Страница 51 из 55
В среде людей образованных поведенческие коды часто опосредованы литературой. Ю. М. Лотман писал о правилах бытового поведения в русской дворянской среде, сформированных под влиянием романтической литературы. Множество русских разночинцев пытались вести себя так, как предписано романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?».
Наша героиня романов не читала, только газету «Труд» и то лишь иногда. Чтение она считает делом в общем-то никчемным и пустым: «Грамотная усе читает книги, газеты романы газеты.., а потом... ходит больная целый день и злая как пантера...». Однако представленный в записках ряд пословиц и присловий свидетельствует, что правила жизни складывались не без влияния профессиональной культуры; правда, не столько художественной, сколько бюрократической, политически пропагандистской, даже научной.
Невозможно утверждать, что письменные коды не попадают в текст Е. Г. Киселевой. Все-таки она научилась читать и писать в школе и, например, тщательно выписывает даты: «...помню я писала робота заголовой в тетради работа такое то число а год 21, 22, 23, 24, 25 год это нас учила учительница». Во второй половине жизни она много слушает равно и смотрит телевизор, откуда идут тексты, как правило, предварительно подготовленные на письме. Отсюда неожиданные «книжные» обороты, отсюда немыслимое смешение элементов разных культур.
Так, Е. Г. Киселева смешивает научный и традиционный коды врачевания. Она много говорит о «нервах»: она «нервничает», ходит к «нервопотодогу», у нее «нервная система росшаталася дальше некуда». Она лечит ожог «импортной мазю», а давление уколами. Но, помимо этого, она читает Отченаш и пьет свяченую воду, и лечится травами: «все хочу пойти в больницу да нет силы лечуся сама дама, заварила зверобой шепшину, кукурузные рыльца, хвощь и немножко бессмертника...» Она ходит «до Бабки лечится почти каждый день». «Принцип» отсутствует, используется все, что под рукой: народная, так народная медицина, официальная, так официальная.
Е. Г. Киселева не ходит в церковь, но молится любимому православному святому Ннколаю-угоднику: «Всигда молюся Николай угоднику святому и прошу прощения хотя у Церкву и не хожу». Новые обычаи, казалось бы, противоречащие старым, органически объединяются: «На Кладбище.., как обычно выступала женщина из похоронного Бюро, читала панахиду сичас такой обычай, без Батюшки хоронят, значит панахиду читает специальный человек нанимают».
Е. Г. Киселева искусно пользуется двусмысленным свойством пословиц, дающих противоположные рецепты по одному и тому же поводу. Она использует наличный язык морали, дабы объяснить практические действия, которые, если посмотреть на них с точки зрения логики формальной, подчиняются совершенно иным принципам. Она воплощает своего рода «ученое незнание» как тип практического знания, не опирающегося на знание собственных принципов, и легко производит неточный, но систематический отбор всего, пригодного для данного случая, что содействует гладкому ходу повседневной жизни.
•Литература и живопись семидесятых — восьмидесятых открыли безумие в обыденном. Насколько прочна пленка, отделяющая одно от другого ?
Новые коды, новые правила жизни
Как свидетельствуют записки, переехав в город, Е. Г. Киселева где робко, а где с поражающей «естественностью» начинает следовать новым правилам игры, в которой для обозначения не только новых, но и старых, известных практик применяются новые слова.
Вот случай, когда к обстоятельствам новой городской советской жизни применяют старые, унаследованные от жизни крестьянской способы социального существования. Местному начальству, которое знают в лицо, не доверяют: близкая власть, естественно, несправедлива. Справедливости ищут у власти далекой, представленной, например, В. Терешковой или Л. И. Брежневым. «Далекие» — где-то в центре, а по отношению к «ближнему кругу» — на периферии. Жизнь новая, события новые, но письмо, написанное бабушкой от имени внуков, относится к старому речевому жанру крестьянской челобитной:
«Я писала Терешковой Валентине Владимеровне, помогите пожалуйста нашему горю. вот такого содержания письмо, милая женщина наша защитница мира женщин и Дитей дорогой наш человек от горя и беды я послала вам 11/XI1979 письмо а вот нам прислали из горисполкома свое ришения выселять, судить, из квартиры как я вам уже писала это пишу я на имя Анны Ф что у миня монетой рибенок родился 1979 г. 5 сентября. Мы не приписаны в этой квартиры Крупская 9 кв б наша бабушка а моя сестра умерла 17/X 1979 г. и мы осталися в этой квартире, мы за бабушкой ухаживали за больной и похоронили за свой щет а похороны обошлися немало Я не работаю в декрете посколько у меня маленький рибенок, работала Токарем муж работает Сварщиком Донецкий ЦЭМ цех поизготовлению обсадных труб, нам по 20 лет нам негде жить, с припиской очень трудно и мы хотим что-бы нас приписали в эту квартиру Крупская 9 кв. 6, и не беспокояли судом и Милицией мы оба комсомольцы в трудное время в стране мы всегда будим в переди. Стоим на очереди на квартиру Зтий имеется отношения из производства в Горисполкоме, помогите пожалуста.
Киселева Анна Федоровна
Киселев Юрий Викторович».
На основании множества подобных писем журналисты легко делают вывод о природном иждивенчестве «совка». Надо прочитать рукопись Е. Г. Киселевой, чтобы понять, что никогда она иждивенцем не была. К властям обращаются, как к Господу Богу, но рассчитывают больше на себя самих. Такие письма — одна из жизненных игр. С одной стороны, в тело встроен старый крестьянский обычай жаловаться «наверх», с другой — сама власть предлагает игру под названием «связь с массами». И почему же не поиграть, ведь главный практический принцип - все пригодится, а вдруг...
Послав письмо Терешковой, Е. Г. Киселева читает молитву; «Молю бога что-бы Юра из своей симей остался в этой квартире, господи помоги нам грешным, и читаю отченаш». И письмо наверх, и Отче- наш выступают в одной функции; взывание к высшей инстанции.
Мы видим, как используется на практике общий риторический языковой код советского общества, представленный официальным языком. Попытка наивная и неуклюжая, но именно она позволяет ощутить прагматику этого кода.
Еще один пример. Е. Г. Киселева обращается к жестокосердому начальнику: «Какой вы несознательной, вы партейный а он комсомолец если чуть в стране стрясётся вы-же вместе, в переди сражатся пойдете, в него пришло сознание спросил, а где он что непришол сам а бабушка за ниво пришла, я говорю он наработе какая разница. ну я еже тут поняла, еслиб Юра был в это время тут мне кажится он-бе взял трубку и позвонил до Писъменого (фамилия начальника,— Авт.) нач Ж.К.К». Отчего к начальнику «вернулось сознание»? Пожалел Е. Г. Киселеву? Услышал знакомые слова к встрепенулся, как полковая лошадь? А может, цитируя официальный язык, Е. Г. Киселева не только указывает на объективность высказывания, но и обозначает факт родства между ними? В любом случае наша героиня безошибочно использует слова, смысла которых не понимает, над которым даже и не задумывается.
Записки фиксируют ступени овладения новыми для бывшего деревенского человека средствами деятельности и коммуникации, через которые Модерн (Современность) входит в мир повседневности. Е. Г. Киселева на поезде впервые поехала в 1947 году. Тогда же впервые воспользовалась телефоном. К концу жизни телефон — атрибут ее повседневности. Сравнение «раньше» и «теперь» постоянно.
Новая мирная городская жизнь по сравнению с деревенским детством и войной кажется чудом, осуществлением давней мечты. Интересная для нас деталь; ей кажется, мать предвидела телевидение.
«Мои родители говорили. Вот будит так что у Москвы будит делится, а мы будим видить ой мама что ты говорит неправду в 1927—28 году. Мама ты невсвоем уме мы говорим дети, а она говорит да да так говорят, и я вам говорю, а сичас вспоминаю маму права мама была, по Телевизору всё видим и по радиво слышим, как усе справедливо, как мы ушли далико от старого и пришли к Новому живем как господа, купаемся в Ваннах за ниимением угля и дров в 5и—Етажках кушаем что хотим, одеваемся хорошо, как живем хорошо еслиб воскресла моя мама посмотрелаб, все так и есть как она говорила но только не пришлося ей до жить погибла у Войну».