Страница 95 из 101
Настоятельница Марта
— Если до полуночи я не вернусь, Хозяйка Марта, собирай остальных Март и действуйте, как укажет Бог. Знаю, ты сделаешь все для блага женщин.
Хозяйка Марта подняла свечу, взглянула мне в лицо, нахмурилась, будто пыталась что-то в нём прочесть.
— Собираешься повидать Османну? Попробуешь уговорить отречься?
Я не могла ответить.
— Если не вернусь — не ищите меня. Обещай, что сама не станешь искать и никому не позволишь. Женщины теперь на тебе.
— Я знаю свой долг, Настоятельница Марта, — резко сказала Хозяйка, — прошу, не забудь о своём.
Уже выходя из комнаты, я услышала, как она негромко добавила вслед:
— Да поможет тебе Бог, Настоятельница Марта, спасёт и сохранит.
Я была благодарна ей за эти слова.
Я взобралась на лошадь и погнала её вперёд. Стояла тихая, странно спокойная ночь. Я уже начала привыкать к рёву ветра в ветвях деревьев, хлопанью дверей и ставень. Теперь, когда ветер стих, тишина казалась пугающей. Неслышные раньше за воем ветра звуки сейчас казались громче — крик выпи, притаившейся где-то в камышах, шелест травы, в которой бегали какие-то невидимые создания, стук копыт моей лошади по камням, разносящийся, я уверена, на мили вокруг.
Туман с моря тянулся через болота, огромной белой завесой укрывал поля. Клочья тумана скользили ко мне, стелились за лошадью.
У развилки я остановилась. Правая дорога вела в деревню и к Османне, левая — в лес. Я полезла в сумку, достала два маленьких предмета — прядь волос и одинокое перо. Взяла по одному в каждую руку, как передала девочка.
— Выбирай, — сказала она, как будто в игре.
Правая рука или левая, как мне выбрать? Обе вещички мягкие, лёгкие как воздух. Как может в таких невесомых предметах заключаться вся необъятная вечность?
Говорят, когда Архангел Михаил держит душу на весах, балансирующих между спасением и вечными муками, вес всех наших поступков не тяжелее пера. Сейчас весы в моих руках раскачиваются между жизнью и смертью, небесами и адом. Но для кого из нас? Выбор отдан мне в руки. Трое ждут в эту ночь — Османна, Оулмэн и я. Завтра в это время один из нас будет мёртв, один попадёт в ад, в этом мире или в мире ином. Но останется ли жив хоть один из нас в этом проклятом месте?
Я подвела всех женщин. Подвела себя. Confiteor Deo omnipotenti, beatae Mariae semper Virgini [24]. Но в чём же мне каяться? Недостаточно просто сказать «грешен». Да, я потерпела неудачу, но как, в чём ошиблась? Как сказала старая Гвенит? Для всех моих грехов и названий не хватит. Грех должен быть назван, иначе его нельзя ни исповедать, ни отпустить. Хозяйка Марта ошибалась — не гордость помешала мне возвратиться в Брюгге, а страх, что я совершила величайший грех, тот, который Бог никогда не назовёт и не простит.
Я поменялась бы с Османной местами, если бы могла. Я приняла бы смерть за Христа. Я бы даже с радостью встретила её. Мой грех в том, что я оказалась не готова подчинить воле Господа свою волю и разум.
«Пойди, посмотри на Целительницу Марту», — сказала Хозяйка Марта. — «Спроси себя, готова ли ты так рисковать». Бог призвал Целительницу Марту сражаться за него той ночью, ведь она была готова отдать ему всё, а я нет, я не была уверена, что жертва не напрасна. Отдать всё и обнаружить, что всё впустую. Подняться на святую гору и не найти там Бога — это одновременно и непростительный грех, и вечная мука.
Я натянула поводья и повернула лошадь на левую дорогу. До самого этого мгновения я не знала, что выбрать — волосы или перо, Османну или демона.
Туман клубился вслед за мной, и когда я достигла леса, он уже крался среди деревьев. Я спешилась, привязала лошадь к ветке, там, где точно могла найти её снова. Я тронула кожаную суму на поясе — в ней лежало распятие и облатка Андреа в деревянной коробочке. Потом подняла фонарь и пошла между деревьями.
Я знала, что Оулмэн здесь. Я это чувствовала. В ту первую майскую ночь я видела костры Белтейна среди деревьев в лесу. Какое бы зло не вышло из огня той ночью, ставшей началом всего, здесь оно должно и закончиться. Этой ночью в лесу нет костров. Лес огромен, но демон подал мне знак. Он найдёт меня так же легко, как нашёл тогда, в шторм, а если нет — я сама его вызову.
Я шагала вглубь леса. Туман обнимал стволы деревьев, вился вокруг валунов, слабый огонёк свечи не мог проникнуть сквозь его толщу, и стволы возникали перед моими глазами в дюйме от лица. Я всё время прислушивалась к хрусту веток и шороху опавшей листвы под ногами, ожидая, что тварь, прячущаяся в лесу, уже идёт по моим следам. Сырая изморось оседала капельками на одежде и коже, и они промокали быстрее, чем в дождь. Ничто не двигалось. Казалось, только я одна иду в темноте. Даже звери затихли, слушали и ждали.
Потом я услышала низкое «ух-ух-хууу», крик охотящегося филина и почувствовала, как шевелятся волосы на затылке. Я в ужасе оглянулась, но туман обхватил ветки своими лапами, закрыв даже чёрное небо над ними. Может, это всего лишь безобидная сова. Я стояла, прислушиваясь, пытаясь понять, откуда донёсся звук, но несколько минут не слышала ничего кроме собственного дыхания.
— Ух-ух-хууу, — донеслось снова.
На этот раз я поняла — это не просто птица. Уханье звучало так сильно, так гулко, как будто в небе лаяла свора охотничьих собак. Звук раздавался где-то впереди, слева. Я снова коснулась кожаной сумы, чтобы ощутить поддержку, и спотыкаясь, пошла на крик.
Несколько раз я натыкалась на деревья, цеплялась за камни и колючие кусты, но продвигалась вперёд. Если я останавливалась, чтобы осмотреться, крик повторялся, как будто это существо точно знало, где я. Оно заводило меня в лес, всё глубже и глубже.
Я знала, что поднимаюсь в гору — земля под ногами наклонялась вверх, камней становилось всё больше. Слева от меня послышался звук падающей воды, должно быть, я где-то у реки. Я свернула в сторону от её рёва, боясь, что в темноте и тумане легко могу свалиться в воду.
Внезапно из тумана передо мной возникла огромная тёмная фигура. Я едва успела вскинуть руку, лицо окутало что-то влажное, оно обернулось вокруг меня, липло к коже. Я закричала, дёрнулась, пытаясь вырваться из склизкой хватки, споткнулась и опрокинулась навзничь. Я повалилась наземь, фонарь выпал из рук. Я закрыла лицо, ожидая нападения, но ничего не происходило. Медленно, осторожно я протянула руку за фонарём. Он упал на огромную кучу прошлогодней листвы, и слава Богу, не разбился и не погас. Я подтащила фонарь поближе, подняла вверх перед собой.
Я лежала у подножия огромного дуба, в его дупле поместилось бы шестеро мужчин. С одной из голых нижних ветвей свисала длинная полоска ткани. Должно быть, это на неё я наткнулась в темноте. Чувствуя себя глупо, я с трудом поднялась на ноги и потянулась, чтобы ее потрогать. Но это оказалась не ткань — какая-то кожа, бледная и мягкая, тонкая, как пергамент. Туман промочил её, сделал скользкой. На коже виднелись знаки, грубо намалёванные красным символы. Две длинных вертикальных линии, пересечённые маленькими горизонтальными. Там были и другие знаки — спираль, и...
— Эта кожа содрана с ребёнка, госпожа, — раздался голос за спиной. — Древнее заклинание, вызывающее богов.
Прежде чем успела обернуться, я ощутила, как спину кольнул клинок.
— Повесь фонарь на эту ветку и войди в дуб.
Сердце колотилось. Я выполнила приказ, стараясь не делать лишних движений, из-за которых мой враг мог послать клинок точно в цель.
— Обернись.
Вход в дупло дуба закрывал собой крепко сбитый мужчина с клинком в руке, готовый нанести удар, если я попытаюсь проскользнуть мимо него. Свет фонаря на ветке за его спиной создавал в жемчужно-белом тумане мерцающий ореол вокруг контуров крупного тела. Сначала мне показалось, что на нём капюшон, потому я и не могу разглядеть лица, но когда он повернулся в профиль, я увидела, что лицо закрыто маской — огромный рогатый филин. Свет фонаря блеснул на загнутом бронзовом клюве.
24
Confiteor (конфи́теор, от лат. confíteor, «исповедую») — краткая покаянная молитва, читаемая в Римско-католической церкви в начале мессы, а также в некоторых других случаях. Характерными особенностями данной молитвы является молитвенное обращение как к святым, так и к другим стоящим в храме молящимся, а также троекратное биение себя в грудь в знак покаяния, сопровождающее произнесением слов «Mea culpa».