Страница 14 из 19
Д. И. Фонвизин. Из письма сестре 7 декабря 1784 г.
Петр Яковлевич Чаадаев
Петр Яковлевич Чаадаев (27.05.1794, Москва – 14.04.1856,Москва) – философ, литератор. Выходец из богатой дворянской семьи, которая по отцовской линии восходила к «Чагатаю», одному из сыновей Чингиз-хана. Рано лишившись родителей, Чаадаев воспитывался в московском доме родственников по матери, князей Щербатовых. В 1808-1810 гг. учился на словесном факультете Московского университета. В 1812-1814 гг., будучи офицером гвардейского Семеновского полка, участвовал в Отечественной войне и заграничных походах русской армии: был в сражениях при Бородине, Тарутине, Малоярославце, Бауцене, Кульме, Лейпциге. В составе Ахтырского гусарского полка брал в 1814 г. Париж. В декабре 1817 г. был назначен адъютантом командира гусарского корпуса, князя И. В. Васильчикова; в 1819 г. произведен в ротмистры. В октябре 1820 г. был отправлен с докладом о восстании Семеновского полка к императору Александру I, находящемуся на конгрессе в Троппау; внезапно, в конце декабря 1820 г., подал прошение об отставке и уволился от службы.
В 1823-1826 гг. отставной лейб-гвардии гусарского полка ротмистр Чаадаев путешествовал по Европе: жил в Англии, Франции, Швейцарии. Будучи в Париже, вынашивал планы поездки в Италию (первоначально, только в Милан и Венецию), о чем писал брату Михаилу:
«Если Италия не представляет ничего соблазнительного для вашего воображения, то это потому, что вы Гурон, но меня-то, который в этом неповинен, за что вы меня хотите лишить удовольствия ее видеть? А затем, неужели вы желаете, чтобы, находясь в Швейцарии, у самых врат Италии, и видя с высоты Альп ее прекрасное небо, я удержался от того, чтобы спуститься в эту землю, которую мы с детства привыкли считать страной очарования? Подумайте, ведь кроме немедленных наслаждений, которые дает такое путешествие, это еще целый запас воспоминаний, которые вам остаются на всю жизнь, и даже ваша желчная философия согласится, я думаю, что хорошо запасаться воспоминаниями, а в особенности тому, кто такредко доволен настоящим…»
Знакомый Чаадаева, дипломат Д. Н. Свербеев нарисовал портрет путешествующего по Европе «красивого Чаадаева», который поражал всех «недоступною своею важностью, безукоризненной изящностью своих манер, одежды и загадочным молчанием»:
«Он ни на одну минуту не забывал держать себя в заданной позе, часто сердил всех собеседников тем, что, отказываясь от предлагаемого ему вина, за десертом требовал себе бутылку лучшего шампанского, выпивал из нее одну или две рюмки и торжественно удалялся… На вечерах у меня Чаадаев, оставивший службу почти поневоле и очень недовольный собою и всеми, в немногих словах выражал все свое негодование на Россию и всехрусских без исключения. Он не скрывал в своихрезких выходках глубочайшего презрения ко всему нашему прошедшему и настоящему и решительно отчаивался в будущем. Он обзывал Аракчеева злодеем, высших властей военных и гражданских – взяточниками, дворян – подлыми холопами, духовных – невеждами, все остальное – коснеющим и пресмыкающимся в рабстве…»
Переправившись через Альпы из Швейцарии в Милан, Чаадаев внезапно изменил планы, решив подольше остаться в Италии:
«Я приехал сюда с намерением через Венецию пробраться в Вену и оттуда домой. Здесь вижу, что в два месяца могу объехать Италию. То есть, отправившись через Геную и Ливорно в Рим, а оттуда в Неаполь, возвратиться через Флоренцию и быть в Венеции в начале марта… Большой охоты пуститься по Италии не имею, но надобно отделаться, чтоб вперед не иметь более никакой похоти».
Из письма П. Я. Чаадаева брату Михаилу зо декабря 1824 г. своем новом решении Чаадаев написал из Милана и близкому другу по Московскому университету, будущему декабристу И. Д. Якушкину:
«Приехав сюда, увидел, что могу объехать всю Италию в два месяца, и решился на это – последнее дурное дело; точно, дурное, непозволительное дело! Дома ни одной души нет веселой, а я разгуливаю и веселюсь; но скажи, как, бывши за две недели езды от Рима, не побывать в нем?»
Из письма П. Я. Чаадаева И. Д. Якушкину 8 января 1825 г.
Направляясь в Рим, Чаадаев в начале февраля 1825 г. приехал во Флоренцию, где задержался почти на месяц. Город представился ему крепостью: бойницы на зданиях, решетки с железными крюками придавали флорентийским домам вид скорее оборонительных сооружений, нежели жилищ.
Во Флоренции Чаадаев был радушно встречен знакомым по Москве и Санкт-Петербургу Алексеем Васильевичем Сверчковым, карьерным дипломатом и разведчиком, российским поверенным в делах в Великом герцогстве Тосканском, служившим до этого в русских представительствах в Американских Соединенных Штатах и Бразилии. Сверчков был женат на Елене Гурьевой – дочери недавно умершего министра финансов Д. А. Гурьева и сестре Марии Гурьевой, супруги российского министра иностранных дел (канцлера) Карла Нессельроде. Чаадаев передал хозяевам привет от недавно им виденного в Париже Николая Дмитриевича Гурьева, своего бывшего однополчанина по Семеновскому полку, а теперь тоже видного дипломата (впоследствии граф Гурьев-мл. будет представлять Россию в Риме и Неаполе). Итак, почти каждый свой вечер во Флоренции П. Я. Чаадаев проводил в гостеприимном доме Сверчковых-Гурьевых.
Вид на Флоренцию. Сер. XIX в.
Однако главная «флорентийская встреча» ждала Чаадаева впереди, 31 января 1825 г., осматривая один из дворцов-музеев Флоренции, Чаадаев случайно встретился с английским священником-методистом Чарльзом Куком, который возвращался из паломничества по Святой земле в свой приход в южной Франции. Спустя несколько лет Чаадаев вспоминал о той чрезвычайно знаменательной для него встрече:
«Пять лет тому, как во Флоренции я встретился с человеком, который очень мне понравился. Я провел с ним несколько часов; часов, не больше, но приятных, сладких часов, и тогда еще не умел я извлечь из него всю пользу, которую мог бы извлечь. Он был английский методист; жил, кажется, при миссии в Южной Франции. Когда я с ним познакомился, то он возвратился недавно из Иерусалима. В нем поражала чудная смесь живости, горячего усердия к высокому предмету всех его мыслей – к религии – и равнодушия, холодного небрежения ко всему прочему. В галереях Италии великие образцы искусства не волновали души его, между тем какмаленькие саркофаги первых веков христианства неизъяснимо его привлекали. Он рассматривал их, разбирал с исступлением; видел в них что-то святое, трогательное, глубоко поучительное и погружался охотно в возбужденные ими размышления. – Итак, повторяю: с этим человеком провел я несколько часов, скоро протекших, почти мгновение, – и с тех пор не имел о нем никакого известия;–и что же? – теперь я наслаждаюсь его обществом чаще, нежели обществом прочих людей. Каждый день воспоминание о нем посещает меня; оно приносит с собою такое волнение, такую сердечную думу, что укрепляет против печалей, меня окружающих, защищает от частых нападений уныния. – Вот общество, приличное существам разумным! вот как души действуют взаимно одна на другую: им время, ни пространство препоною быть не могут…»
26 августа в 1826 г., при возвращении Чаадаева в Россию, он был задержан на пограничном пункте в Брест-Литовске и допрошен по делу о возможной причастности к восстанию на Сенатской площади в Петербурге 14 декабря 1825 г.: близкие отношения Чаадаева с некоторыми декабристами были хорошо известны. При обыске среди прочих бумаг у Чаадаева было обнаружено рекомендательное письмо пастора Кука в Англию, к священнику Томасу Мариотту, следующего содержания: «Флоренция, Яне. 31, 1825. Милостивый Государь. Позвольте мне рекомендовать вашему знакомству и дружескому вниманию, на время пребывания его в Лондоне, г-на П. Чаадаева, который намерен посетить Англию с целью изучить причины нашего морального благополучия и возможность применить оные к его родине, России. Чарльз Кук».