбкой: "Уж и не знаю, как после вас выступать. Предупреждать надо". Это был Николай Черкасов.
Потом она пела в кинотеатре "Титан". На Невском, Тогда это была серьезная работа. Выступали артисты с именами. Публика часто шла больше на концерт, чем на фильм. Шульженко тогда не любила кино. Обожала только Чаплина. У Шульженко появилась своя публика. На афишах ее имя печаталось крупными буквами. Сложились дружеские отношения с Утесовым. Иногда по вечерам играли в преферанс с Утесовым и 24-летним Дмитрием Шостаковичем. Шостакович был самым азартным в этой компании. Он пишет для нее две песни: "Ах, как приятно вечерком" и "Милый, видишь там и тут". А потом Утесов решил, что Шульженко должна сняться в главной роли в фильме "Веселые ребята". Но, как известно, звездой этого фильма и советского кинематографа стала совсем другая женщина.
За год до войны преддипломную практику в Ленинграде проходит студент операторского факультета Государственного института кинематографии 22-летний Жора Епифанов. Купив лишний билетик, он попадет на спектакль "Скорая помощь" в сопровождении джаз-ансамбля Шульженко и Коралли. Сюжет спектакля показался молодому оператору глупым. Он собрался уходить. Но тут на сцене появился огромного размера патефон, крышка открылась. На медленно вращающемся диске — стройная молодая женщина в темном платье, обтягивающем ее отличную фигуру, со светлыми короткими волосами. Она улыбалась зрителям, а потом запела. Она делала неожиданные паузы, иногда почти шептала. Зал слушал, замерев. Епифанов поинтересовался, кто такая Шульженко. Его не поняли. Она уже была гордостью Ленинграда.
Епифанов стал скупать ее пластинки. А потом рискнул отправить ей открытку и поздравить с Днем Военно-Морского флота. Открытки со своими инициалами "Е. Г." он будет посылать ей 17 лет. И во время войны, когда будет фронтовым кинооператором. Они встретятся в 1957 году. И у них будет семь лет очень яркой, поздней любви. Через двенадцать лет после их разрыва 10 апреля 1976 года состоится последний концерт Шульженко — в Москве, в Колонном зале. Она выйдет с платком синего цвета, зал встанет и семь минут будет аплодировать. Знатоки говорят, этот концерт был лучшим за 50 лет ее жизни на эстраде. Без всяких скидок на возраст. В ложе сидел Утесов. Епифанов сидел в ложе для телевизионщиков. Она пела песню на стихи Евтушенко "А снег повалится". Мужчины в зале плакали, опустив седые головы, женщины с восторгом смотрели на нее в ее голубом платье. Епифанов едва не потерял сознание. Она сделала свой невероятно пластичный поклон. Епифанов выскочил из зала. Она запела свою знаменитую песню "Три вальса".
"Помню первый студенческий бал", — произнесла она, взглянула туда, где сидел Епифанов, не увидела его и забыла текст. И забормотала что-то. Она забыла текст песни, которую пела двадцать с лишним лет, потому что вдруг не увидела его в зале. Кто-то мог подумать, что это было первое проявление старости. Но это не было никакой старостью. Она уже пела дальше. Епифанов вернулся в зал, сидел и думал, что в 70 лет так петь невозможно.
Впервые Клавдия Шульженко поет "Синий платочек" для тех, кто работает на дороге, идущей по Ладожскому озеру из блокадного Ленинграда на большую землю. Спустя годы академик Дмитрий Лихачев напишет, что "эту ледовую дорогу называли "дорогой смерти", а вовсе не "дорогой жизни", как сусально назвали ее наши писатели впоследствии". Немцы ее держали под обстрелом, дорогу заносило снегом, машины проваливались в полыньи. В одних машинах — женщины, в других — дети. Бывало, машина с детьми проваливается под лед. Дети тонут. Машина с женщинами объезжает полынью и мчится дальше, не останавливаясь. Несчитано людей здесь погибло, несчитано сошло с ума.
Блокада началась 8 сентября. В тот вечер над городом поднялось замечательной красоты облако. Оно росло и розовело в лучах заката. Это было облако муки. Потом его заволокло дымом горящего масла. Это немцы разбомбили Бадаевские продовольственные склады. После пожара было объявлено, что погибла основная часть продовольственных запасов города. Резко вводятся ограничения на распределение продуктов. Хотя Бадаевские склады не единственные в городе.
В первые месяцы войны была реальная возможность пополнить продовольственные запасы города. Микоян, отвечавший за снабжение армии продовольствием, пишет: "Многие эшелоны, шедшие на запад, не могли прибыть к месту назначения, поскольку их адресаты оказались на захваченных врагом территориях. Я дал указание переправлять эти составы в Ленинград".
В это время Сталину позвонил секретарь Ленинградского обкома Жданов. Жданов сказал, что все ленинградские склады забиты, и просил не направлять к ним продовольствие сверх плана. Микоян пишет: "Сталин дал мне указание не засылать ленинградцам продовольствие сверх положенного без их согласия". Их — то есть Жданова.
2 сентября рабочая норма хлеба — 600 граммов, детская — 300. 11 сентября рабочая норма 500 граммов хлеба, дети — 300. 1 октября рабочие получают 400 граммов, все остальные — 200. 20 ноября рабочая норма хлеба — 250 граммов, для остальных — 125. Из документов одного из ленинградских заводов: "Прошу пропустить за ворота товарища Ганова с дополнительным питанием — пол-литра олифы и 1 килограмм клея". Клей, олифа, жмых, опилки, кожа от обуви, мыло, свечные огарки — блокадные продукты питания.
Осенью 1941-го город наполняется новыми людьми: в него бегут из пригородов. Крестьян в город не пускают. Крестьяне стоят кольцом вокруг города вместе со скотом и плачущими детьми. Ленинградцы сначала ездили к ним за молоком и мясом. К зиме 1942 года все эти люди вымерзли. Потом вымерзли те беженцы, которые пришли без вещей и которых пустили в школы и общественные здания.
Потом умирают те, кто переместился из южных районов города. Была в Ленинграде такая "внутренняя эвакуация". Немцы внезапно подошли к Путиловскому заводу. Семьи рабочих рано начали голодать. У них не было ничего, на что можно было бы выменять дополнительную еду. И они быстро умерли.