Убить сову (ЛП)

Я не заметила, как во всей этой суматохе исчезли Мастера Совы. Возможно, они снова убрались в лес, а может, сняли маски и коричневые плащи и смешались с толпой. Некоторые деревенские пугливо оглядывались вокруг, словно боялись увидеть их у себя за спиной. У Мастеров Совы не было ни имён, ни лиц. Они могли оказаться кем угодно из жителей Улевика. Кто исчез из толпы на то время, пока здесь были Мастера Совы? Некоторые вопросы задавать нельзя.

Деревенские разбрелись по сторонам, набивали желудок, пили, плясали и снова пили. Только святая Вальпургия оставалась неподвижной. Огромный соломенный каркас опустился на траву. Я знала — внутри него кто-то есть. Святая не могла двигаться сама, хоть деревенские ребятишки и верят в это.

Площадь усеяли кости и навоз, куски пирогов, потерянные ленты, помятые цветы и разбитая посуда. Тени быстро удлинялись, над головой закружились птицы, летящие на ночлег. Внезапно откуда ни возьмись налетел холодный ветерок. Я вздрогнула.

Мастера Совы вернулись так же бесшумно, как исчезли. Я не видела, откуда они появились — как будто они никуда и не исчезали. Те из селян, что ещё оставались достаточно трезвыми, чтобы держаться на ногах, нервно вздрагивали, завидев их. Мастера Совы подхватили верёвки святой и теперь стояли вокруг неё неподвижно, лицом к нам. Споры и смех постепенно затухали. Соседи подталкивали друг друга, пока, наконец, всеобщее внимание не сосредоточилось на шести фигурах в масках сов.

Подружки вытолкнули из толпы подвыпившую девушку с растрёпанными волосами и в заляпанной травой юбке. Она сделала неуклюжий реверанс, потом подалась вперёд, высунув от усилий кончик языка, розовый, как у котёнка. Девушка бросила майскую гирлянду, и та приземлилась точно поверх раскрашенной деревянной короны святой. Поддерживающие её подружки захихикали, уверяя, что такой удачный бросок — знак того, что она выйдет замуж до конца года. Девушка посмотрела на парней. Они глумились, тыча в бок одного из них, который, похоже, искренне молился, чтобы девица промахнулась.

Мастера Совы натянули верёвки и потащили неуклюже переваливающуюся святую через Харроу-Грин в сторону леса, за ними на безопасном расстоянии двинулись все мужчины Улевика, по крайней мере те, что не упились, как свиньи. Женщины смотрели вслед, но не двигались с места. Нас, женщин, в лесу не ждут.

Сердце бешено застучало, ладони стали липкими от волнения. Я почти месяц строила планы, но теперь, когда пришло время, мне не верилось, что я и вправду сумею это сделать. Что если меня заметят? Если мать внезапно хватится и обнаружит, что я исчезла? Но если не попытаюсь — буду попрекать себя этим целый год, прежде чем смогу попробовать снова.

Страдальчески вздохнув, мать подала нам знак, что пора отправляться домой. Она пошла впереди, под руку со старым преданным слугой, в полной уверенности, что все мы безропотно следуем за ней. Две моих послушных сестры так и поступили, а я пригнулась, спрятавшись за телегой. Во всей этой суматохе сборов никто не заметил моего отсутствия в процессии, следовавшей за матерью. В этом преимущество нежеланного ребёнка — никто не обращает внимания, когда ты исчезаешь.

Пока все суетились, я оставалась в своём укрытии, потом подобрала юбки и побежала к лесу, петляя между домами. Ночь опускалась быстро, в небе над голыми чёрными ветвями догорал бледный оранжевый свет солнца. Ни одна хорошая девочка не останется на улице в такой поздний час, но, как всегда говорила моя мать, я не хорошая девочка.

В лесу темнеет рано. На самом деле мрак из леса никуда и не уходит, он весь день прячется среди кривых старых стволов, ожидая часа, когда сможет снова просочиться в луга. Я не видела тропу, но люди впереди зажгли факелы, и мне стало легко следовать за змеёй жёлтого пламени, пронзающей темноту. Мужчины слишком пьяны, чтобы обратить внимание на чью-то тень среди кустарника.

Я увидела, как впереди змея огня свивается в пылающий шар. Я никогда не заходила так далеко в лес, и конечно, никогда не бывала там одна, так что понятия не имела, где мы. Должно быть, где-то у реки — слышался шум бегущей воды.

Мужчины собрались на поляне рядом с огромным узловатым дубом. Они оглядывались, высоко держа пылающие факелы. Я притаилась в темноте среди деревьев и могла смотреть, оставаясь незамеченной. Ни отца, ни кузена Филиппа не было видно, но я знала, что они где-то здесь — они ходили сюда каждый год. Женщинам запрещалось при этом присутствовать. Нам даже не рассказывали, что здесь происходит. Это была мужская тайна, но теперь — нет, ведь в этом году я наконец всё узнаю. Я чуть было не рассмеялась вслух при мысли о том, как удивились бы все эти мужчины, если бы узнали, что в их заповедном лесу девушка — всего лишь в футе от них.

Святая Вальпургия одиноко стояла в центре поляны, вокруг неё горой складывали ветки и хворост. Она больше не двигалась. Должно быть, того, кто «управлял» ею, кем бы он ни был, освободили до того, как мы добрались сюда. Но кто же сидел там, внутри? В мерцающем факельном свете все лица, как маска, скрывала тень. Мужчины всё так же боязливо озирались, всматриваясь в тёмную чащу. Они толпились, пытаясь оказаться в центре группы, как будто, стоя с краю, не чувствовали себя в безопасности.

Я замерла, услышав шелест в кустах за спиной — из тени, не более чем в ярде от меня, молча выскользнул Мастер Совы. Происходящее внезапно перестало казаться игрой. А если меня обнаружат? Что они со мной сделают? Что сделает отец, если узнает, что я здесь? Как глупо было даже думать о том, чтобы идти сюда. Мне отчаянно хотелось уползти прочь, пока меня не схватили, но я не смела даже пошевелиться, боясь, что заметит Мастер Совы. Через мгновение в нескольких ярдах с другой стороны от меня появился второй Мастер Совы, потом ещё и ещё, пока их не стало девять. Они безмолвно стояли, окружив поляну, сливаясь с темнотой, только бронзовые клювы на масках поблескивали в свете огня. Внезапно их заметили деревенские мужчины на поляне. Они теснее сбились вместе, как овцы в окружениии овчарок.

Святая неподвижно стояла в гнезде из хвороста. Девять Мастеров Совы немного помедлили, потом вытащили мечи и направились к ней. Деревенские расступились, пропуская их. Мастера Совы выхватили у ближайших мужчин пылающие факелы и высоко подняли над головами, обернувшись к толпе. В ветвях над поляной завыл ветер, языки факелов закачались, отбрасывая кружащиеся смутные тени. Снаружи круга мерцающего света темнота сгустилась, стала почти чёрной. Все стояли, не шелохнувшись. Низкий, искажённый голос из-под маски совы разнёсся над затихшей поляной. Который из Мастеров Совы заговорил — разглядеть было невозможно.

— Таранис будет признан. Он получит то, что принадлежит ему. Тот, кто стоит у него на пути, кто мешает естественному ходу вещей, навлекает на всех наc проклятие. Позволим ли мы этому произойти?

— Нет! — проревела толпа.

— Допустим ли мы, чтобы это случилось?

— Нет!

— Что мы должны сделать?

— Отдать ему эту святую! Отдать ему святую Вальпургию!

Деревенские мужчины затопали ногами. Мастера Совы стали медленно приближаться, окружая деревянную святую, низко, как хищники, пригибаясь к земле.

— Кровью мы обновляем нашу силу.

— Смертью мы обновляем нашу жизнь.

— Разрушая, мы возрождаем творение.

— Огнём мы делаем жизнь плодородной. Ка!

Скандирование и топот толпы становились всё сильнее, казалось, к ним присоединяются даже деревья. Неожиданно один из Мастеров Совы прыгнул вперёд и воткнул меч в тело святой. Тишину пронзил крик. Когда Мастер выдернул меч, на клинке влажно блестела кровь. Потом Мастер Совы швырнул свой факел в кучу хвороста, вспыхнул огромный костёр, в ночь вырвались дым и языки пламени. Золотые искры взметнулись к вершинам деревьев. Святая Вальпургия извивалась, издавая дикие крики и вой. И в запахе дыма от горящего хвороста явственно чувствовалась вонь горящих волос и поджаривающейся плоти.

Настоятельница Марта     

В наших стенах парит беспокойный дух. Он рыщет вокруг с первой утренней молитвы, а с наступлением темноты становится сильнее. Поднявшись с кроватей в полночный час для молитвы, бегинки жмутся друг к другу, ограждённые от живущего в уголках часовни мрака лишь слабым огоньком свечи. На тех, кто служит Святому Духу, снисходит мир. Я всегда сильнее чувствую это на первой утренней службе. Пусть ночь черна, как крылья Сатаны, пусть ветер сотрясает деревянные ставни и дождь стучит по двери — внутри маленькой часовни нашего бегинажа всегда спокойно.